Структуроопределяющие основания сознания

§ 7. Прекрасное

В зависимости от способа, которым познающий рассчитывает достичь согласованности между диссонирующими результатами, сознательное творчество может иметь различные установки. Прежде всего следует выделить установку на придание реальности «чувственно данному» миру и эстетическую установку.

Первая установка представляет собой стремление согласовать продукты сознательного творчества в первую очередь с элементами первичного сознания и их несознаваемыми связями. Оправданность этой установки состоит в том, что указанные содержания сознания представляют собой первичные сознательные данные о реальности, которые предшествуют всякому сознательному творчеству и служат ему необходимой опорой. Очевидно, что продукты воображения, отвечающие условию согласования с этими данными, будут приниматься, даже если при этом они диссонируют с досознательными результатами познания, полученными благодаря восприимчивости исходной субъективности.

Вторая установка, по-видимому, начинает формироваться тогда, когда познающий замечает, что продукты воображения, отвечающие условию согласования с элементами первичного сознания и тем самым подтверждающие свою значимость в качестве знания о реальности, могут в значительной мере различаться степенью доставляемого ими удовольствия (или неудовольствия).

Удовольствие от сознания существования некоторого предмета может быть связано с тем, что данный продукт воображения отвечает склонностям и потребностям самого познающего как эмпирически данного существа. Такого рода удовольствие (будем называть его удовольствием вкуса), по сути, есть удовольствие от гармонии между вещами сознаваемого (чувственного) мира, одной из которых являюсь я сам.

Но есть и иной род удовольствия, связанного с продуктом воображения: оно не объясняется ни тем, что этот продукт гармонично «вписывается» в «реальный мир» как его часть или как знание о нем, ни тем, что он гармонирует со свойствами, которыми обладаю я сам как эмпирическое существо. Основанием удовольствия (или неудовольствия), необъяснимого исходя из каких-либо сознательных данных, является наличие у продукта воображения соответственных досознательных «данных», полученных благодаря восприимчивости исходного субъекта. Если продукт воображения гармонирует не только с сознательными, но и с досознательными данными, то он оказывается не только реально существующей вещью чувственного мира (или знанием о ней), но и вызывает чувство удовольствия особого рода — чувство прекрасного.

Если имеет место согласованность продукта воображения только с досознательными соответственными данными, то он не может быть причислен к чувственно воспринимаемым реальным вещам, но при этом он не может быть уничтожен, поскольку уменьшает диссонанс восприятий. Такой продукт воображения признается прекрасным и принимается, но не в качестве части независящего от нас природного мира или знания о нем, а в качестве творения самого субъекта, продукта его фантазии.

Таким образом, содержание, полученное при настрое на досознательное, осознается как прекрасное. Прекрасное не может быть создано при ориентировке исключительно на сознаваемый мир.

Прекрасные творения воображения обладают огромной значимостью для познающего, поскольку именно они «примиряют» сознаваемый им мир с «невидимым», но дающим о себе знать «миром» досознательного. Со временем у познающего формируется сознательное стремление к прекрасному. Познающий учится, с одной стороны, видеть прекрасное в природном мире, а с другой – создавать прекрасное, которого в этом мире нет.

Возникает особая – эстетическая – познавательная установка. Всякое сознательное творчество стремится примирить сознательное и досознательное, и в этом смысле познание, осуществляемое в эстетической установке, не составляет исключения. Особенность данной установки состоит в том, что с ее принятием познающий в своем творчестве ориентируется скорее на досознательное, чем на сознательное. Гармонии продукта воображения с досознательным придается большее значение, чем гармонии с сознательным. Досознательное выступает как незримый образец, идеал, который на материале сознательного опыта следует воспроизвести. Характер эстетической установки удачно представлен следующими словами В.С. Соловьева:

«<…> наша внешняя реальность есть дурная копия, пародия на идеальный мир, разрозненные картинки которого предстают перед нами в произведениях, одушевленных художником и поэтом. И если один человек может создавать эти картинки, а другие могут непосредственно их понять, то это доказывает, что эта идеальная реальность, эта метафизическая реальность является областью, принадлежащей человеку, это доказывает, что человек – метафизическое существо»[219 - Соловьев В.С. София // Логос. 1991. № 2. Ч. 1. Гл. 1. О метафизической потребности у человека.].

Созданные в эстетической установке прекрасные явления могут сознаваться как явления сознаваемого мира, которые существуют независимо от нас; созданные воображением прекрасные связи могут быть приняты в качестве нового знания об этом мире, которое открывает для нас его исконную, природную красоту. Однако гораздо чаще созданные воображением прекрасные явления и связи явлений не могут быть «вписаны» в сознаваемый мир в качестве его природных составных частей. Для того чтобы такие явления могли быть сохранены, необходимо, чтобы их диссонанс с сознательными «данными» все же не был настолько велик, чтобы они противоречили им. Возможность прекрасного явления быть без противоречия включенным в сознаваемый мир и гармония его с досознательным обеспечивает этому явлению возможность сохранения. При этом сохраненное явление не может представляться субъекту познания частью природного мира или знанием о нем и сознается субъектом не иначе, как возникшее благодаря его собственной деятельности. Таким образом, деятельность, осуществляемая субъектом во «внешнем» мире, есть сознание субъектом своей роли в создании явлений. Это сознание не является вполне адекватным: в действительности субъект познает, но не действует. Произведения искусства субъект творит при помощи воображения. Для того чтобы продукты воображения обрели существование в видимом мире, субъекту нет необходимости создавать их еще и в «действительности». Прекрасный продукт воображения будет включен в сознаваемый мир просто потому, что он уменьшает диссонанс восприятий, и процесс этого включения будет осознан как «деятельность».

Субъект сознает, что он сам как действующее в мире познающее существо является создателем данного прекрасного явления из «чувственно данного» материала. Такое деятельное творчество, результатом которого является создание прекрасного, называется искусством.

Материалом для создания прекрасного служит сознательный опыт с его элементами и связями – задействуются как элементы первичного сознания, так и продукты всего предшествующего сознательного творчества. Поскольку набросок субъективности, вообще говоря, отличен от самого субъекта, сознательные результаты познания, определяемые наброском, отличны от досознательных результатов, определяемых субъектом. Из-за этого принципиального отличия сознательное едва ли можно считать идеальным материалом для выражения досознательного.

В эстетической познавательной установке реальностью признается только прекрасное, которое в основном скрыто в досознательном, и в сознаваемом мире проявляется лишь постольку, поскольку он уподобляется досознательному. Поэтому данная установка фактически оказывается установкой на копирование досознательного, стремлением выразить его при помощи чужеродного, неподатливого материала, который извлекается из сознательного опыта.

В отличие от творчества, направленного на познание «чувственно данного» мира, эстетически направленное творчество, руководимое стремлением подражать первичному досознательному результату познания самих вещей, может не учитывать те связи, которые имеют элементы первичного сознания. В эстетической установке сознаваемые явления служат лишь материалом, который можно как угодно трансформировать, лишь бы выстроенная из него конфигурация находилась в согласии с «реальностью», находящейся за гранью «чувственно воспринимаемого», «видимого». Чтобы наилучшим образом отвечать своей задаче, искусство, создавая свои особые конфигурации явлений сознания, зачастую желает пренебречь законами «чувственного мира». Однако это невозможно – такой предмет искусства не мог бы устойчиво существовать для наc. Выход находится в замене: при невозможности сочетания самих явлений так, как того желает художник, сочетаются их образы, изображения.

Копия досознательного имеет единственное соответственное восприятие – первичное досознательное восприятие самих вещей субъектом, поэтому прекрасному, вообще говоря, чужды любые характеристики, приобретаемые сознаваемыми явлениями в результате тиражирования, в частности пространственность. Непространственные элементы сознаваемого мира наиболее пригодны для имитации досознательного.

Кроме того, для создания прекрасного воображению приходится «дробить» сознаваемый мир на мельчайшие составляющие, чтобы получить из него наиболее податливый материал, подходящий для тонкой работы имитации досознательного. Примерами такого материала являются звуки и краски.

Следует заметить, что произведения искусства могут обладать характеристиками вещей «чувственно данного» мира. Так, например, они могут представлять собой композиции пространственных и симметричных предметов и сами быть пространственными и симметричными. Основания для этого могут быть различными.

1. Это может быть связано с тем, что среди вещей «чувственного мира» существуют прекрасные вещи, т.е. такие, которые «примиряют» соответственные сознательные и досознательные восприятия, и неудивительно, что художники обращают на них внимание и используют, не разрушая, в качестве материала для своих произведений. Пространственный характер материала определяет пространственный характер самого произведения искусства.

2. Создание продукта воображения может преследовать сразу несколько целей: к собственно эстетическим целям добавляются соображения надежности, прочности, удобства, пользы. В этом случае характеристики вещей чувственного мира, такие как пространственность и симметричность, оказывают влияние на свойства создаваемых прекрасных вещей. Эти вещи не только копируют досознательное, но и примиряют его с сознательным.

Прекрасные создания вторичного воображения являются важной частью человеческого миросозерцания; они есть следы реальности, едва ли доступной для сознательного выражения, но тем не менее оказывающей значительное влияние на сознание. Создание сознательных копий досознательного есть выявление, осознание первичного результата восприятия самих вещей. Без этого осознания невозможно усмотрение единства всех результатов познания. Таким образом, создание прекрасного представляет собой движение вперед на пути познания.

В прекрасном предмете достигается гармония результатов познания, поэтому созерцание созданного воображением прекрасного предмета останавливает работу воображения, направленную на гармонизацию сознательного и досознательного, а это означает «остановку» времени в отношении данного сознаваемого предмета. Именно поэтому прекрасное представляется вневременным. Для настройки на мир неявленного характерно неприятие изменений. Искусство всегда жаждет вечности, неизменности.

Музыкальное искусство использует в качестве материала звуки, которые существуют исключительно во времени, относятся только к сознаваемому миру. Может показаться, что они не пригодны для выражения досознательного. Однако не следует считать, что музыка «занята» исключительно сознаваемым миром. Временность выражает процесс достижения субъектом гармонии с досознательным. Поскольку временная последовательность есть осознание нами работы воображения по созданию явлений, музыка как искусство, в основе которого лежит темпорализация, есть имитация работы воображения, создающего одно за другим явления, каждое из которых все ближе подводит нас к состоянию гармонии с досознательным. В целом последовательность звуков, имитирующая создание последовательности принимаемых явлений, которым соответствует одно и то же досознательное содержание, порождает чувство гармонии, которое все возрастает в процессе возникновения этой последовательности звуков (звучания мелодии) и достигает апогея в конце, в результате полного развития темы.

То, что музыка есть описание самого процесса движения воображения от дисгармонии к гармонии, угадывает Ф. Ницше. Он ссылается на признание Ф. Шиллера в том, что в подготовительном к акту поэтического творчества состоянии он не имел в себе и перед собою чего-либо похожего на ряд картин со стройной причинной связью мыслей, но скорее некоторое музыкальное настроение. «Некоторый музыкальный строй души предваряет всё, и лишь за ним следует у меня поэтическая идея»[220 - Цит. по: Ницше Ф. Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм // Ницше Ф. Соч.: в 2 т. Т. 1. М., 1996. С. 72.]. Заметим, что «музыкальный строй души» есть сознание того, как осуществляется переход от дисгармонии к гармонии, сознание построения гармонии, и в этом смысле музыка может быть понята как матрица всякого творчества. Музыка высвечивает различные пути к гармонии, которые проходит человеческая душа. Значимость музыки как искусства, выражающего характер творчества вообще, распознает Шопенгауэр: для него музыка есть непосредственное движение воли, творящей образы, именно поэтому музыка может придать образу значительность.

Разумеется, далеко не все продукты воображения, созданные в эстетической установке, прекрасны. Порожденные желанием субъекта скопировать «незримую реальность» и тем самым достичь гармонии, они могут в действительности оказаться диссонирующими с досознательным. Неудачные «произведения искусства» могут сохраняться и существовать в сознаваемом мире, но в данном случае сохранение определяется не гармонией этих произведений с досознательным, а тем, что они сообразуются с внутренними условиями и требованиями этого мира.

Познавательная установка, направленная на прямое доставление наслаждения чувствам (как «высшему» – зрению, так и всем остальным) есть особенность приспособительной культуры (см. главу 9).

Разумеется, это краткое введение в проблематику прекрасного представляет собой лишь начальный этап рассмотрения темы. К ней необходимо будет возвращаться в следующих главах.

§ 8. Всеохватная связь

Досознательные данные, полученные благодаря исходной субъективности, имеют общую (охватывающую все эти данные) связь, которая определяется единством познавательной способности субъекта. Сознательные данные, полученные благодаря наброску, обладают общей связью, определенной свойствами этой, наброшенной субъективности. Но как было установлено выше, сознательны только элементы этих результатов, связи же неявны, досознательны. Неосознаваемую всеохватную связь этих результатов познания в сознании заменяет связь «бесконечность».

Итак, субъект познания имеет три различных восприятия всеохватной связи: 1) всеохватная связь, определяемая характеристиками субъекта познания; 2) всеохватная связь, определяемая характеристиками наброшенной субъективности; 3) всеохватная связь «бесконечность».

Очевидно, что соответственные восприятия всеохватной связи исходно не гармонируют друг с другом, и поэтому субъект познания будет стремиться изменить сознательное восприятие всеохватной связи при помощи сознательного творчества.

Всеохватная связь как продукт вторичного воображения, гармонизирующий три соответственные всеохватные связи, неизбежно подвергается тройному тиражированию. Результат тиражирования не может состоять в возникновении трех отдельных связей, поскольку возможна только одна всеохватная связь. Следовательно, она, оставаясь единственной, приобретает троичную структуру, т.е. представляет собой единство трех связей, которые идентичны друг другу по содержанию, но при этом различимы в триединстве, а не сливаются в одну. Иными словами, три составляющие всеохватной связи, с одной стороны, тождественны (поскольку получены в результате тиражирования одной и той же связи), а с другой – различны (поскольку иначе не было бы троичности). Таким образом, структурные требования к всеохватной связи придают ей парадоксальный характер.

Примеры построения всеохватных связей встречаются начиная с глубокой древности. Их легко узнать по характерной тройственной структуре. Как будет показано в следующих главах, на каждом новом этапе познания всеохватная связь приобретает свои особенности.

Всеохватная связь содержаний сознания, имеющая троичную форму, вновь и вновь воспроизводится в культуре, приобретая каждый раз новое смысловое наполнение, пока, наконец, не формируется исключающая ее познавательная установка. В реализациях идеи триады на различных этапах познания не следует искать содержательной общности. Троичность есть характеристика формы, но не содержания, она есть лишь определяемая способом познания структурная особенность определенного класса сознательных построений.

§ 9. Жизнь как явление, связывающее сознательное и досознательное

Прояснение оснований и смыслового ядра понятия о жизни является одной из важнейших проблем трансцендентально-феноменологической философии, поскольку она тесно связана с проблемой отношения сознания к предмету, с поиском оснований предметных единств и условий возможности существования различных типов предметности. В чем состоит смысл понятия «живое»? Каково основание для различения живого и неживого?

Живое не следует понимать как организм – биологическую систему, точнее, такое понимание не является первичным и не составляет смыслового ядра понятия «жизнь». Так, например, для древних греков весь космос был живым. А.Л. Доброхотов отмечает, что в античном мышлении биологический и психологический смыслы слова «жизнь» выступают производными от онтологического смысла[221 - Доброхотов А.Л. Категория бытия в классической западноевропейской философии. М., 1986. С. 25.].

«Живым» может быть названо произведение искусства, причем эта характеристика может быть применима к нему даже в том случае, когда оно не имеет прямой смысловой связи с чем-либо органическим, например, когда речь идет о морском пейзаже или изображении горных вершин.

Нам предстоит прояснить теоретико-познавательные основания феномена жизни, а в последующих главах – проследить, каким образом смена познавательных установок несет с собой изменения понимания места и роли жизни в сознаваемом человеком мире. Сначала совершается переход от отождествления истины и жизни, от признания мира в целом живым, к утверждению существования в мире не только живых, но и неживых вещей, затем происходит сведение жизни к биологическому организму, а в дальнейшем – постепенное исчезновение жизни из сознания, стирание смысловой границы между живым существом и машиной.

Основной тезис относительно жизни, который будет доказан и проиллюстрирован, состоит в том, что все результаты работы сознания, для которой познавательными ориентирами являются не только сознательные, но и досознательные «данные», сознаются как обладающие жизнью.

Кант выделяет в природе объекты, возникновение и существование которых не может быть исчерпывающе описано посредством действующей причинной связи. Указанные объекты формируют и воспроизводят себя сами и существуют скорее в противостоянии воздействиям внешних вещей, чем в зависимости от них. «Вполне возможно, что в теле животного, например, некоторые части (кожа, кости, волосы) могут быть поняты как сращения по чисто механическим законам. Однако о причине, которая доставляет необходимую для этого материю, модифицирует ее таким образом, формирует и располагает в соответствующих ей местах, всегда надлежит судить телеологически, так, чтобы все в нем рассматривалось как организованное и, в свою очередь, служило в определенном отношении к самой вещи органом»[222 - Кант И. Критика способности суждения // Кант И. Соч.: в 8 т.: Т. 5. М., 1994. С. 218.].

Такие особые объекты Кант называет «целями природы». Цель природы – это вещь, которая не создана кем-то намеренно, но которую невозможно познать без полагания целесообразности ее устройства. По словам Канта, «вещь существует как цель природы, если она есть причина и цель самой себя <…>, ибо в этом утверждении заключена каузальность, которая не может быть связана просто с понятием природы, если одновременно не приписывать природе и цель». Кант добавляет, что «хотя эту каузальность можно мыслить без противоречия, постигнуть ее нельзя»[223 - Там же. С. 212.].

Но каким образом в природе наряду с объектами, подчиняющимися действующей причинной связи, и во взаимодействии с ними могут существовать объекты, обладающие особенной каузальностью, – живые существа? Кант оказывается перед дилеммой: либо всю природу, начиная с материи, придется наделить свойством жизни, либо придется присоединить к природе находящийся с ней в общении сверхприродный принцип (душу)[224 - Кант И. Критика способности суждения. С. 216.]. Принятие любого из этих положений означало бы признание существования того, что не может быть дано ни в каком чувственном созерцании.

Для Канта неприемлем выход за рамки явлений, поэтому он останавливается на том, что признает существование таких природных взаимосвязей, которые не могут быть исчерпывающе описаны посредством действующей причинной связи, но тем не менее не предполагают ничего сверхчувственного. Для обозначения объектов, определяемых такими взаимосвязями, он использует термин организм: «Организм не есть просто машина, ибо машина обладает только движущей силой; он же обладает и формирующей силой, причем такой, которую он сообщает материи, ее не имеющей (он ее организует), следовательно, обладает распространяющейся формирующей силой, не объяснимой одной способностью движения (механизмом)»[225 - Там же. С. 215.].

Объективный порядок возникновения явлений, следования их друг за другом во времени определяется, по Канту, причинностью как априорной формой рассудка, и, вообще говоря, в кантовской теории познания нет никакой иной формы, которая выполняла бы ту же функцию. При этом в отношении организмов Кант признает недостаточность действующей причинности и утверждает необходимость признания объективного характера некой иной причинности. По утверждению Канта, «априорно понять такого рода каузальность невозможно»[226 - Там же. С. 217.].

Таким образом, согласно Канту, существует особое основание возникновения и существования живых организмов: «органические существа, единственные, которые, даже если рассматривать их самих по себе и безотносительно к другим вещам, могут быть мыслимы только как цели природы и только они дают понятию цели, не практической, а цели природы, объективную реальность, а тем самым естествознанию основу для телеологии»[227 - Там же.].

Действительно, поскольку организмы являются частью природы, не следует ли признать и природу в целом недоступной для познания на основе действующей причинности? Кант признает неизбежность этого вывода: «Строго говоря, организация природы не аналогична никакой известной нам каузальности»[228 - Там же. С. 216.], «понятие целей природы <…> вводит разум в совсем иной порядок вещей, отличающийся от порядка простого механизма природы, который нас здесь больше не удовлетворяет. В основе возможности продукта природы должна лежать идея»[229 - Там же. С. 218.].

Однако телеология в отношении природы в целом, а не только отдельных организмов – лишь регулятивный принцип нашей способности суждения, мы не вправе утверждать, что наши суждения о целесообразности природы описывают реальные природные связи[230 - Там же. С. 220.].

Итак, Кант феноменологически выделяет живые существа на фоне прочих явлений по тому признаку, что первые предполагают особый род каузальности, отсылающий за пределы сферы явлений. Однако трудности кантовского априоризма дают о себе знать и в вопросе об основаниях и смысле феномена жизни. Прежде всего, это трудность объяснения существования в сознании не только формальных всеобщих и необходимых связей, но и содержательных связей, определяющих отличительные особенности предметов и их отношений друг к другу. Каковы основания возникновения во «внешнем» опыте, определяемом одним и тем же набором априорных форм, двух различных типов предметности – живых существ и неживых вещей? На этот вопрос в кантовской теории невозможно найти ответа.