Отражения одиночества

– Ну и пусть идут. Мне как бы завтра с утра работать. Как и вам, кстати. И без репетиций теперь детей будем развлекать своими заготовками еще больше чем раньше.

– Пф. Саш, тут три дня осталось. Всего три дня, к тому же вон уже часть завтра-то и уедут, кого родители заберут. У меня двое, например. Три дня – это фигня.

– Это заключительный период смены, Кать. Не только вожатые, но и тоже чувствуют что скоро конец и начинают на ушах ходить.

– Скучная ты. Пойдем, хоть с кем-нибудь пообщаешься, а то сидишь вечно нахохлившись что в столовой, что на планерке, одна работа, ни с кем словом не перемолвишься.

– Катя, – усталость давала о себе знать, и в голос Саши прорвалось раздражение, – давай договоримся – что и как делать я сама решу. У тебя есть ко мне вопросы по работе? Претензии по тому, как мы ведем расследование?

– Нет. Да и расследования нет никакого, ничего по тем медкартам не нашли. Пусто все и тихо. Нас просто сюда сослали, смирись и получай удовольствие от происходящего. Пошли, развеемся.

– Катя, нет. И мне все равно, что скажут остальные. Я устала, и я буду спать. Можешь съесть мою порцию и передать этому Минину искренние поздравления.

– Митину.

– Хоть Пожарскому.

Саша отвернулась к окну, привлеченная едва заметным движением около любимой беседки. Кажется, там кто-то был. Вася все-таки пришел, может удастся с ним поговорить? Почему он перестал появляться?

Дверь открылась.

– Коля, хоть ты на нее повлияй!

– Что? Зачем? – непонимающе спросил появившийся на пороге парень.

– Саша намеревается киснуть тут в одиночестве.

– Катя, отстань ты от человека – Саша легко ощутила расходящуюся по Отражению радость.

Коля определённо не горел желанием развлекаться в ее компании. Интересно, почему? Раньше вроде не возражал. Спросить, что ли? Вряд ли он сам понимает, что его чувства ощутимы на Изнанке. Вон Катя этой радости и не чувствует явно. Или из них троих вообще только она способна напрямую эмоции понимать? Мда, а ведь и не спросишь же.

Сегодняшний день выдался суетным, а Саша, уже уставшая невероятно, с трудом сдерживала свое раздражение. И эта вот радость ее кольнула больно.

– Коля, ну неправильно это!

– Отстань от него, – Саша повернулась к Кате. – По-моему, твой друг вполне рад тому, что я не буду виться где-то рядом и претендовать на твое внимание. Разве нет?

– Как ты могла такое подумать… – Коля смутился.

– Могла. И думаю все еще – эмоции тебя выдают, я вижу их на Изнанке. Так что, Кать, для всех будет лучше если вы насладитесь на этом празднестве обществом друг друга в полной мере, а я буду наслаждаться тишиной и одиночеством здесь. И все будут в плюсе.

– Саша, это не то, что ты могла подумать, – Коля выглядит сконфуженным.

– Да неважно, что я могла подумать, – отмахивается Саша. – Все пройдет и изгладится. У всех свои тараканы. И мои не хотят никуда идти, только и всего. Это не преступление. Идите, развлекайтесь, пейте и веселитесь. Я вам не мешаю и не запрещаю ничего. Просто меня не трогайте.

Катя несколько секунд явно колебалась, потом все-таки повернулась к Коле.

– Ладно, если ты готов, то идем.

– Удачно отдохнуть.

Катя кивает, выталкивает Колю за дверь, и уже на пороге оборачивается.

– Саш, я тут вспомнила. Я сегодня с последней из работниц кухни поговорила, и только у одной есть ребенок, он живет в поселке с бабушкой, сюда не приходит. И это девочка.

Дверь закрылась, оставляя Сашу в одиночестве – и в недоумении.

Какого черта?

Она не почувствовала никакой лжи в словах Васи. Но и Катя – ей-то врать зачем? И тоже никакой лжи в Отражении.

Из окна Саша наблюдала, как компания вожатых отправилась из корпуса. В беседке все еще кто-то был. Но по аллее удалялись все двенадцать человек вожатых. Кто-то из персонала сидит там?

Вася верил в то, о чем говорил. Мать врала ему о своей работе? Или он сам создал эту легенду, а на деле был детдомовским или сыном алкоголички, вот и решил выдумать «маму»? Вопросы, вопросы. Жизнь-то у парня была нелегкая. Есть все время хотел, взрослый не по годам. Попрошайка, приходящий по всем окрестным санаториям и деревням и столь раз повторявший, что его мать работает на кухне, что сам в это поверил?

Саша прижалась лицом к окну. Гнев и раздражение выгорели, оставляя в душе какую-то мешанину чувств, ни одно из которых не было светлым. Загадочный подросток, друзья, которые рады ее отсутствию рядом… Разумно было бы предположить, что Коля просто ревнует. Катя старалась и ей уделять внимания, а он явно желал быть единственным претендентом на все свободное время своей подруги.

Как будто Саша в этом виновата. С самого приезда она чувствовала себя третей лишней, и теперь это чувство вылилось хоть и в приглаженную усталостью, но ссору. Да и не стоило ничего насчет Грани говорить, ей еще общаться с ребятами, с Катей жить. Едва ли им теперь будет комфортно, зная, что она способна ощутить те эмоции, которые люди хотели бы скрыть.

Словно чувствовать или нет было ее каким-то выбором.

Сидящий в беседке человек подвинулся, и Саша даже на таком расстоянии смогла различить проглядывающую сквозь прутья беседки рыжую макушку.

Вася.

Она почти бегом отправилась вниз, едва накинув куртку. Но опоздала. Выходя из холла она заметила, как из беседки быстро вышел худой невысокий парень в белой рубашке, но совершенно точно не рыжий, и отправился в детский корпус. Саша прибавила шагу, но к моменту, когда она поравнялась с любимым местом вечернего отдыха, там было пусто. Вася ушел, и куда ушел – видно не было.

Может о нем что-то расскажет собеседник? И кто вообще в такое время еще не спит из детей? И как выпустили на территорию после отбоя?

Саша отправилась в детский корпус. В холле свет не горел, только за столом вахтера сидела привычно-дородная вахтерша Нина Васильевна и разгадывала кроссворд при свете настольной лампы.

– О, Александра. А твои-то тихие сегодня, видать вымотались со всеми этими игрищами. Ты чего тут? Отбой уже и у вас, спать надо.

– Все в порядке, – Саша улыбается. – Я скоро и пойду к себе. Вы только подскажите, тут сейчас пацан проходил, он…

– Нет.

– Что?

– Не проходил никто. Ни единого человека.

–Такой худой, волосы черные, рубашка еще была белая…

– Александра. Я тут, на этом вот месте сижу уже пять часов. Не сдвигаясь. И никто тут не проходил до тебя, суетная. Ни одного мальчика в рубашке, ни девочки без рубашки.

– А может вы вышли…

– Нет, – Нина Васильевна начала злиться. – Я стара, но не слепа.