Турецкая курилка

Турецкая курилка
Таисия Осока

Организаторы «Турецкой курилки» обещают душевных людей и интересные разговоры. Никто не знает, кто будут эти люди и о чём они будут говорить, но от желающих нет отбоя, потому что мечты, как будущее, всегда покрыты дымкой наивности. Героев, пришедших вечеров на «Турецкую курилку», объединяет молодость и уверенность и себе сегодняшних и себе завтрашних. Однако их восприятие неуловимо меняется, стоит им оказаться в одной комнате с вооруженным человеком. Меняются и они сами, молодые и наивные, каждый по-своему.

Таисия Осока

Турецкая курилка

Пролог

В ресторане были сотни ножей, и только один настоящий пистолет. Даже если бы всё происходило в японском боевике, одного пистолета хватило бы, чтобы осадить всех парней с лезвиями. Пистолет всегда становится центром комнаты.

Центральный зал гудел, как улей. То был низкий рокот испуга. Боялись все, даже человек, который ничего не боялся до того, как пришёл сюда. Не боялся, потому что не знал об опасности.

На полу было много осколков, что, в сущности, не редкость для ресторана. Разбилась, правда, не только посуда, но и иллюзии. Мы часто живём с довольно фиксированными представлениями о жизни, о себе и о будущем, не имея понятия о том, насколько они ненадёжны. Ты думаешь “это не может произойти со мной”, а оно происходит.

Под столами, за барной стойкой и за опрокинутыми диванами прятались люди. Там была девушка, которая цеплялась за своё счастье бульдожьей хваткой, и девушка, которая не имела понятия о том, что могло бы сделать её счастливой. Там же был перфекционист с весьма несимметричными шрамами на теле и парень, игравший роли и менявший их в зависимости от ситуации. Пара матерей – белые простыни, – поклялись больше никогда.

Ещё одна мать, притаившаяся поодаль от зала, решилась сделать звонок.

Где-то в глубине ресторана, дальше по нарядными коридорам, просил прощения парень с проломленной башкой. Мысли на трёх языках вытекали из трещин в его черепе. Глаза бессмысленно бегали под тяжёлыми веками. Будущее, оно такое: всякий, кто пытается вглядываться, становится близорук.

Полицейские приехали поздно и долго пытались выяснить, кто были все эти люди, как они оказались в ресторане в тот злополучный вечер. На записи были зафиксированы многие часы рассказов. Полицейские, в отличие от пострадавших, не испытывали никакой растерянности и не спрашивали, чем каждый из них это заслужил. И заслужил ли вообще. Полицейские, в принципе, знали, что будет после. Их интересовало, что было до того, как в главном зале ресторана появился человек с пистолетом.

Всё случилось так быстро, что никто ничего толком не понял о произошедшем. Но каждый понял что-то о себе.

За день до

-1-

Не покупки делают женщину счастливой, а ощущение, что она может заполучить всё, что захочет.

У Оксаны всегда было чёткое представление о том, чего она хочет. Это отличало её от многочисленного племени несчастных, которые совершали важный жизненный выбор на основании того, чего не хотели. Не хотели кончить, как дядя Дима; не хотели быть похожи на своих родителей; не хотели быть как те дети, которые… И хватали, что первое под руку подвернётся, потому что не стремились к мечте, а лишь бежали от ужаса.

Оксана составляла список. Сначала в голове, а потом переводила его в более материальную форму, вроде заметок в телефоне, визуализированной доски желаний или таблички Excel. С момента перехода списка в знаковую систему всё существо Оксаны, её мысли и усилия были направлены на реализацию желаемого. Она превращалась в своего рода танк – очаровательный, сентиментальный, усердный танк чуть выше ста шестидесяти сантиметров ростом, готовый устроить грандиозную истерику при первом же несоответствии реальности Оксаниному о ней представлению.

Переть напролом – её обычный паттерн поведения. Оксана выучила урок исподволь, методом ежедневных повторений. Рецепт успеха повторялся тысячи раз, лица блогеров менялись, как карты, а смысл оставался: если хочешь добиться успеха, ты должен быть наглым и ничего не бояться.

Оля о таком тоже слышала. В детстве, когда она, как и всякий ребёнок, проходила стадию истерик на полу в магазине, мать весьма доходчиво объяснила ей, что истерики – это плохо. Какой бы красивой ни была понравившаяся кукла. У Ольгиного детства был аромат и мягкость зефира. Зефир хранился в большом стеклянном горшочке, спрятанном на верхней полке. Оля любила брать кругленькую торчавшую из центра ручку, поднимать крышку и утаскивать одну зефиринку перед ужином, хихикая и полностью выдавая себе родителям. За это её не били. Её в принципе не приходилось отучать от плохого больше одного раза – этим мама хвасталась перед подругами. Права была мама или нет, Оля так и не разобралась, но урок усвоила, поэтому к Оксане с её эксцентричностью питала смешанные чувства. С одной стороны, нельзя не восхищаться целеустремлённым человеком. С другой стороны, грязные приёмчики оставляют след в чужой памяти, и неприятное послевкусие предостерегает от особо тесной дружбы. Однако, их с Оксаной взаимной приязни вполне хватало на походы по магазинам.

В бою на равнине постарайся занять место на возвышенности, а в шоппинге в большом ТРЦ придерживайся тактики избирательности. Таир, один из самых крупных торгово-развлекательных центров города, размахнулся на площадь в три-четыре жилых дома. Возводимый постепенно, он представлял собой реплики выросших друг из друга кубов, объединённых артериями запутанных коридоров. Кубы насчитывали от двух до четырёх этажей и были наглухо забиты одеждой, обувью, аксессуарами и всякой мелочёвкой, перечисление которой заняло бы хорошую тетрадь. По сути, Таир был эволюционным финалом рыночного контейнера, чуть более тёплым, но таким же безвкусным и исключительно функциональным. Мужчины в Таире никогда не ходили поодиночке, старались держаться парами и, в идеале, купить всё необходимое в ближайшем от выхода бутике. Самые несчастные держались семьи и послушно протягивали продавцам банковскую карту.

– Всё, – Оксана удовлетворённо поставила галочку напротив пункта в заметках. – В этой секции нам больше ничего не нужно. Пошлите на первый этаж, там классная обувь.

– Что ты подразумеваешь под «классной»? – Катя стрельнула глазами из-под острых ресниц, но послушно пошла к эскалатору вслед за шоппинг-генералом.

– Стиль и материал, конечно, – Оксана выглядела довольнее любого исследователя, получившего награду за находку. – Я изучила инстаграм-страницы нескольких бутиков. Хорошо, не смотрите так, нескольких десятков бутиков. По большей части, там всякое трендовое дерьмо и безвкусица из кожзама, но парочка ориентированных на качество продавцов нашлась. Классика, как ты любишь, Кать. И минимализм.

Терпение было то ли врождённым даром, то ли Катиным проклятием. «Эко-кожа, – поправила она мысленно, – эко-кожа. Когда ты уже, наконец, выучишь».

Оля закусила губу, прикидывая, сколько могло стоить новое платье. Представлять себя в шикарном новом наряде, со всеми пафосными жестами, как в короткометражном видео из тик-тока, в блеске, шике – это было приятно. Но от цены вопроса весь блеск в душе осыпался, как ободранная котом мишура.

– Я думаю, – сказала она весело, – мои замшевые ботфорты вполне сгодятся для Турецкой курилки.

Оксана медленно обернулась и вскинула бровь.

– Ты пойдёшь в старом? – притворное удивление маскировало недовольство. Посыл был такой сильный, что и праведника заставил бы усомниться в выборе веры.

Оля держалась.

– Они не старые. В этому году купила. Там отличная металлическая набойка. Идёшь, и все головы за тобой поворачиваются, цок-цок-цок…

– Ты же платье ниже колен хотела. К такому ботильоны нужны, – Оксана повернулась к Кате, ища поддержки. – Верно я говорю? Вот, видишь, и Катя согласна. Не дури, мы подберём тебе шикарные ботильоны. И чтобы щиколотка уже казалась.

Оля раскрыла рот, немое возмущение ухнуло вниз вместе со взглядом – к щиколоткам. Оксана внесла ботильоны в отдельный список.

– Правда, Оль, – Катя примирительно положила руку ей на плечо, – ты не пожалеешь, ботильоны всегда пригодятся.

– Ага, поэтому я твою семенящую походку каждый третий день на парах вижу. Надо же иногда ботильоны выгуливать, а? Ты только лучше в четверг надевай, там по лестнице меньше скакать надо.

Рука с плеча исчезла. Оля была хохотушкой, любила поиздеваться ради шутки, свято веря, что её острый язык был исключительно достоинством, и мечом, и щитом. Она часто перегибала палку. Кате досталось за двоих.

Если бы смартфоны не были столь функциональны, они бы всё равно поработили мир при помощи одной весьма удачной своей черты – пялясь в них с озабоченным видом, весьма легко отгораживаться от происходящего. Нахмурившись, Оксана упорно просматривала пункты, пережидая давление и недовольство. Все делали вид, будто ничего не происходило.

– Радоваться жизни надо, пока можешь, – проговорила она, наконец. Будто в бой ринулась. – Дряблую кожу да расплывшиеся щёки никакие бриллианты не украсят. Не знаю, как вы, а я хочу жить сейчас и быть счастливой сейчас. И если мне для этого нужна новая сумка, то достаньте и положите, пожалуйста. Нет, ждать лучших времён, пятницы или лета, такое не для меня. Увольте.

Мимо девушек проходила парочка других покупательниц – женщин, значительно более зрелых, чем вся компания. Несмотря на музыку, игравшую в торговом центре фоном, они не могли не услышать Оксану – никто не мог, если уж она затевала декламацию. Все ли слова дошли до них, или лишь часть, но от Кати не укрылось выражение глаз, с которым они провожали Оксану. От выражения этого стало вдруг стыдно и страшно, как в школе перед первым своим учителем, когда допустишь ошибку. Было в том взгляде презрительное осуждение и совершенно сбивающая с толку хитреца. Словно они, эти низенькие тётеньки, обвешанные складками многолетнего жира, знали нечто такое, что Кате, Оле и Оксане ещё только предстояло узнать, а узнав – испытать страшный удар.

– Прямо как Айдана, – Катя поморщилась, дёрнула плечами, стряхивая с себя мерзкое впечатление.

– Кто как Айдана? Я?! С чего это?!

– Да не ты, Оксан, тётки те, что мимо проходили. Покосились на… нас, знаешь, с точно таким выражением, как Айдана иногда. Хочется такой взгляд им обратно в морду бросить. Я вот думаю, вы не замечали, что некоторые свои эмоции так выпячивают, особенно отрицательные, что от этого противно становится? Нет, не было? Вот просто ходят и как бы гадят кругом, чвак, чвак, недовольством, злобой, чванством. Или истерикой там, смущением своим. Стеснительные такие есть, что три слова не выдавят, блеют и тут же в distress…

– А что они делать должны? – рассмеялась Ольга, – Ходить и улыбаться, чтобы тебе было хорошо?

– Ты утрируешь, – Катя насупилась. – Никто никому ничего не должен, это непреложная истина. Но общество же так и работает, что те, кто сильно мешают, идут… за забор. Нужно же ответственность понимать. Ты вот села, например, разрыдалась, а вокруг тебя людям бегать, выяснять, в чувства приводить. Подбадривать, опять же. Силы тратить. Или в маршрутке, заходит один такой мерзкий тип зайцем, уже пьяный, едет гордо без денег, а когда кондуктор на весь салон деньги у него запрашивает, не у него даже лично, а вообще, у вошедших, так этот наглый алкоголик ещё и материться начинает. Ага, говорит, да пошёл ты туда-и-туда, да заткнись… И всем настроение портит, агрессию распространяет.

Оля, проходя мимо особенно яркой витрины, рассматривала в отражении свои ноги.

– И что же его никто из маршрутки не выкинет, такого наглого? – отозвалась она на эффектную Катину паузу.

– Потому что люди по природе не агрессивные, конформисты в большинстве.

– Зассали, короче, – подвела Оксана. В её сочинениях последние предложение всегда было коротким. – Ты к чему всё это начала?

– К тому, пояснила Ольга, – что её, как и всех, бесит Айдана, потому что Айдана свои эмоции всем прямо показывает. А иной раз ещё и правду в лицо скажет.

– Ты ещё скажи, что честно, – Катя в раздражении начала поправлять волосы. Нервничая, она всегда закладывала за уши короткие выбивавшиеся пряди зря обстриженной когда-то чёлки. – Она себя вообще не ограничивает. Это попросту неприлично. Ещё зевала бы на скучных парах. Это не честность и не правда, это мудачество.