Структуроопределяющие основания сознания

Для понимания оснований связного характера первичных содержаний сознания необходимо переосмыслить понятие о восприимчивости. Было бы ошибкой полагать, что известная критика «мифа о данных» неминуемо должна вести к исключению этого понятия из теории познания.

Исследование оснований новизны содержаний сознания требует переосмысления временности, традиционно выступающей в качестве ключевой характеристики сознания. Поскольку сознание понимается как временной поток, считается, что новизна приносится течением потока и для объяснения ее появления не требуется никаких оснований, кроме указания на временность. Остается за пределами осмысления другая структурообразующая связь сознания – причинность как связь, служащая для объяснения возникновения новых явлений. Таким образом, приоритет временности над причинностью позволяет феноменологии, по сути, оставлять появление в сознании новизны без объяснения.

Признание временности ключевой характеристикой субъективности приводит к формализации самости, сужению сферы субъективного до сферы сознаваемого, доступного для рефлексии и не позволяет усмотреть внутреннюю связь сознания предмета и сознания самого себя.

Нельзя не согласиться со сторонниками идеи о пререфлексивном самосознании в том, что наши переживания направлены на мир, так или иначе представляют его и одновременно включают сознание о самом себе как познающем. Однако являющаяся результатом рефлексии о сознании фиксация некоторого минимального самосознания не позволяет объяснить ни происхождение пререфлексивного самосознания, ни возможность познания самого себя как индивидуального Я, устойчивого, но при этом не сводящегося к пустой форме.

Как возможно, чтобы самость присутствовала во всяком сознательном опыте, в нерефлектированном сознании (так называемом сознании первого порядка) и при этом не сводилась к пустой форме единства всякого опыта? Для ответа на этот вопрос необходимо отказаться от чисто феноменологического метода как замкнутого на себя описания сознания при помощи метода рефлексии. Сознание не является замкнутой сферой, в рамках которой имеет место и работа субъективности и результаты этой работы. Самость как необходимое условие всякого сознания в основе своей не принадлежит сознанию. Наличие сознания предполагает некоторую данность познающего, которая есть результат предшествующего процесса самопознания, протекающего на досознательном уровне.

Таким образом, различные структурные проблемы сознания концентрируются вокруг единого центра – проблемы субъективности как основания структуры опыта, поэтому исследование структуры сознания следует начинать с рассмотрения этой проблемы. Таким образом, порядок рассмотрения проблем в следующей главе будет обратным по отношению к порядку, имевшему место в первой главе: после рассмотрения ключевого вопроса о способе обретения субъектом сознания, предполагающего самосознание, мы перейдем к рассмотрению базисных (структуроопределяющих) связей сознательного опыта, таких как непрерывность, пространственность, временность, причинность.

Новый подход к пониманию субъективности позволит осмыслить такого рода связи как части единой системы, обеспечивающей возможность познавательного отношения сознания к вещам, существующим независимо от него.

Глава 2

Базисные структуры сознательного опыта как следствия способа познания

§ 1. Познающий как условие возможности опыта

Прежде всего, предстоит осмыслить субъективность как условие возможности сознания. При этом необходимо понять, каким образом восприимчивость и производительность субъективности вместе определяют содержание и структуру сознания.

Если структурирование предметной области есть познание, а не построение фикций, то на результат синтеза оказывает влияние исходно данная «материя» явлений. Воображение, осуществляющее синтез, связывает элементы не произвольным образом, должен существовать некоторый ориентир, направляющий работу воображения. Необходимо уже в первичных данных сознания найти такие основания предметных связей, которые не сводились бы только к форме, общей для всех сознательных переживаний, но позволяли бы объяснить, почему одни переживания представляются образующими некоторое конкретное единство (например, единство частей одного и того же предмета), а другие не включаются в это единство. Следует объяснить исходное разнообразие устойчивых содержательных связей элементов сознания, составляющее основу разнообразия сознаваемых предметов. Эти связи могут быть исходно не явны, но это не означает, что их нет.

Разнообразие исходных элементов сознания и их связей может быть объяснено только тем, что они есть результат восприятия мира разнообразных вещей. Кант полагал несвязность первичного материала явлений – ощущений, и все связи рассматривал как результат подчинения несвязного многообразного априорным формам чувственности и рассудка. Однако следует переосмыслить понимание восприимчивости.

Элементы первичного сознания должны быть связаны уже потому, что они есть результаты применения одной и той же познавательной способности субъекта, а именно восприимчивости. Связь, определяемая единообразием восприимчивости как познавательной способности, есть общая связь элементов. Но это не единственная их связь.

Если предположить, что все устойчивые связи определяются ограниченным набором субъективных форм, то станет невозможным объяснение всего многообразия содержательных связей в восприятии. Единственным выходом из ситуации является признание того, что многообразие связей познающим не конструируется, а воспринимается.

Кант утверждал, что чувственное многообразие несвязанных элементов мы получаем благодаря восприимчивости, тогда как связи этих элементов, хотя они и сознаются нами как данные, на самом деле привносятся в восприятие самой субъективностью. Но если возможно воспринимать многообразие элементов, составляющих явления, то почему невозможно воспринимать и многообразие связей? Что мешает допустить, что познающий субъект благодаря присущей ему восприимчивости получает нечто связное, упорядоченное?

По словам Р. Рорти, кантовское понимание восприимчивости основывается на «парадоксальном, но в то же время безусловном предположении, которое проходит через всю первую Критику – предположении, что многообразие “дано”, а единство сделано»[194 - Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1997. С. 112.]. Рорти спрашивает: если мы сознаем всегда уже синтезированное и не можем сознавать многообразные данные и процесс их синтеза (именно это утверждает Кант), то откуда у нас информация о существовании несвязанных данных? Ясно, что «утверждение о существовании такого многообразного не является очевидным доаналитическим фактом»[195 - Там же. С. 113.].

Положение об «учреждении» всех связей субъектом выдвигается Кантом с целью объяснения возможности синтетического знания априори. Однако, как было показано, на этом пути возможно обоснование только формальных связей сознательного опыта, а не конкретных предметных связей. Решить проблему обоснования последних можно на основе предположения о том, что многообразные связи восприняты, а не синтезированы: в этом случае устойчивость многообразных содержательных связей объясняется устойчивостью самих воспринимаемых вещей. Если субъект исходно «имеет дело» с воспринятыми им связями, то он будет вынужден «учитывать» их в процессе дальнейшего сознательного познания мира.

Признавая существование восприимчивости, следует избегать необоснованных утверждений о характере результатов, полученных благодаря этой способности. Их не следует отождествлять ни с самой реальностью, ни с «чувственными данными», лишенными единства. Мы не можем утверждать, что восприимчивость к реальности носит чувственный характер, так как обладающее чувствами живое существо есть сознаваемый предмет, а значит, восприятие, являющееся условием возможности такого предмета, само не может носить чувственный характер.

Разумеется, об элементах и связях первичного сознания нельзя утверждать, что они сообразуются с какими-либо вещами, существующими независимо от субъекта, однако можно утверждать, что они соответствуют этим вещам, т.е. возникают в результате восприятия именно этих вещей.

Полагая данность многообразия ощущений, Кант вовсе не утверждал, что этот неоформленный материал чувственного опыта не субъективен, что элементы восприятия тождественны элементам самих вещей. То же самое следует сказать и об исходно данных сознанию связях: они субъективны, поскольку характеристики самой восприимчивости как познавательной способности накладывают на них свой отпечаток. Так же как традиционно признаваемый субъективный характер элементов опыта – «чувственных данных» – не мешает их разнообразию, субъективный характер связей опыта не мешает им быть отличными друг от друга и иметь конкретное содержание. Мы можем утверждать, что восприимчивость «передает» многообразие воспринимаемых элементов и связей, хотя она не может «предоставить» субъекту сами эти элементы и связи, как они есть независимо от восприятия. Отсюда наблюдаемое разнообразие устойчивых содержаний сознания, причем разнообразны как элементы, так и их связи.

Таким образом, благодаря восприимчивости уже первичные содержания сознания представляют собой целостности.

Однако для возникновения сознательного опыта одной только восприимчивости недостаточно, так как воспринятое не будет сознательным при отсутствии восприятия субъектом самого себя как познающего. На это условие возможности сознания обратил внимание еще Дж. Локк. Согласно Канту, для того чтобы представления могли существовать в качестве моих представлений, т.е. иметь сознательный характер, их должно сопровождать представление «я мыслю». Но через одно это представление не может быть дано многообразное в субъекте (наше созерцание не является интеллектуальным), а значит, мы не можем еще иметь эмпирического сознания собственного существования. Если способность осознания себя должна находить (схватывать) то, что содержится в душе, то она должна воздействовать на душу и только этим путем может породить созерцание самого себя. Иными словами, самосознание, по Канту, предполагает самоаффектацию.

Однако объяснение возможности самоаффектации Кант признает неразрешимой задачей, говоря, что это затруднение испытывает всякая теория[196 - Кант И. Критика чистого разума // Кант И. Соч.: в 8 т. Т. 3. М., 1994. С. 85.]. Таким образом, досознательный характер исходного восприятия реальности не должен вызывать удивления. Напротив, загадочным представляется возникновение сознательного восприятия, предполагающее, что для субъекта познания каким-то образом «имеется» сам познающий.

Выяснение того, как возможна «данность» познающего самому себе для созерцания, позволит выяснить условия возможности каких-либо сознательных содержаний (т.е. условия возникновения сознания) и объяснит включенность самосознания в структуру всякого сознаваемого содержания, причем не в качестве пустой формы тождества, а в качестве содержательной основы для дальнейшего познания самого себя как индивидуальности.

Как условие существования сферы сознательного опыта, «данность» познающего самому себе не может быть результатом работы самого сознания, а должна быть результатом досознательной работы субъективности. Все, что нами сознается, является знанием того или иного рода, поэтому сознание можно осмыслить как результат процесса познания. При этом сознание первого уровня, возникновение которого означает возникновение самой сферы сознания, может быть понято только как результат досознательного познания. Необходимость говорить о досознательном познании означает восстановление первичности познания по отношению к сознанию: познающий исходно не есть сознающий, познавательное отношение к несубъективной реальности как предмету познания исходно есть досознательное отношение.

Исследование досознательного познания как познания, результатом которого является возникновение сознания, позволяет пролить свет на основания и взаимоотношения важнейших, определяющих организацию сознания, связей. На начальном этапе познания познающий не осознает самого себя, применение его познавательной способности осуществляется «в темноте», и результаты ее применения являются досознательными.

Процесс познания включает в себя познавательную деятельность, в процессе которой познающий обретает объект самопознания. Полагать, что в качестве предмета самопознания познающему субъекту дан он сам, означает утверждать невозможное, ведь всякая данность есть данность познаваемого, а не познающего. Представлять для субъекта его самого должно что-то иное. Однако в данном случае «иное» не может означать «несубъективное» и не может быть понято как результат восприятия чего-либо иного по отношению к субъекту. Иное должно быть продуктом самодеятельности субъекта. Первичная самообъективация может состоять только в создании при помощи трансцендентального воображения «наброска» субъективности, который будет служить для субъекта предметом самопознания, не будучи тождественным самому субъекту. Только набросок субъективности, но не она сама может являться объектом самосозерцания.

Но на каком основании субъект принимает этот набросок субъективности за данность самого себя? На досознательном уровне нет никаких оснований для подобного отождествления. Однако наброшенная способность может стать для субъекта «инструментом» познания. Посредством наброшенной познавательной способности субъект познания воспринимает не только нечто иное по отношению к субъективности, но и саму наброшенную познавательную способность. Сочетание восприятия вещей с восприятием самой воспринимающей способности, полученное благодаря наброску, придает каждому из этих восприятий сознательный характер.

Посредством наброска познание выходит на сознательный уровень, и на сознательном уровне субъект отождествляет себя с этим «инструментом» познания. В процессе использования наброшенной познавательной способности в качестве «инструмента» для получения сознательных представлений, она становится для субъекта объектом самопознания, т.е. принимается за самого познающего субъекта. Субъект сознает действия наброшенной познавательной способности как свои собственные действия. Набросок является не формальным основанием самосознания, но обладает содержанием, которое может стать основой развитых форм сознательного познания себя как индивидуальности.

Набросок субъективности определяет взаимосвязь всех сознаваемых предметов, их принадлежность одному и тому же сознанию. Однако необходимо заметить, что такого рода связи (всеобщие связи) исходно не сознаются, так как они определяются свойствами наброска, а последний на уровне сознания предстает не таким, каков он есть, а таким, как он воспринят посредством него самого как познавательного инструмента. Общие связи восприятия, полученного при помощи наброска, неразрывно сплетены с конкретными, особенными связями, которые являются результатами восприимчивости, присущей наброску, и соответствуют связям воспринимаемых вещей. Как следствие, и общие и особенные связи не могут быть осознаны на уровне первичного сознания, но они даны субъекту имплицитно, на досознательном уровне, поскольку определяющий их набросок есть досознательная данность.

Таким образом, первичное сознание субъекта составляют элементы восприятия, полученного посредством наброска; связи же этих элементов сознаются как существующие, но непознанные, не проясненные, неявные.

«Данность» наброшенной познавательной способности отлична от «данности» прочих объектов, она дана именно в своем познавательном действии, именно как субъективность, субъект познает мир «через» эту данность. Обладание этой данностью на досознательном уровне для субъекта состоит, с одной стороны, в запечатленном на досознательном уровне наброске как продукте воображения, а с другой стороны, в фиксируемом на досознательном уровне познании всего сущего посредством наброска.

Досознательная данность «самого себя» (наброска) является основой для дальнейшего сознательного самопознания. С одной стороны, субъект применяет наброшенную познавательную способность для познания самого наброска как досознательного предмета и, таким образом, приобретает сознание самого себя как объекта познания. На уровне первичного сознания результат восприятия наброска посредством самой наброшенной способности является, как и все первичное сознание, многообразием элементов, связи которого досознательны. В дальнейшем на этой основе благодаря познанию, осуществляемому уже на уровне сознания (о способе его пойдет речь ниже), возникает сознание себя как индивида, обладающего телом. Тело существует в мире наряду с другими предметами в качестве противостоящего субъекту познания, но при этом является для него своим собственным. С другой стороны, применение наброшенной познавательной способности для познания этой же способности как познавательного инструмента дает нам сознание нашего сознательного опыта как индивидуального субъективного опыта, а самих себя – как индивидуальных субъектов. Предметы могут быть сознаваемы как предметы моего опыта, поскольку конституирующая их наброшенная познавательная способность принимается субъектом за данность самого себя, и осознание этой данности принимается за самосознание.

Итак, набросок определяет единство предметов опыта и их принадлежность мне, а также является объектом самопознания. С одной стороны, отношение к самому себе как познающему есть условие возможности сознания (таким условием является досознательная данность наброска), с другой стороны, это отношение включено в сознание первого уровня (сознаваемый предмет конституируется в соответствии со свойствами наброска). Таким образом, отмечаемые различными исследователями черты пререфлексивного самосознания могут быть объяснены путем обращения к досознательным основаниям сознательного опыта.

***

Субъект порождает не один, а множество набросков самого себя как познающего. Поскольку наброски создаются на досознательном уровне, при их создании субъект не имеет никакого «руководства», никакого «образца» – нет ничего, кроме действующей «в темноте», «наугад» спонтанности. В результате возникает множество набросков, начиная от примитивных, едва ли позволяющих «зажечь» свет сознания, и заканчивая самыми сложными, представляющими собой тонкие и действенные инструменты познания.

Отличие сознания наброска от сознания прочих вещей состоит в том, что набросок субъективности сознается, во-первых, как познающий субъект и, во-вторых, как объект особого рода – познающее существо. Я сам есть познающее существо, и в моем сознании представлено множество других познающих существ, других эмпирических субъектов. Основание возможности познания не только себя, но и других, – единое для всех познающих существ досознательное восприятие мира, а также имеющаяся у каждого познающего существа досознательная данность всех других познающих существ как набросков.

Таким образом, намечается решение одной из труднейших проблем феноменологии – проблемы объяснения возможности опыта Другого Я: «<…> имеется особая сфера бытия, чужое психическое, и коррелятивный ей способ постигающего отношения, который делает непосредственно доступными нам предметности этой сферы. Если бы ничего подобного не было, мы жили бы друг подле друга словно слепые или глухие»[197 - Ингарден Р. Введение в феноменологию Эдмунда Гуссерля. М., 1999. С. 60–61.]. Феноменология открывает в сфере сознания непосредственный опыт Другого Я, не предполагающий никаких размышлений, в частности, умозаключения по аналогии, однако ей не удается указать основания такого опыта. Утверждение о том, что опыт Другого Я должен быть описан в рамках эгологии как результат конституирования, создает угрозу солипсизма. Может показаться, что от этой угрозы избавляет признание открытости сознания для инаковости, к которому склоняется Гуссерль. Однако описываемые им механизмы пассивного синтеза (образование пар) сводятся к ассоциации по сходству и не проясняют возможность познания Другого.

Понимание Другого как наброска субъективности позволяет объяснить возможность познания Другого. Другой дан мне на досознательном уровне как набросок, а на сознательном уровне – как результат восприятия этого наброска при помощи «моего собственного» (т.е. являющегося условием возможности моего сознания) наброска. Наличие досознательной данности наброска как познающего создает основания для познания Другого именно как другого субъекта, как познающего. Другой субъект не только конституируется как имеющий значимость другого; Другой сознается как Другой, поскольку он есть Другой. Я имею досознательные данные о том, как работает его познавательная способность, хотя мне и не дано сознавать результаты этой работы так, как их сознает сам Другой.

***

Следующий вопрос, на который необходимо ответить, – это вопрос о принципиальной возможности достижения сообразности между тем, что существует независимо от субъекта и тем, что дано субъекту.

Отношение сознания к иному не следует понимать как изначальную «данность» субъекту «самих вещей», будь то на сознательном или на досознательном уровне. Допуская такую данность, мы уклоняемся от самого важного вопроса теории познания: как возможно совпадение субъективного мира и мира, существующего независимо от субъекта? Чтобы сохранить этот вопрос в силе, следует не допускать произвольных предположений о характере досознательной данности. На данном этапе познания мы не можем составить адекватное представление о том, что представляет собой исходная субъективность, и, следовательно, не можем говорить о том, каким образом возможны досознательные результаты познания и что они собой представляют.

Когда познание выходит на сознательный уровень, досознательным результатам познания реальности, полученным посредством собственной (несознаваемой) познавательной способности субъекта, оказываются сопоставленными иные результаты познания той же реальности, полученные посредством наброшенной познавательной способности.

Досознательные результаты познания, определяемые самим субъ-ектом, и сознательные результаты, определяемые наброском, различны, но вместе с тем они есть результаты познания той же самой реальности (будем называть такие результаты познания соответственными), поэтому субъект пытается привести их к гармонии, к единству при помощи вторичного воображения, присущего наброшенной познавательной способности. Ниже мы будем подробнее говорить о работе вторичного воображения и о том, что представляет собой осознание этой работы.

При возникновении сознания неизбежно возникает дисгармония (диссонанс) сознательного и досознательного, поскольку набросок субъективности, свойствами которого определяется сознание, отличен от первичной субъективности, определяющей собой досознательное. На устранение диссонанса между сознательным и досознательным направлено все сознательное творчество[198 - Под «сознательным творчеством» («сознательным познанием») понимается не только целенаправленно осуществляемое познание, ведущее к изменению сознаваемого мира, но и всякое, в том числе стихийное, лишенное самоотчета, творчество, осуществляемое тогда, когда познание в целом уже вышло на уровень сознания, когда познающий уже имеет дело с сознаваемым миром.]. Нетерпимость субъекта к диссонансу сознательного и досознательного выражается в чувстве неудовольствия, испытываемом по отношению к содержаниям сознания, которые конфликтуют с чем-то неизвестным, несознаваемым, но тем не менее присутствующим в сфере субъективного.

Субъект испытывает чувство неудовольствия, внутренней дисгармонии, связанной с теми или иными сознательными данными, и направляет свои познавательные усилия на устранение этой дисгармонии, т.е. на приведение сознательных данных в соответствие с досознательными. Действующее на сознательном уровне (вторичное) воображение создает все новые и новые связи элементов первичного сознания, формируя тем самым сознаваемые предметы и их взаимосвязи.

Принятие тех или иных результатов работы воображения в качестве реальности определяется тем, насколько эти результаты сообразуются, гармонируют с соответственными досознательными «данными» и тем самым способствуют устранению чувства неудовольствия.

Еще Юм отмечал, что вера, которая есть «не что иное, как чувство, или способ переживания», определяет признание или непризнание реальности тех или иных объектов и тем самым влияет на содержание и организацию опыта. «Она (вера. – Т. Р.) есть нечто такое, что не зависит от нашей воли, но должно порождаться некоторыми определенными причинами и принципами, которые не находятся в нашей власти. Когда мы убеждены в каком-нибудь факте, мы только представляем его, испытывая при этом некоторое чувство, отличное от того, которое сопровождает простые мечтания нашего воображения»[199 - Юм Д. Трактат о человеческой природе // Юм Д. Соч.: в 2 т. Т. 1. М., 1996. С. 320.]. Осмысление субъективности как условия возможности опыта позволяет указать теоретико-познавательные основания нашей веры в реальность и прояснить роль чувства в познании. Подробнее эта тема будет раскрыта в процессе дальнейшего исследования.

Но что дает нам право говорить о процессе достижения единства различных субъективных результатов (одни из них получены при помощи собственной познавательной способности субъекта, а другие – при помощи наброшенной) как о процессе познания независящей от субъекта реальности и самого субъекта? Чтобы ответить на этот вопрос, допустим, что при помощи воображения, преобразующего данные сознания и таким образом устраняющего дисгармонию сознательного и досознательного, указанное единство достигнуто. В этом случае субъект познания имеет набросок субъективности, который позволяет ему получить сознательные результаты познания, неотличимые от тех, которое дает его собственная познавательная способность. Поскольку субъект познания достиг единства результатов, осознание наброска идентично досознательной данности наброска. Но набросок субъективности есть продукт трансцендентальной способности воображения, он не существует независимо от субъекта, поэтому досознательная данность наброска совпадает с самим наброском. Следовательно, в данном случае осознанный набросок идентичен наброску, как он есть. Иными словами, субъект познания имеет знание наброска таким, какой он есть; а поскольку это знание возможно только при единстве сознательных и досознательных результатов познания, оно равносильно знанию о действительном субъекте познания.