Бейкер-стрит и окрестности

Подобное состояние лондонских улиц бывало также по воскресеньям в теплые летние дни, когда фабрики были закрыты, и уголь жгли только на кухнях жилых домов. В остальное время дымный туман висел над Лондоном, даже когда настоящего тумана не было. Он мог иметь различный цвет: синеватый, грязно-серый или даже бурый, и приносил с собой резкий неприятный запах. Чтобы описать такой день, когда на уровне земли не было никакого тумана, а солнце закрывалось фабричными дымами, современники Холмса использовали такие термины, как «дневная тьма» (day darkness) или «верховой туман» (high fog). В «Этюде в багровых тонах» днем, когда улицы не были затянуты туманом, инспектор Лестрейд вынужден зажечь спичку, чтобы продемонстрировать Холмсу надпись на стене пустого дома.

«Лондон вообще некрасив, угрюм и грязен, – вспоминал в своей книге «Тени минувшего» бывший народоволец, а впоследствии адепт монархизма Лев Тихомиров, посетивший Лондон в начале 1884 года. – В мрачной лондонской атмосфере, пропитанной дымными туманами, все чрезвычайно быстро чернеет. Там даже крахмальные рубашки нужно менять два-три раза в день.

Земляные работы по прокладке электрического кабеля. Рисунок из журнала “Punch”. 1890

Знаменитый собор Святого Павла, выкрашенный в белый цвет, похож на какую-то зебру, так как все части стен, более подверженные действию ветров, превратились в черные полосы на относительно белом фоне. Вывески по улицам тусклы, иногда совсем почернели, а для того чтобы они были сколько-нибудь красивы, их нужно подкрашивать очень часто. Эта черноватая туманность, придающая Лондону такой мрачный вид, происходит от соединения двух условий: сырого воздуха и массы фабричного дыма. Частички дыма обволакивают частички паров, и из этого смешения образуется тяжелое, грязное облако, лежащее над землей и с трудом сдуваемое ветром.

В относительно очень светлое время я выходил на Темзу – посмотреть на великую английскую реку и, можно сказать, немного увидал. Правда, был смутно заметен даже противоположный берег – а Темза гораздо шире Невы – но трудно было что-нибудь рассмотреть. Разные суда, копошившиеся по реке, были видны тоже плохо, да и сама Темза имела вид какого-то тяжелого, гигантского стока помоев».

Но еще до того, как дым заволакивал лондонские улицы, на Бейкер-стрит появлялись «подметальные машины» – фургоны с грубыми щетками, смонтированными на вращающемся барабане. Приходские управления общественных работ ежегодно нанимали кучеров специально для этих устройств. Вращающиеся щетки собрали уличную грязь и накапливали ее в фургоне. Хотя качество уборки улиц этими машинами было ниже, чем если бы это делали дворники с метлами, и они наносили некоторый вред дорожному покрытию – в тех случаях, когда оно было асфальтовое или деревянное, – использование машин позволяло убирать улицы быстрее и дешевле. Медленно, с глухим грохочущим звуком они двигались вдоль улицы, выстроившись по две-три в ряд, и убирали пыль и мусор, накопившийся с вечера. Летом также проезжали водовозы на телегах, на которых были установлены железные прямоугольные баки с торчавшим сзади отрезком перфорированной трубы, и поливали дороги, чтобы прибить пыль.

Уличная сценка. Рисунок из журнала “Punch”. 1891

Затем начиналось время прибытия торговцев на лондонские рынки. По Бейкер-стрит пролегал маршрут тех, кто намеревался попасть на Портманский сенной и овощной рынок на Карлайл-стрит (он находился на северо-западе, юго-западнее Риджентс-парка) и на Клерский и Ньюпортский продуктовые рынки в центре. Быстрой рысью проносились фургоны и телеги с овощами, торопясь поспеть к ранним покупателям. Их сменяли угольные фургоны и телеги с пивоваренных заводов, которым разрешалось разгружаться на основных улицах города только в определенные часы. Одновременно легкие двухколесные тележки мясников, торговцев рыбой и хозяев гостиниц проносились в надежде успеть выбрать самое лучшее и закупить по низкой цене. Тогда же на свет Божий выбирались из люков и отправлялись по домам рабочие, чьей заботой были подземные газовые и водопроводные коммуникации и канализация столицы, а в других частях Лондона нужда выгоняла на улицы докеров и складских рабочих, работников потогонных мастерских.

Бейкер-стрит была улицей дорогих портных и фотографов, поэтому деловая жизнь начиналась здесь несколько позже. Между семью и восемью утра по улице проезжали первые омнибусы: Бейкер-стрит отнюдь не была тихим и спокойным местом – днем она была одним из самых загруженных в транспортном отношении проездов. Именно здесь ходили из северного Лондона в южный и обратно зеленые омнибусы линии «Атлас», здесь всегда было полно кэбов и частных экипажей.

Незадолго до 8 утра невыспавшиеся половые в трактирах и приказчики в лавках начинали снимать ставни на своих заведениях. Груженые чемоданами, саквояжами и картонками кэбы спешили доставить пассажиров на железнодорожные вокзалы к утренним поездам. На улицы выходили клерки, отправлявшиеся в банки и другие места службы. Разносчики утренних газет оглашали воздух своими криками. К 10 часам все окна и двери были уже открыты, жизнь на Бейкер-стрит кипела вовсю, тротуары были заполнены людьми, а по проезжей части с грохотом и шумом двигались бесчисленные экипажи. У перекрестков дежурили старики и мальчишки с метлами, называвшиеся по-английски cross-sweeper’ами; их задачей было разметать мостовую перед переходившими улицу дамами и господами от навоза и пыли. Часто среди юных метельщиков дамы избирали любимчиков, доверяя только им обеспечивать чистоту своих подолов и давая щедрые чаевые, а на Рождество оделяя подарками.

Начиналось время уличных торговцев, переходивших от двери к двери, предлагая хозяйкам и кухаркам свои товары. Во время завтрака или утреннего чая у дверей дома миссис Хадсон могли появиться девочки, продававшие свежий кресс-салат. Сразу после завтрака появлялись мальчишки в голубых блузах и темно-синих передниках, собиравшие заказы на мясо. Почти наверняка кухарка миссис Хадсон пользовалась этой услугой, потому что мясных лавок в окрестностях дома на Бейкер-стрит не было. Спустя несколько часов мальчишки возвращались с лотками, полными кусков мяса; к каждому был приколот ярлык с написанными ярко-синими чернилами именем и адресом заказчика. Сходить в кондитерскую за булками было недалеко, а вот молоко в доме 221-б покупали у молочников или у женщин-селянок в белых сорочках, которые ходили по улицам с двумя закрытыми ведрами, подвешенными на коромысло.

Обычным зрелищем на Бейкер-стрит были продавцы сдобы с колокольчиком и с лотком на голове, торговцы «едой для кошек», продававшие из корзин или с тележек конину, покупаемую ими на живодернях, и мальчишки, собиравшие на улицах навоз и потом продававшие его домохозяевам как садовое удобрение. Миссис Хадсон вполне могла быть клиентом таких мальчишек, потому что на Бейкер-стрит она была одной из немногих, кто имел небольшой садик, да еще с растущим в нем платаном. Ходили зеленщики с запряженными пони тележками, с которых они торговали всевозможными фруктами и овощами, кроме апельсинов и каштанов.

Уличный торговец. Рисунок из журнала “Punch”. 1892

Уличная сценка. Рисунок из журнала “Punch”. 1892

С конца мая и до середины июня улицы были заполнены барышнями, продававшими клубнику. Их крики «Прекрасная земляника! Спелая! Вся спелая!» призывали жителей купить самую вкусную ягоду из тех, что выращивались на Британских островах. Летом на Бейкер-стрит можно было встретить продавщиц вишен, продавщиц лаванды, цветочниц с тачками или лотками и продавца липучек для мух в поношенном старом цилиндре, вокруг которого были наклеены липучки с пойманными мухами. Осенью на улицах продавали длинные красные подушечки от сквозняков, наполненные опилками; этими подушечками закрывали щели под дверями и окнами. Зимой у уличных торговцев на Бейкер-стрит можно было купить жареные каштаны и печеный картофель.

Многие уличные торговцы имели постоянные места. Обычно в окрестностях трактиров устанавливались утром и разбирались вечером лотки и палатки торговцев фруктами и овощами, продавцов сладостей, тушеных угрей, бараньих ножек и устриц. Имели свои постоянные места и чистильщики обуви. На «приличных» улицах, в том числе наверняка и на Бейкер-стрит, это были члены т. н. «Бригады чистильщиков», имевшие красную униформу и подчинявшиеся единому управлению. «Всегда занятый чистильщик сапог, – описывал члена этой бригады американец Дж. М. Бейли в книге «Англия с заднего входа»

– в красной рубашке и картузе с околышем, который всегда одной рукой указывает укоризненно на ваши грязные туфли, а другую прикладывает уважительно к своему картузу.» За свое постоянное место чистильщики платили своей организации, взимая с клиентов за наваксивание пары туфлей один пенни.

В то же время начинали свое печальное шествие вдоль водосточных канав люди-сэндвичи с рекламными плакатами спереди и сзади – им не разрешалось ходить по тротуару, а на проезжей части было опасно. Более того, они не имели права приближаться друг к другу на расстояние менее 30 м.

«Людям, одетым в гротескное платье рекламного характера, не позволяется здесь [в Лондоне – С.Ч.] пугать лошадей и оскорблять утонченные вкусы вроде моего, – писал Дж. Бейли, – но вы можете видеть большое число их торжественно шествующими взад-вперед, с рекламными щитами, несомыми спереди. Однако им не позволяют идти по тротуарам и они должны ограничить свои хождения сточными канавами. Им платят четырнадцать пенсов в день, и они редко теряют хотя бы день из-за расстройства желудка.»

Чистильщик обуви. Рисунок из журнала “Punch”. 1894

В конце дня на Бейкер-стрит появлялись продавцы съедобных ракушек и мидий, а в будние дни во время вечерней трапезы шествовали половые из трактиров, которые несли деревянные рамы, разделенные продольно на две части, с двумя закрепленными в них металлическими кувшинами – один с портером, другой с более крепким темным пивом – стаутом. Они шли по известным им адресам, но доктор Уотсон или Шерлок Холмс, приметив их из окна, могли пригласить подняться к себе в гостиную.

К этому времени жизнь на Бейкер-стрит начинала успокаиваться. По улицам пробегали фонарщики с лестницами. Они ловко карабкались на фонари, открывали дверцу, зажигали горелку и, спустившись вниз, бежали до следующего фонаря. Высота фонарного столба была около 3–3,5 м, расстояние между ними на Бейкер-стрит было около 20 м, на более тихих и бедных улицах оно могло составлять до 40 м. Обыкновенно один фонарный рожок расходовал 150–200 л газа в час. Позднее, когда появились интенсивные газокалильные горелки, высота фонарного столба увеличилась до 8 м, а потребление газа выросло до 1600 л.

Уличные музыканты. Рисунок из журнала “Punch”. 1892

С 9 до 9:30 вечера по рабочим дням, с 10:30 до 11 вечера в пятницу разбирались палатки и ларьки. К полуночи только трактиры, табачные лавки да аптеки все еще работали. Правда, по субботам многие лавки продолжали свою работу тоже до полуночи. В половине первого закрывались трактиры, и жизнь окончательно замирала до утра. Таково было ежедневное течение жизни на Бейкер-стрит. Если только на Лондон не спускался настоящий смог.

Помните описание лондонского смога в «Чертежах Брюса-Партингтона»?

«На третьей неделе ноября 1895 года на Лондон спустился густой желтый туман. Я сомневаюсь, было ли вообще возможно с понедельника до четверга из окон нашей квартиры на Бейкер-стрит различить очертания зданий на противоположной стороне. Первый день Холмс потратил на приведение в порядок своего толстенного справочника, снабжая его перекрестными ссылками и указателем. Второй и третий день были им терпеливо посвящены предмету, недавно ставшему его коньком – музыке средневековья. Но когда на четвертый день мы после завтрака, отодвинув стулья, встали из-за стола и увидели, что за окном жирное, бурое коловращение все так же медленно ползет мимо, маслянистыми каплями оседая на стеклах, нетерпеливая и деятельная натура моего друга решительно отказалась влачить дольше столь унылое существование. Досадуя на бездействие, с трудом подавляя свою энергию, он расхаживал по комнате, кусал ногти и постукивал пальцами по мебели, попадавшейся на пути.

– Есть в газетах что-либо, достойное внимания? – спросил он.

Итальянский шарманщик. Рисунок Х.Х. Флор из журнала «The Sketch». 1893

Лондонская погода. Вдалеке видна печь для нагревания битума, использовавшегося при дорожных работах. Рисунок из газеты “The Illustrated London News”. 1891

Я знал, что под «достойным внимания» Холмс имеет в виду что-нибудь из мира преступлений. В газетах были сообщения о революции, о возможности войны, о неминуемой смене правительства, но все это находилось вне сферы интересов моего компаньона. Я не смог заметить ничего такого, что было бы облечено в форму преступлений, не носивших обычный пустяковый характер. Холмс издал стон и возобновил свои беспокойные блуждания.

– Лондонский преступник – безусловно, унылый бездарь, – сказал он ворчливо, словно охотник, упустивший добычу. – Гляньте-ка в окно, Уотсон. Видите, как вдруг возникают и снова тонут в клубах тумана смутные фигуры? В такой день вор или убийца может рыскать по Лондону, словно тигр в джунглях, невидимый, пока не нападет внезапно, но даже тогда его увидит лишь сама жертва.

– Произошло множество мелких краж, – заметил я.

Холмс презрительно фыркнул.

– Эта величественная и мрачная сцена предназначена для чего-то большего, – сказал он. – Счастье для общества, что я не преступник».

«Посмотрите в окно. Как уныл, отвратителен и безнадежен мир! – говорил скучавший без дела Шерлок Холмс Уотсону в «Знаке четырех». – Посмотрите, как желтый туман клубится по улице, обволакивая грязно-коричневые дома. Что может быть более прозаично и грубо материально?»

А вот еще одно описание смога холодным туманным утром ранней весной, на этот раз из «Медных буков»:

«Густой туман тек между рядами сумрачных домов, и окна напротив маячили темными бесформенными пятнами сквозь тяжелые желтые клубы».

Классический лондонский смог возникал оттого, что с туманом соединялся дым от сжигания большого количества угля в домах и на многочисленных фабриках и заводах. 1880-е годы, то есть первые десять лет дружбы Шерлока Холмса и доктора Уотсона, были пиком этих туманов. Если между 1871 и 1875 Лондон был окутан смогом 51 день в году, то между 1881 и 1885 это было уже 62 дня, а между 1886 и 1890 – 74 дня в году. Самые густые туманы возникали в ноябре и могли продолжаться до самой весны. Кроме мистической и тревожной атмосферы, которую клубы тумана создавали на лондонских улицах, они служили источником множества вполне реальных проблем. Во-первых, туманам всегда сопутствовало полное прекращение движения городского транспорта. Если бы Холмс с Уотсоном дольше смотрели на Бейкер-стрит, окутанную гороховым туманом, они бы увидели, как пробираются по улице омнибусы, предшествуемые специальными провожатыми с факелами или фонарями в руках. Конной железной дороги на Бейкер-стрит не было, но в Лондоне это был единственный, помимо омнибусов, вид транспорта, рисковавший выходить на маршруты. Наемные кэбы в такую погоду были беспомощны, поскольку кэбменам нужно было самим искать путь во мгле и никто в этом деле не помогал им. В таких случаях самым быстрым и надежным средством передвижения становилась подземка. Однако самой большой проблемой была угроза для здоровья. В течение одной туманной недели 1880 года от респираторных заболеваний умерло на 600 человек больше, чем в обычные недели без тумана. В 1878 году сотни голов крупного рогатого скота погибли от удушья на сельскохозяйственной выставке в пригороде Лондона Излингтон, и еще больше было прирезано из «гуманных соображений».

«Я был в Лондоне в светлое, по-тамошнему, время, так что несколько раз видел красный диск солнца, однако и при мне туман несколько раз мешал находить дорогу на улицах, – вспоминал Лев Тихомиров. – А лондонцы говорят, что когда наступает настоящий туман, то на улицах не видно экипажей и на тротуаре человек пропадает из виду уже в двух шагах».

Натаниэль Готорн в своих «Английских тетрадях» за 1859 год описывал довольно легкий лондонский смог так:

«В то утро, когда настало время вставать, был только лишь слабый отблеск дневного света, и у нас на столе за завтраком, почти в десять часов, стояли свечи. Снаружи был плотный, тусклый туман, заволокший все настолько, что мы едва могли видеть противоположную сторону улицы. В одиннадцать часов я вышел в самую середину этого тумана, который в тот миг казался несколько более смешанным с дневным светом; ибо, казалось, происходят непрерывные изменения в плотности этой тусклой среды, которая меняется так сильно, что вот сейчас вы можете видеть не дальше своей руки, а мгновение спустя вы можете видеть, как кэб выскакивает из сумрака в двадцати ярдах от вас…

Я пошел домой через Холборн; туман был более плотен, чем когда-либо – очень черен, действительно более похожий на квинтэссенцию грязи, чем на что-нибудь еще; призрак грязи, одушевленная сущность грязи, отошедшей в мир иной… Добравшись до дома, я обнаружил, что туман распространился по гостиной, хотя как он мог проникнуть в нее – тайна. Начиная с сумерек, однако, атмосфера снова ясна».

Настоящие туманы, – утверждал известный английский журналист Джордж Сала, – «были туманами, осязаемыми на ощупь, так что вы могли… закупорить их в бутылку для дальнейшего осмотра». Автор «Живописных зарисовок Лондона» Томас Миллер говорил, что в тумане человек чувствовал себя оказавшимся «в растворе желтого горохового пудинга, достаточно густого как раз для того, чтобы проходить через него, не будучи совершенно удушенным или полностью задохнувшимся… каждый раз, когда вы открываете рот, вы глотаете его, и целый день вынуждены жечь свет и, в дополнение к туману, вдыхать пары от газа, свечи или лампы, у которых шанс на спасение не больший, чем у вас, так как горят они тускло, желтым светом и дурно… [уменьшение количества кислорода в заполненном смогом воздухе сказывалось на яркости горения газа. – С.Ч.] Вы осторожно ступаете вперед, нащупывая ваш путь вдоль стен, окон и дверей всякий раз, когда есть возможность, пока вы, наконец, не кувырнетесь с головой в какой-нибудь подвал… или, возможно, подземный угольный погреб… Вы опять выбегаете на улицу; а поскольку вы не можете видеть ни на ярд перед собой, то ломаете ноги о бидон молочника… Даже тот, кто хорошо знаком со всеми углами и закоулками нашего далеко распростершегося города, удивительно обманываются в расстоянии и величине, которую принимают предметы, когда они разрастаются до неясных и гигантских размеров через плотный туман. Газовые фонари выглядят так, будто находятся на высоте третьего этажа, если только вы не стоите прямо под ними, поскольку свет, который они испускают, почти весь направлен вверх… Разок поверните неправильно, и можете считать себя сверхудачливым, если сумеете снова найти правильную дорогу в течение трех часов… Вы, кажется, идете как назад, так и вперед; и некоторые старые кокни действительно утверждают, что самым надежным способом добраться до Темпл-Бара от Чаринг-Кросса было бы… решительно идти в другую сторону, ни разу не поворачивая головы, и что к концу третьего часа вы почти наверняка доберетесь до места, куда намеревались попасть, если только не пройдете мимо».

Лондонский смог. Рисунок из журнала “Punch”. 1892

Смог не только мешал пешеходам и экипажам: он представлял большую проблему и для всех, кто работал в Лондоне – ремесленникам, ювелирам и часовых дел мастерам, портным и фотографам. А таковых, как мы сейчас увидим, среди соседей Шерлока Холмса было немало. Им приходилось даже днем использовать дорогое газовое освещение, а те, кто не мог себе этого позволить, просто не могли ничего делать. Да и газ не всегда спасал. В декабре 1859 года Энгельс писал Карлу Марксу: «…как только я зажег газ, то оказалось, что он горит до того тускло, что во всей конторе пришлось остановить работу. В моей квартире уже около недели еще хуже: из-за продолжительного мороза с туманом столько газа потребляется в течение дня, что вечером совсем нет давления, а следовательно, нет и света. Это лишает меня возможности написать сегодня статью…»

Глава 4. Соседи

Теперь пришло время посмотреть, кто же оказался соседями Холмса с доктором Уотсоном, когда оба жильца перевезли свои вещи в дом миссис Хадсон.

Если встать спиной к дверям дома 72, который мы выбрали в качестве дома 221-б (из уважения к долгой жизни Бенинга Арнольда, проживавшего в тот год в доме 72 вместе с горничной и кухаркой, мы поместим здесь его ювелирную лавку на первом этаже), то налево до угла с Кинг-стрит будут всего два здания. Ближайшее, № 71, занимал профессор музыки Джордж Карр с женой, 3 дочерьми, 3 сыновьями и служанкой, однако в тот же год они съехали. Напрашивается вывод, что профессор музыки сбежал вместе с семейством, не выдержав музыкальных упражнений Холмса на скрипке. И самому тяжело слушать, да и ученики приходят. Брандмауэры между террасными домами очень часто были всего в полкирпича толщиной вместо положенного кирпича (т. е. примерно 11 см), так что звуки скрипки наверняка были слышны соседям. Возможно, что в эту стену Холмс еще и из револьвера стрелял, выводя вензель королевы Виктории. Наши предположения подтверждаются и тем, что занявший квартиру профессора обойщик Томас Артауд и портниха мадам Луиза Фреше тоже недолго здесь прожили и через несколько лет съехали. Вместо них в доме открыл кондитерскую француз Жозеф Дюбуа, который уже никуда отсюда не девался по крайней мере до Первой мировой войны. Может быть, он был тугим на ухо, а может, ему даже нравилась музыка, исполняемая соседом. У него миссис Хадсон могла покупать покупать себе сладости, а доктор Уотсон – конфеты для очередной своей невесты. Одновременно с кондитерской Дюбуа, квартиру в доме 71 снимали обычно портнихи.

Угловое здание занимал вестэндский филиал Объединенной страховой конторы, заведение довольно старое, располагавшееся здесь как минимум с начала 1840-х годов и во все время проживания Холмса на Бейкер-стрит. Управлял филиалом в 1881 году Чарльз Дарелл, но затем его сменил Роберт Лаудон, продолжавший исполнять свои обязанности до самой мировой войны.

Дом 73 справа служил жилищем парикмахеру, парфюмеру и специалисту по восстановлению волос Роберту Эймзу, его жене, двум дочерям, сыну, двоюродной сестре, служанке и помощнику.