6 ½

6 ?
Tani Shiro

Какую суперсилу вы хотели бы иметь? Суперсила – это же круто, верно? Но представьте, что у вас есть отклонение, которое не помогает, а наоборот, мешает жить: что делать тогда? Куда идти? Как спасаться? Эта история – о таких людях, о выборе, который им был предложен, и который был отнят. У этой истории есть две версии: одна называется «Шесть с половиной», и в ней я предлагаю читателю сыграть со мной в игру «Угадай героя»: по типу загадки Эйнштейна про дома. Не пугайтесь сразу: это будет интрига только во время знакомства с персонажами: имя персонажа, от чьего имени ведется повествование, будет обезличено – разве не интересно узнать, кто говорит, и в каких он отношениях с другими? Вторая версия – «Покой» – классическая, и предполагает получение удовольствия лишь от чтения. Приглашаю вас в свои рассуждения о теневой стороне суперсил, выборе и ожидании неизбежного.

Содержит нецензурную брань.

Tani Shiro

6 ?

Всё не так, как кажется

Пятая

О чём думает человек, когда, наконец, воплощается то, чего он так долго ждал?

Сейчас я думаю: если бы кому-то пришлось подводить статистику моей жизни, он бы смело вписал в графу «Самый важный человек» её имя. По числу мыслей, по длительности размышлений, по силе испытываемых эмоций – она победила бы во всех номинациях.

Не человек, которого я люблю, не глава, не какие-нибудь там друзья или мать – она /Или они? До сих пор не знаю, как их считать: двое их было или всё же одна?/.

Этот факт, конечно, не радует, но это правда.

Ответственность, страх, досада, гнев, презрение, отвращение, злость, зависть, ненависть, снова злость – каждый раз, когда я о ней думала, во мне раскрывалась новая омерзительная эмоция, новый оттенок злобы.

Я думала о ней всегда: когда видела и когда не видела, когда о ней говорили и когда молчали. Я всегда помнила, что она есть: сам факт её существования отравлял мою жизнь.

И пусть мы ни разу лично не говорили: я всё время готовилась, репетировала нашу встречу в голове. Вела долгие беседы, итог которых сводился к её полному уничтожению как оппонента; думала, как отвечу, если она скажет то или это. Я не хотела о ней слышать, но жадно прислушивалась, если проскальзывало её имя (недостатка в сплетниках не было), упивалась любыми, даже крохотными её ошибками, раздувала до небес недостатки. Я жаждала уверовать, что хоть в чём-то я лучше, ведь только так земля из-под ног перестала бы уходить. Я страстно желала её унизить, устранить, растоптать, одолеть: чтобы её больше никогда и нигде не было.

Иронично: я хотела больше не думать о ней, но только это и делала; я хотела, чтобы её не было, но от этого она в моей жизни только умножалась. Я хотела одолеть её, но сам факт моих внутренних метаний говорит о том, что снова и снова побеждала она меня.

Как бы мне хотелось, чтобы всё это было взаимно: чтобы она ненавидела меня столь же сильно и так же сильно мучилась – тогда бы я не была такой жалкой. Но реальность сурова: мы ни разу не виделись, в её жизни меня попросту не существовало.

Одним своим появлением она забрала всё, что было мне дорого, сделала меня несчастной: но до самого конца об этом так и не узнала. Всего две радости было у меня в жизни – но даже забрав их, она счастливой не казалась. «Как смеет она быть такой недовольной, когда сделала меня такой убогой?» – думала я постоянно. Сейчас я понимаю, что её счастье, должно быть, тоже у неё отняли.

Сейчас, когда её /или их?/ больше нет, я осознаю, что она не была тем сверхчеловеком, которым мне казалась. Это была испуганная девушка, оторванная от семьи и дома, изолированная от всех, прикованная к кровати. Ей просто не повезло, как и всем нам. Поначалу она, должно быть, боялась, но, в отличие от всех нас, она имела наглость остаться собой.

Вот, наверное, что бесило меня больше всего. Пусть она была лучше во всём (что больно признать), пусть (что ещё больнее) он её за это полюбил – я могла бы с этим смириться. Но то, что она осталась сама собой, пробило трещину в мирке каждого из нас: до её появления все были уверены, что иначе – никак.

Впрочем, сейчас уже всё равно.

Машина несётся вперед, колеса шуршат по асфальту. За окном мелькают деревья, над деревьями – дождевые облака.

Знаете, как формируется дождь?

Водяной пар, поднимаясь с поверхности Земли, остывает в атмосфере, однако упасть обратно не может: сила тяготения не может уронить столь малые капли. Облако должно повстречать на своем пути либо другое облако – с ледяными кристаллами – либо поднятые в атмосферу пылинки. От этой встречи всё меняется: мелкие капли воды моментально группируются вокруг более плотной пылинки, образуют тяжелую каплю, обретают вес – и падают вниз, притягиваемые силами, которые на них раньше не действовали. Одна капля, вторая – и так по цепочке, пока всё облако не прольется дождем на землю.

Её смерть стала пылинкой, залетевшей в наше мирное облачко.

Но, знаете, что? Пусть я прожила пустую жизнь, пусть я лишь отсрочила свою смерть, и ничего не добилась: я не против – ведь рядом со мной сейчас летит в пропасть навстречу смерти именно та капля, которую я желала бы видеть.

Рей

– Семь сорок.

Два слова доклада белым облачком растворяются в морозном воздухе. Рука, держащая телефон, скорее ныряет в мёрзлый карман: за последние двадцать минут достаю телефон уже, наверное, в сотый раз. Утро застряло где-то вместе с солнцем, оставив нас в этих тошных предрассветных сумерках.

Охота на потенциал – это весело. Но ожидание – самая скучная её часть.

Случайно пересекаемся с Камэлом взглядами: он коротко кивает – продолжаем ждать. Отвернувшись, сплевываю кровавый привкус во рту: надо бы до конца задания просто смотреть вдаль – так никакой слюны не хватит. Отвык я от работы с людьми.

Давно не было заданий за территорией. Особенно в такой глуши – метрах в трёхстах от остановки, где мы стоим, начинается частный сектор: домов двадцать, не больше. Из-за высокой влажности и холода в воздухе висит дымка, поэтому дома можно угадать только по силуэтам: в такую рань окна нигде не горят. По другую сторону дороги – лесополоса. Облупившаяся остановка, на которой мы стоим, находится на побочной дороге: одна полоса туда, одна обратно. А основная трасса идёт поверху, по эстакаде десяти метров в высоту. Вокруг тишина, разве что время от времени по эстакаде прошелестит фура.

На всём небе: чернильном у самой кромки горизонта и ржаво-коричневом от муниципального света фонарей эстакады – ни единой звезды.

А я так хотел полюбоваться звёздным небом! Сто лет его не видел.

Холодно. Покачиваюсь на онемевших стопах и пытаюсь понять масштаб трагедии. Чувствую лишь по четыре пальца на каждой ноге. Нехорошо.

Отсиживаясь круглый год в уютных бункерах с великолепно работающей системой кондиционирования забываешь, что значит «жара» или «холод».

Перед глазами всплывает сегодняшнее утро, стойка гардероба завобмунидования, и немой вопрос в его глазах, когда я отказался брать на задание перчатки и шапку. Задрав нос, я понтовался, что вырос на севере и минус двенадцать для нас – это лето. Камэл не кочевряжился и надел все, что выдали, поэтому сейчас он ждёт себе преспокойно, а я скачу, как вошь на гребешке. Может быть, Камэлу тоже холодно, но его потенциал – экстремальная выносливость – всё это покрывает. Мой потенциал – ярко различать при визуальном контакте живое и мёртвое – никогда и ничего не покрывает, поэтому пляски племени масаи исполняю я в одиночестве.

Ох, скорей бы уже солнце-то взошло! Во мне теплится надежда на то, что солнечные лучи всё исправят. На автомате тяну телефон из кармана.

– Семь сорок две.

Как долго тянется время! Прячу лицо в воротник куртки: запах химикатов ударяет в нос. Вспоминаю, как завобмундированием гордился, что выдает нам новенькие вещи. Жалею, что мороз притупляет осязание, а не обоняние – иначе бы я спокойно себе жил в Антарктиде.

Предполагается /главой, мне-то пополам/, что мой потенциал работает на обонянии: оно остро различает лишь две молекулы – оксигемоглобина и аммиака. В первом случае у меня во рту возникает привкус крови, во втором – гнили: так и понимаю, живой передо мной организм или нет. При этом я должен обязательно видеть объект: просто так, даже если я слышу запах, понять, к чему он относится, я не могу. Поэтому сейчас без последствий для вкусовых ощущений могу вдыхать краситель для ткани, но не могу посмотреть на живое существо. Было время, когда это сводило меня с ума: сейчас уже научился не смотреть туда, куда не следует.

Закрывать глаза, так сказать.

Небо у горизонта чуть посветлело, или я так этого хочу наступления утра, что мне уже кажется? Пальцы на ногах и кисти рук пощипывает. Выдыхаю в ворот куртки, чтобы согреть лицо своим дыханием: ресницы мгновенно заиндевают. Тру глаза: как-то уже спать хочется, поднялись ради дежурства здесь ни свет ни заря. Наверху снова проносится фура. В частном секторе кое-где зажигается в окнах свет, где-то протяжно заливается лаем собака. Скоро люди потянутся на остановку – и всё закончится. К тому времени нас тут уже быть не должно.

– Семь сорок три, – разочаровывает меня цифра на экране телефона. – Как думаешь, – спрашиваю я у тени Камэла на плохо почищенной дороге: главное, не смотреть на него, – долго ещё?

– По словам Ё-ны: «на небе нет солнца», – отзывается Камел слева и немного сверху: он меня выше сантиметров на десять, но теперь, когда я – замороженная креветка, то на все двадцать. – Технически, рассвет сегодня в восемь часов семь минут: скоро уже.

Я так не считаю: перспектива простоять тут еще целых двадцать четыре минуты ужасает.

– Если мы не угадали со временем суток, – мои облачка слов начинают догонять его, – придётся вернуться сюда вечером.

И в таком случае я попрошу у завобмундированием две пары штанов.

Блестит накатанная колесами транспорта полоса на дороге. Небо точно начинает светлеть. Огней в частном секторе все больше. Адски щиплет верхушки ушей и мизинцы рук. Что будет быстрее: рассвет или общее обморожение?..

Технически текст пророчества звучит как: «покрытая туманом узкая дорога, рядом поворот, остановка; на небе нет солнца; холодный асфальт; большая белая машина, много мертвых внутри; девушка, утыканная стеклом, золотистый ореол волос».

Прорицателям, конечно, непросто: нужно запомнить, а потом точно описать всё, что видишь. Хорошо, если есть какие-то уникальные вещи или символы, но чаще бывает, как сейчас: в мире полно предрассветных туманов, дорог с поворотом рядом и холодным асфальтом, белых машин и блондинок. Аналитики нашли не меньше сотни мест, подпадающих под пророчество, сделали прогноз по погоде, транспортной сети – и выбрали два десятка мест. Вчера ребята уже выходили на патрулирование, сегодня дислокация мест поменялась из-за погоды. Туман и холод – это пока самое достоверное, на что можно опираться. Как выглядела девушка, Ё-на описать не смогла, так что на инструктаже нам советовали ориентироваться на пол, примерный возраст и наличие в теле стекла. Что ж, это можно счесть за уникальный признак.