Апостолы игры

Заяц посмотрел на друга сверху вниз. Отдёрнул руку. Шагнул вглубь комнаты, наклонился над ноутбуком, прочитал несколько строк начатого Ужом письма.

– Вичка очень любила рассуждать о том, как жизнь складывается из множества разных жизней, как человек, если задумается, может обнаружить, что всё время оказывается внутри разных, ничем, кроме его паспортных данных, не объединенных историй. «Непроизвольная смена философских систем как рефлексия развития личности»… Она мне свою бакалаврскую присылала, тебе тоже?

Уж кивнул, Андрей удовлетворенно кивнул в ответ.

– Естественно. Я там толком ничего кроме общей сути не понял, да и ту, скорее благодаря предыдущим разговорам с Вичкой, чем из текста. Мы с ней много тогда разговаривали. Эта идея: о том, что в какой-то момент система координат человека перестаёт работать, меняется, чаще всего без осознания этого человеком, на другую и через какое-то время оказывается, что новая жизнь человека, в рамках новой системы, никак не связана с его прошлой жизнью – эта идея мне очень нравится. Мы со Спичкой даже всерьез спорили пару раз о том, что же эта её «система координат», «философская система» представляет. Она изначально от внутренней системы ценностей отталкивалась, все эти императивы внутри нас, я её убеждал, что система координат человека – это отражение той общественной, социальной системы, которой он принадлежит, с которой он себя идентифицирует. Все, казалось мне, принадлежат какой-то общественной системе координат… А потом мне довелось пару месяцев разносить по Сейму конверты с прейскурантами «кнопки» – ну, сколько спонсоры партии готовы платить за правильные голоса по вопросам… Потом оказалось, что закон, который активно продвигал мой непосредственный наставник оставит без полноценного медицинского обслуживания большую часть Литвы и нужен только для того чтобы наставник и некоторые другие получили комиссионные от одной европейской некоммерческой здравоохранительной организации. Мои попытки достучаться до хоть кого-то привели только к тому, что цена «кнопки» выросла. Закон приняли единогласно. Потом… Потом в административный штаб спортивной сборной приняли людей прямиком из букмекерского бизнеса, и Литву вдруг обыграла Македония. На домашнем для Литвы турнире. Оказалось, что нет общественных систем координат, которые человек перерастает – человек просто передёргивает ими, как заправский шулер, оправдывая достижение собственных целей. Знаешь, любую цель стоит оценивать двояко: что она принесёт этому человеку, и сколько вреда она принесёт всем остальным. Только никто так не оценивает. Девочка – несовершеннолетняя. Ты – расстрига. Это факты, которые нельзя оправдывать контекстом. А целью… Ты уверен, что вправе делать то, что собрался, только потому что считаешь свою цель благой?

Убедившись, что друг окончил свою речь, Уж поднялся. Встал напротив него.

– Уверен. Не из-за цели, ты прав. Моя цель – не в этом. Моя цель – это мотопутешествие на Молетайские озёра в обнимку с рассуждающей о философских системах байкершей. С ночёвкой. После получения медалей на Олимпийском турнире. Это моя цель, в ней нет ничего благого, даже, скорее, наоборот, в определённых системах координат – это предательство Духа. Духа, которому я служу. Но для меня служение Духу – это вечные попытки помочь другим людям обрести свет, найти свои частицы Бога. Попытки, которые ты продолжаешь совершать вопреки собственным целям, вопреки собственным система координат. И это правильно… К тому же человек не обязательно должен губить других на пути к цели, Андрей. Он может и нести людям пользу, – Жильвинас замолчал и вдруг положил руки на плечи Кишкису. – Привет, Заяц. Рад тебя видеть. Правда.

Зайцу понадобилось несколько секунд чтобы собраться и дёрнуть плечами:

– Откивись. Ладно, святой отец, собирай свое паломничество. Переубедить мне тебя всё равно не получится, а одного я тебя тоже не отпущу. Так что, давай, время дорого. Мне еще на работу в сик-лайн звонить.

Выйдя из номера Жильвинаса, пошел в бар за кофе. Там наткнулся на Потёмкинаса и AWP. Андрей, устроившись за столиком сбоку от них, наблюдал за ними. Между этими представителями «Двух Ка» явно что-то случилось. И безукоризненное взаимодействие этих двух на площадке только подчёркивало разлом в отношениях вне игры. Разлом этот явно проходил где-то по Кости, практически не задевая Ромаса. Пока Кястас настолько откровенно, насколько может это делать представитель силовых структур, страдал, Ромас, и до этого напоминавший поведением монаха-буддиста, казалось, шагнул по пути Просветления куда-то далеко, практически заляпав кончики спортивных кроссовок в нирване. Сейчас он, сочувственно улыбаясь, сидел напротив Потёмкинаса.

– Кястас, у тебя на руках есть все ответы. Если тебе не хватает, если тебе нужно – спроси. Я отвечу.

– Зачем?

– Потому что я реально рад убрать всё это. Не люблю врать друзьям. Противно.

Кястас покачал головой.

– Не хочу, Ромка… Не хочу… Зачем?

– Кость, слушай. Я никогда не хотел многого. Жить приятно, обеспечить моим старикам комфортную старость. Не подыхать на работе за копейки. Не собрать к сорокету букет хронических болячек… Из-за последнего, кстати, и с активной службы ушёл, так мог бы ещё несколько лет поскитаться, прежде чем перебраться к старикам поближе… Вот. Это всё – и всё. Просто быть собой и быть хорошо.

– Это у тебя “быть собой”? – Кястас поморщился. – Ну, здорово, очень рад за тебя. А как мне теперь собой оставаться?

– Так и оставайся. Будь собой, Кость, никто не может запретить тебе этого. Ружьё должно стрелять – оно для этого создано, – AWP поднялся. – Мне кажется, ты это и сам недавно прекрасно осознал. Или, ты думаешь, что ружьё должно стрелять только в Венесуэле?

Кястас резко вскинул подбородок. Притаившийся Заяц мысленно досчитал до двадцати семи прежде чем те двое – Заяц не знал, стоит ли их всё ещё идентифицировать как друзей, – расцепили взгляд. AWP демонстративно поднял со стола свой стакан, допил остатки сока и поставил пустую тару прямо перед Кястасом.

– Дарю в коллекцию. Кость, я тебя люблю. Прости.

Пока Мунтялис не покинул бар Потёмкинас неподвижно сидел, уставившись в одну точку. Лишь когда Ромас исчез из виду, громко и сильно ударил кулаком по столу. Не обращая внимание на косые взгляды всех остальных посетителей, повернулся к Кишкису:

– Что-то хочешь сказать?

Клянущий себя и свое желание выпить кофе Заяц вздохнул и лаконично ответил:

– Киванутые вы все. На все головы.

Потёмкинас задумался.

– Понимаешь, – Заяц пересел за его столик, – Очень тяжело работать на киви. Безумно тяжело…

Рассказ о нюансах работы «подающего» на секции панеток затянулся и прервался только с появлением в баре группы игроков во главе с Ужом и Мигелем. Заметив их, Заяц поднялся и помахал скользящему взглядом по бару Жильвинасу.

– А вообще, Кястас, я не знаю ваших проблем, да и я – не пророк, чтоб вам давать советы… – Андрей сделал чуть заметную паузу, но не обнаружил никакого признака узнавания в позе Потёмкинаса, – Но желание быть собой и жить при этом так, чтобы не было мучительно больно, это очень естественное желание, по-моему. Даже, наверное, достойное… Ты идёшь с нами?

– Ты не понимаешь… – начал было Кястас, но договаривать не стал. Увидел остальных. – Куда?

– Кажется, женить младшего Огнева. – Андрей улыбнулся, глядя как меняется в лице Кястас. – Я же говорю – киванутые все просто до охурмевания. Жара, что ли, так действует…

Не до конца поверивший словам Зайца Потёмкинас подошел к товарищам по команде. Группа разрасталась и свадебная церемония грозила оказаться куда многолюднее чем планировалось изначально. Спустившись из номеров, компания из Ужа, Балу с Максом и держащихся за руки Шмеля и Изабеллы, столкнулась нос к носу с пытающимся выловить в холле отеля хоть какое-то подобие вай-фая Лиздейкой. Тот потребовал объяснений. Крутившийся рядом с ним Мигель, выслушав рассказ Жильвинаса, запричитал на испанском, по-видимому, разделяя оценочное суждение Кишкиса, а успокоившись, добавил уже для всех, что по-прежнему не рекомендует покидать территорию отеля вообще, а сегодня – особенно. Гуляния в честь военного парада в самом разгаре, народ возбужден, а литовцев спортивные фанаты Венесуэлы теперь недолюбливают, считая, что именно те виновны в фиаско команды хозяев. Аргументы переводчика, активно поддержанные Каролисом, на участников свадебной процессии должного впечатления не произвели. Тогда Мигель достал телефон, поговорил с кем-то и после этого попросил спортсменов обождать хотя бы полчаса – час. Это время требовалось Оскару, который согласился организовать охрану литовцам. Против задержки никто возражать не стал, только Макс буркнул, что с кучкой разочарованных болельщиков он, при необходимости, и сам справится. Во время ожидания к группе в роли праздного туриста присоединился Внук. Пришёл ведомый охотничьим инстинктом Роматис и с блеском в глазах объявил, что пресса пропустить такое событие просто не может. Взглянув на паневежцев, потускнел и добавил, что и освещать его пресса, конечно, не станет – просто поприсутствует. Перед самым выходом, когда появившийся на пороге отеля Оскар уже дал разрешение покинуть здание, в хвосте шествия возник Демон. Заметивший его появление Жильвинас радостно улыбнулся.

В сквере Армандо было многолюдно. Люди сидели под бумажными фонарями. Люди стояли вокруг бумажных фонарей. Люди снимали развешанные повсюду бумажные фонари и передавили их друг другу. Сам Армандо в дальнем углу площадки плел фонари, отдавая готовый кому-нибудь из вьющихся вокруг него подростков и принимаясь за новый. Призывно помахал литовцам. Когда те подошли ближе, поприветствовал по-английски и, улыбаясь, добавил:

– Люблю праздники. Когда праздник, радость преобладает в людях. Это здорово.

Потом отыскал за спинами атлетов бледную Изабеллу, пристально всмотрелся в нее и повернулся к Жильвинасу.

– Вы что, девочку голодом морили?

– Скажем так, это не первый наркозависимый за которым моим друзьям пришлось ухаживать, – выслушав пояснения Балу, ответил венесуэльцу Заяц. Армандо отвернулся к Изабелле.

– С тобой всё в порядке? Эти люди не обижали тебя? – спросил по-испански. Мигель тихо переводил литовцам. Изабелла сильнее прижалась к Шмелю.

– Нет! Они мои друзья! Ши-мель хочет быть моим мужем и заботиться обо мне!

– Что? – удивился Армандо. И переспросил по-английски. – Что?

– Они хотят обвенчаться. Мне кажется, что в этом есть смысл, и я готов помочь им. Но я бы хотел узнать твое мнение. Только, пожалуйста, сначала поговори с девочкой и, если сочтёшь нужным, с моим другом.

Заяц уступил право перевода Мигелю. Армандо задумчиво кивал в такт испанской речи переводчика. Когда тот замолчал, подошёл к девушке и протянул ей руку. Изабелла вопросительно посмотрела на Шмеля. Шмель – на Жильвинаса. Жильвинас одобрительно кивнул. Бородатый венесуэлец и девушка отошли от группы.

– У вас товар, у вас купец, – глядя им вслед негромко проговорил Заяц. – Сватовство гусара…

– Замужество Наташи Ростовой как апофеоз внутренней красоты, – вдруг откликнулся по-русски стоявший рядом с Андреем Демон. Всю дорогу он молчал и даже сейчас говорил так тихо и ни на кого не глядя, что не было понятно – отвечает ли он Зайцу или просто вслух продолжает какой-то свой мысленный разговор. – В антураже Баяна Ширянова…

Заяц посмотрел на поедающего глазами разговаривающих в сторонке Армандо и Изабеллу Михаила и повернулся к Огневу-старшему.

– Всё время забываю, что ты – учитель русской литературы…. Как?

– Призвание… – Демон пожал плечами и поднял взгляд на Кишкиса. – Должен же кто-то в детях самосознание воспитывать, чтобы они не считали, что батрачить за бугром – это верх духовного развития и личного успеха.

Кишкис почесал кончик носа ногтём большого пальца и ничего не ответил.

– Как, вы говорите, его зовут? Армандо? – спросил вдруг Лубинас. Заяц, отвернувшись от Демона к Внуку, подтвердил. Внук причмокнул.

– Вы можете смеяться, но, мне кажется, это в прошлом крутой баскетболист. Он даже за местную сборную играл в конце девяностых, если я правильно понимаю…

Всеобщие взгляды сошлись на Пранасе и снова разошлись в тишине. “Странно, да, но всё может быть” – так расшифровывалось молчание. Баскетбол – великая игра, и кого только в ней не было, кого только в ней не будет. Только Кость, ухватившись за замечание Внука как за повод, нашёл взглядом Оскара. Вместе с группой сослуживцев, проводивших литовцев в парк, тот теперь простым зевакой рассматривал фонари на деревьях, наравне со всеми восхищаясь искусством мастера. Подошедший к нему Кястас заговорил по-английски:

– А что ты знаешь об этом Армандо? Один из моих друзей говорит, что он бывший спортсмен…