Посиделки на Дмитровке. Выпуск восьмой

– Как самочувствие Хрущева?

– Это мне неизвестно. Я лично не знаком с Хрущевым. Это Вы на короткой ноге с президентом и много знаете из того, что происходит в Белом доме.

– Хрущев, видимо, считает Кеннеди молодым, неопытным государственным деятелем. Он глубоко заблуждается, в чем скоро убедится. Пентагон заверяет президента, что за сорок восемь часов сможет покончить с режимом Фиделя Кастро и советскими ракетами.

– Вторжение на Кубу равносильно предоставлению Хрущеву свободы действий. Советский Союз может нанести ответный удар по уязвимому для Вашингтона месту.

Скали, видимо, не ожидал такого ответа. Он долго смотрел мне в глаза, потом спросил:

– Ты думаешь, Александр, это будет Западный Берлин?

– Как ответная мера – вполне возможно… Знаешь, Джон, когда в бой идет тысячная лавина советских танков, а с воздуха на бреющем полете атакуют самолеты-штурмовики… Они все сметут на своем пути…

На этом наша полемика со Скали закончилась… Здесь я должен сказать, что никто не уполномочивал меня говорить Скали о возможном захвате Западного Берлина. Это был порыв моей души… Я действовал на свой страх и риск».

Разведчик не мог ожидать того, что произошло дальше. Его слова были без промедления доведены до хозяина Белого дома, и уже через три часа Кеннеди передал ему через журналиста компромиссное предложение об урегулировании кризиса.

Скали вызывал Фомина на новую встречу в кафе по телефону посольства.

«Не теряя времени, он заявил, что по поручению „высочайшей власти“ передает следующие условия решения Карибского кризиса: СССР демонтирует и вывозит с Кубы ракетные установки под контролем ООН; США снимают блокаду острова; США публично берут на себя обязательство не вторгаться на Кубу».

Разведчик попросил уточнить, что означает термин «высочайшая власть»? «Чеканя каждое слово, собеседник произнес: «Джон Фицджеральд Кеннеди – президент Соединенных Штатов Америки».

Фомин заверил Скали, что немедленно доложит о предложении американской стороны своему послу. «Но одно дело обещать, а другое – сделать». Он составил подробную телеграмму о двух встречах с журналистом и передал послу для отправки в Москву за собственной подписью. Посол Добрынин три часа изучал диковинный текст, потом пригласил к себе его автора. В комнате для переговоров с серьезными лицами сидело несколько сотрудников посольства. Посол извиняющимся голосом сказал: «Я не могу послать такую телеграмму, поскольку МИД не уполномочивал посольство на такие переговоры».

«Удивившись нерешительности посла, – пишет дальше Феклисов, – я подписал телеграмму сам и передал шифровальщику для отправки моему шефу». Утром следующего дня он с волнением ждал вестей из Москвы. «Решалось: война или мир».

В 9:30 утра Фомину приходит депеша из Центра. Шеф подтверждает получение телеграммы и просит повторить ее за подписью посла. Приходится объяснять: Добрынин отказывается ставить свою подпись.

Так закончилось 27 октября. Положительный ответ Хрущева пришел в десять утра в воскресенье 28-го. СССР вывел свои ракеты с Кубы, США сняли блокаду с острова, а через шесть месяцев убрали свои ракеты из Турции. Земляне вздохнули с облегчением.

Акоп Назаретян напишет потом в предисловии к книге Феклисова: «За два с половиной миллиона лет человечество не раз оказывалось на грани самоуничтожения. Но, исследуя экологические проблемы и катастрофические коллизии нашей планеты, я не нахожу другого случая в истории, когда бы судьба человечества решалась в столь сжатый срок (13 суток) …Это были дни и часы мировой истории, весьма скромно отмеченные в России неблагодарными потомками».

Американская сторона, говорит дочь Феклисова, сразу признала канал Фомин – Скали. Об этом в США много написано, история вошла в американскую «Энциклопедию шпионажа». Джеймс Блант, автор книги On the Brink («На грани»), в 1989 году в Москве, на конференции, посвященной 27-летию урегулирования Карибского кризиса, вручил ее отцу с надписью «Александру Феклисову – человеку, с которым я всегда хотел встретиться, личности, сыгравшей важную роль в величайшем событии нашего времени».

Роберт Кеннеди, в те времена министр юстиции, написал книгу «13 дней», по которой снят одноименный фильм. Там есть такой персонаж – Александр Фомин. Когда в дни кризиса стало ясно, что возможности официальной дипломатии исчерпаны, политическому советнику американского президента (его играет Кевин Кёстнер) пришла счастливая мысль подключить к переговорам известного тележурналиста, который дружен с неким Александром Фоминым. «Его подлинное имя Александр Феклисов, – говорит советник. – Это супершпион! Главный разведчик КГБ!» Пролистав личное дело Фомина – его немедленно доставило ЦРУ – советник решает позвонить Джону Скали.

Дальше в фильме шумный эпизод. Высшие чины Пентагона и ЦРУ обсуждают «дорожную карту» броска на Кубу. «Разбомбить остров к черту!» «Высадиться и все пожечь!» «Это им за залив Свиней!». Залив Свиней – так переводится с испанского название залива Кочинос. (За год до карибских событий американские коммандос уже пытались свергнуть Кастро. Вместо самолетов разбомбили муляжи, посланная на поддержку десанту авиация – из-за путаницы в часовых поясах – побросала бомбы в залив Свиней. Получился большой позор.)

Фильм вышел в 2000 году, Феклисов успел его посмотреть. «Отец очень рассердился на то, как одели Александра Фомина – из-под пиджака у него выглядывал ворот свитера, – вспоминала Наталия Александровна. – „В свитерах ходили только фермеры, а я всегда был в сорочке и при галстуке!“ А в целом, сказал, фильм точно отражает события. Как разведчик, он много чего нарушил в той истории. Но единственное, о чем жалел – что после отказа Добрынина подписать письмо не направил его прямо Хрущеву. Это бы сэкономило целые сутки. Сколько плохого могло произойти за эти 24 часа!.. Слава Богу, не произошло».

Никто не поздравил его с победой, не поблагодарил за смелость. Звание Героя разведчик получил через 46 лет после того, как он совершил свой удивительный подвиг. Сегодня, когда наша страна так нуждается в подлинных героях, разведчик Александр Феклисов остается «таинственным русским мистером «Х».

Лев Золотайкин

Моя родная бабушка

Мозг человека постоянно работает. Даже во время сна, когда организм отдыхает, мозг использует этот покой, чтобы без помех навести порядок в сознании. Все положительное он расставляет на ближних полках памяти, а разные дурные мысли и поступки убираются подальше, в чулан, а то и вовсе стираются начисто. И только жизненные потрясения могут поднять со дна памяти разную муть.

Власть, которая сама находится в постоянных раздумьях, естественно учитывает эту особенность своих подданных. Огромная пропагандистская индустрия безостановочно формирует поток мыслей народа в определенных рамках и направлениях. То есть действия власти представляются как глубокая мудрость, а возникающие сомнения глушатся фейерверками торжеств и грохотом военных действий.

Например, проблемы роста цен и снижения зарплаты перекрываются необходимостью наращивать силы для отпора врагам, посягающим на историческое величие Родины.

Само понятие «Родина» возводится на пьедестал, и это уже не рутинная запись в свидетельстве о рождении, а особое «чувство Родины», которое необходимо обрести и в нем утвердиться. Такие вот удивительные мысли заполняют пространство, хотя мне на старости лет кажется, что на родине я все-таки изначально живу, а речь идет о любви к родине, и тут у каждого своя икона, а у меня всегда и неизменно моя родная бабушка.

С рождения, а потом в школе и в институте все теплое время года я проводил в деревне у бабушки. Конечно, я вырасту, окажусь в мелькании событий, и будет казаться, что именно они определили мой характер и личность – ничего подобного, самое главное было заложено в то простое деревенское время, а значит тогда и была определена судьба.

Моя «деревня» – это село Трубино Угодско-Заводского района Калужской области. От Москвы всего сто с небольшим километров. До войны мы даже входили в Московскую область, но в 1944 году нас опять вернули в Калужскую «губернию», а позднее Угодский Завод переименовали в город Жуков.

Село Трубино с двумя церквями XVII века было самым большим и богатым в округе. Достаток обеспечивался живыми деньгами, которые мужчины зарабатывали в Москве, нанимаясь в мелкие служащие или в сезонные строительные артели.

Конечно, посевная и уборка хлеба – дело святое, мужики отпрашивались у хозяев и приезжали на помощь, а так все крестьянские заботы ложились на плечи жен, детей и родителей, если позволяло их здоровье.

Красивые дома стояли по обе стороны глубокого оврага до самого Большого леса. А начиналось село от старинного почтового тракта, «большака». Дальше текла река Протва. И дорога, и река бежали к Серпухову, а между ними протянулись заливные луга с травами в рост человека.

Из леса, по дну оврага, через все село в Протву вилась маленькая речка, в которой било множество ключей-родничков. На них, против многих домов, хозяева ставили колодцы и небольшие баньки.

Отец бабушки – Григорий Лялин – держал трактир как раз у большой дороги. Бабушка вспоминала, как наливали из самовара и разносили гостям чай в расписных чайниках. Была усадьба с большим садом, и вообще весь этот край села назывался Лялинкой.

Когда бабушку выдали замуж, братья поставили ей на Лялинке отдельный дом.

Потом, когда всё переменилось, могилу прадеда уничтожили вместе со всем небольшим кладбищем у церкви. Трактир и сад исчезли, бабушкиных братьев сослали, и они растворились без следа в лагерной пыли.

Муж бабушки прошел в воспоминаниях семьи какой-то безликой тенью. Даже от Григория Лялина остался портрет: стоит крепкий мужик с бородой и рубахой навыпуск. А от бабушкиного мужа – только имя: Николай Герасимович Тарычев, хотя и успели они народить двенадцать детей.

В голодный 20-й год Николай отправился искать еду или работу, вернулся больной и умер. И шестеро детей умерли от болезней и голода. А двух дочерей и четырех сыновей бабушка вырастила одна, и такой была эта женская доля, что память о замужестве осталась где-то в другой действительности.

Могилу деда на трубинском кладбище бабушка мне показала, и уже после ее смерти, когда Артур обнес наш участок алюминиевой оградой, я могилу деда поправил и поставил новый крест с памятной дощечкой.

В общем, так или иначе, дети выросли, обзавелись семьями, и жизнь вроде наладилась. Костя обосновался в соседней деревне, работал в колхозе кузнецом. Сергей уехал в Москву, устроился слесарем на завод «Динамо». Иван, тоже в Москве, трудился продавцом в мясном отделе гастронома.

Первый муж тети Нюры Леонид работал инженером на автозаводе имени Сталина. Родился сын, которого назвали Артуром (молодой отец как раз читал роман «Овод»). В 37-м году прокатились аресты инженерных кадров, которые оказались сплошь вредителями. Леонид якобы покончил с собой, оставил предсмертное письмо. Жене письмо не показали.

Тетя Нюра, яркая и веселая женщина, через некоторое время вышла замуж за военного, родилась дочь, и жизнь продолжилась в семейных хлопотах.

Мой отец, Матвей Степанович, был старше матери на одиннадцать лет. На старинном фотоснимке они с братом стоят совсем молодые, опершись на изящную подставку, в визитках и с цветками в петлицах. На другом снимке отец в военном френче, с шашкой и медалью на груди. Это уже Первая мировая война, и больше из той поры никаких документов не осталось.

Официальная трудовая книжка отца начинается с коротких записей: образование – начальное, профессия – кузнец, 1919—1922 годы – служба в Красной Армии.

Отец высокий, смуглый, прямая спина утвердилась на всю жизнь. Не пил, не курил, не ругался, был добрый, бабушка его очень уважала.

Было время, когда в нашей маленькой комнате на Трубной отмечали праздники, собирались гости. Сохранилось несколько выцветших фотографий, на которых веселые люди тесно сидят за накрытым столом и смотрят в объектив. Очень хорошие лица, ну и мать среди них – такое молодое очарование. Тут же и дети выглядывают из-за спин взрослых: мой старший брат Борис и совсем ещё маленький Артур.

Одна наша родственница, работавшая профессиональным фотографом, устроила мать лаборанткой в фотоателье напротив Художественного театра. От той поры у нас сохранились очень красивые портреты: мать, Борис и я, совсем кукла, на руках смеющейся матери.

И тут, как зловещее предзнаменование, пожар в бабушкином доме на Лялинке. Дом еще можно было восстановить, но следом грянула настоящая беда – война, которая катком прошла по судьбам всех людей.

Бабушкиного младшего сына Григория как раз перед войной призвали в армию, отправили служить на границу, и с началом войны он пропал без вести.