Девятый дом

– Не знаю, – ответил парень, – я, признаться, давно забыл, где выход. Когда чем-то не пользуешься, то сразу забываешь. А зачем он вам?

– Я устал, хочу отдохнуть, прогуляться. Я помню, что был в кабинете Гобса, потом мы вместе с ним шли сюда по длинному белому коридору, похожему на санную трассу, потом спустились на третий этаж. Но откуда я пришел в кабинет Гобса, не помню.

Откуда-то должен был прийти. Значит, здесь должен быть выход наружу. Где я был до этого?.. Не помню, как странно… Голова кружится… Что вы там говорили? Где здесь дверь?

– Для нас ее больше нет. Забудьте, – ответил парень и отвернулся от Монга, потеряв интерес к разговору.

– Как нет? Для кого для нас? – взволновался Монг.

– Для тех, кто переехал, – улыбнулся парень и продолжил барабанить.

– И вы переехали?

– И я переехал. Мы все переехали, – заверил парень, замедляя темп речи и кивая головой, как делает психиатр, успокаивая безнадежного пациента и убеждая его в безуспешности всяческих попыток к бегству, – наш дом теперь здесь. Мы все переехали. Все. Вы поняли?

«Просыпайся, – кто-то тронул Монга за плечо, – просыпайся, все проспишь». – Монг почувствовал, что его толкают, но толкают так легонько, как делает ребенок, когда, проснувшись рано, приходит будить родителей, – что даже не сразу почувствовал прикосновение.

– Ну, вставай же, соня! – Монг с трудом разлепил веки и увидел знакомое детское личико с огромными голубыми глазами. – Мы все так волновались за тебя, ты упал в обморок, тебя отнесли сюда, в твою комнату. И меня попросили присмотреть за тобой. Ты так долго спал. Что с тобой случилось?

– Я упал в обморок? Со мной такого раньше не приключалось. Помню, разговаривал с барабанщиком, а потом пустота. – Монг вспомнил, о чем ему говорил барабанщик, сморщил лоб и ощупал голову, проверяя, на месте ли она. Голова оказалась на месте, и ей явно не давала покоя мысль о загадочном переезде.

– Послушай, девочка. Этот парень с барабаном объяснил мне, что мы все сюда переехали. Только я никак не могу вспомнить, откуда. И этот обморок.

– А, я, кажется, поняла, в чем дело. Ты появился здесь очень неожиданно. Гобс тебя так расхваливал, говорил, что ты такой способный, все схватываешь на лету, и что тебе даже не нужно в ЦКП. Что твой мозг способен обрабатывать и воспроизводить одну и ту же информацию в разных измерениях. И что ты справишься с перенастройкой сам. Неужели Гобс ошибся, и у тебя не получилось перенастроиться? Гобс никогда не ошибается.

– Что еще за ЦКП? – спросил Монг.

– ЦКП – это Центр Коррекции Прошлого. Он находится на шестом этаже. Когда человек умирает, ему обязательно нужно откорректировать прошлые воспоминания. Правильнее даже сказать, не откорректировать, а взглянуть на них с другого ракурса, из этого измерения, если так будет понятнее.

– То есть я умер?

– Умер, переехал. Какая разница? – ответила девочка. – Не перебивай, я же тебе все объясняю. В общем, когда я корректировалась, мне ужасно хотелось вернуться туда, где я была до переезда, и все изменить. Кстати, в ЦКП такая возможность есть, но говорят, что это очень опасно. Я пугливая до жути, поэтому не стала экспериментировать на себе и прошла коррекцию до конца. Говорят, раньше здесь была одна женщина, это было еще до меня, которая не прошла до конца коррекцию и пропала. Ой, что было.

– А что было? – спросил Монг.

– Искали ее долго, не нашли. И там тоже не нашли. – Девочка махнула рукой в сторону.

– Где там?

– Там, куда она хотела вернуться. Болтливая она была, всем рассказывала про своих детей. Какие они расчудесные, и все-то они умеют, и не нарадуется она на них до смерти, и как же они без нее справятся, пропадут, ей-богу. Всем уши прожужжала, мол, простите-извините, как-нибудь в другой раз, а сейчас ей нужно к деткам. А деткам-то на тот момент было лет сорок, наверно. Ее убеждали, что ничего с ее детками не случится, они взрослые, самостоятельные, и лишняя забота им только вредит. А она как не слышит. Говорили ей, вам уже пора собой заняться, а она только рукой махала. Не знаю, может, вернется еще. – Девочка всплеснула руками. – Вот поэтому коррекцию надо доводить до конца, а ты ее, выходит, вообще не проходил. Поэтому ничего и не помнишь да в обмороки падаешь. Поговорил бы ты с Гобсом.

– Угу, – ответил Монг, вставая с кровати. Это была деревянная односпальная кровать с изголовьем такой же высоты, как и изножье. Рядом стояли тумбочка в цвет кровати и двустворчатый шкаф, как и можно было ожидать, тоже в цвет кровати. Письменный стол был из того же гарнитура, что и остальная мебель. На столе стояла одинокая лампа, на потолке освещение не было предусмотрено.

Монг сразу вспомнил, как первый раз отдыхал на море, и в его гостиничном номере тоже не было потолочного освещения. Его поначалу это удивило, но потом он сообразил, что так владельцы гостиницы экономят на освещении. Людям свойственна генетическая боязнь темноты, как память времен каменного века, и они всюду включают свет, нужно это или нет, и не задумываются о напрасной трате электроэнергии и о том, что ресурсы Земли не бесконечны.

Монг вспомнил, как ежегодно проводился «Час Земли», направленный на борьбу с лишними тратами энергии. Он, неплохо разбирающийся в физике, никак не мог взять в толк, в чем же польза этого мероприятия. Ведь чем больше людей одновременно выключат свет, тем больше людей одновременно его включат, создав тем самым пиковую нагрузку на подстанции и возможность аварии. Участие в этом Часе приносит скорее удовлетворение чувства выполненного долга перед природой для людей, стремящихся везде, где только можно, написать свое имя, но никак не пользу для планеты. «Здесь был Вася», «Вася один час не включал лампочку», «Вася девятого мая сказал спасибо ветеранам», «Вася восьмого марта уступил место женщине в метро». А в остальное время Вася материт стариков, использует женщин и не выключает за собой свет. «Но ведь тогда я поступил хорошо!»

– Хорошо, Василий, хорошо. Вот бы почаще так.

В комнате Монга тоже экономили на электроэнергии, но Монгу комната не казалась темной. Одна лампочка давала столько света, сколько было необходимо. Не больше и не меньше. И кровать была по размеру, не больше и не меньше его роста. В этой комнате были только необходимые и достаточные вещи.

Тут Монгу почему-то вспомнилась его преподавательница по высшей математике, маленькая, энергичная женщина, угловатая и жесткая по манерам, свято верящая в силу науки. Она носила всегда один и тот же коричневый костюм, то ли за неимением другого, то ли потому, что он точь-в-точь походил на школьное платье для девочек, символизируя собой преемственность всех учебных заведений. Казалось, она о математике знает то, чего не знают другие. И это что-то очень важное и жизненно необходимое. Казалось, что она знает какую-то секретную формулу, с помощью которой энергию человека можно возвести по меньшей мере в десятую степень.

Глядя на то, с какой скоростью и энергетикой она преподносит материал студентам, Монг был в этом уверен на сто процентов. Преподаватель жаждала поделиться секретной математической информацией, известной лишь избранным, но понимала, что может это сделать только после того, как прочтет обязательный курс лекций. Она понимала, что не успевает и этого, и потому торопилась, проглатывая окончания слов и не дописывая хвостики цифр.

Монг, как и большинство студентов, не успевал не то что понять теоремы, но даже записать их решение. Говорила она почти всегда спиной, потому как беспрестанно исписывала доску километрами формул. Задача-минимум для студентов была: успеть переписать с доски то, что она написала, в тетрадь, пока она не стерла формулы, чтобы написать поверх новые.

Почти в каждой теореме было условие, озвучивая которое, женщина-преподаватель поворачивалась, успевая за секунду встретиться взглядом с каждым, делала загадочное лицо, немного замедляла темп речи и говорила: «Необходимыми достаточным условием является то-то и то-то». – Эта фраза звучала завораживающе.

В комнате Монга, как в условии теоремы, все было необходимым и достаточным для жизни. Было все, но лишнего не было.

– Ты сказала, это моя комната? – с надеждой на подтверждение своих слов спросил Монг.

– Ну да, а моя соседняя, – ответила девочка. – Все настройщики живут на втором этаже. Тебе у нас понравится. У нас есть все удобства: на первом этаже – столовая, на втором, где мы сейчас, – комнаты настройщиков, на третьем – настроечный зал, на четвертом – склад, но там нет ничего интересного, кроме сломанных и давно заброшенных инструментов, на пятом – зона отдыха и библиотека, на шестом – ЦКП, на седьмом – ЦНБ, на восьмом – кабинет Гобса. Он по большей части все время проводит там. Наверно, там, точно не знаю. Пойдем, все покажу. Сейчас как раз время завтрака.

Монг еще раз ощупал голову и, лишь убедившись в ее целостности, с усилием медленно поднялся с кровати. Голова была еще тяжелая, но мысли потихоньку укладывались на свои места, восстанавливая картину реальности, и начинали работать в привычном режиме.

Они вышли из комнаты и пошли по длинному узкому коридору, такому узкому, что двум взрослым людям было бы затруднительно разойтись. По левую сторону коридора одна дверь сменяла другую и ничем не отличалась от предыдущей. За дверьми располагались комнаты настройщиков, вероятно, с такой же мебелью, как в комнате Монга. А правая сторона коридора была выполнена сплошь из стекла, за которым открывался великолепный вид на океан.

У Монга от неожиданности закружилась голова, как это бывает на высоте башни обозрения.

«Что-то у меня слишком часто стала кружиться голова», – подумал Монг.

– Не бойся, это стекло очень прочное, его ничем не разбить. Так что никуда ты не упадешь, трусишка. Смотри, какая красота. Любуйся сейчас, потом привыкнешь и перестанешь замечать красоту воды.

– Как же красиво, – изумился он, – что это за место?

– Мы находимся в здании, которое встроено в скалу. Мне нравиться называть это место домом. Хотя взрослые называют его Центром. Здесь моя комната, я здесь сплю, ем, отдыхаю. Ведь такое место обычно называют домом?

– Да, да, конечно, – пробормотал Монг, не отрывая взгляд от океана.

– Ты знаешь, – продолжала она, – мы с родителями раньше жили в небольшом городке, наш дом располагался на берегу моря. Каждое утро, просыпаясь, я знала, что как только выбегу на крыльцо, меня встретит оно, такое огромное и всегда живое. Мне даже казалось, что море со мной разговаривает. Вот, например, если я не могла что-то решить для себя, найти ответ на какой-то вопрос, то я спрашивала у него, правильно ли я поступаю, верное ли решение я приняла. И если верное, то вода накатывала на берег и затем отступала обратно, как будто кивая головой: да, правильно. А если я была не права, то волны должны были двигаться из стороны в сторону, как будто качая головой: нет, неправильно. Признаться, я никогда не видела, чтобы волны ходили из стороны в сторону. Море всегда мне кивало: да.

– Конечно, глупенькая. Так и есть. Волны всегда набегают на берег, иного и быть не может.

– Ну, зачем ты это сказал? – задумавшись на секунду, сказала девочка. – Я-то думала… – и она затопала ножками, рассердившись на свою недогадливость, а может, на прямоту Монга.

– Не сердись, я больше так не буду. – Монг обнял ее за плечи, и они пошли дальше по коридору. Монг передвигался, так и не развернув голову вперед, продолжая любоваться бесконечностью водного полотна, ловящего лучи солнца и возвращающего их обратно отблесками.

– А кто еще живет в этом доме?

– Все мы, все настройщики, которых ты видел вчера, – ответила девочка.

– Ты прости, я ведь так и не спросил, как тебя зовут.

– Меня здесь все называют Девочка, – ответила она, – и, пожалуй, прощаю, – добавила, улыбнувшись.

– А может, все-таки выберем тебе имя?