Московский фантастис

“Песня храбрых” под номером 8 – зелье на основе вулканической пемзы и бравых гимнов, основным эффектом которого является самая осознанная бодрость.

И наконец, “Viva la vida”, пятый номер – спокойствие желудка, преображение, жизнелюбие, а так же умеренный заживляющий эффект.

Крассе вассер не требует четкой пропорции ингредиентов, поэтому зеленый матовый Джо из пробирки оказался в мелком конусе джиггера, а потом в шейкере со льдом. За ним, но уже в высокий конус мерного стакана угодила искрящаяся ночным небом Viva la vida, а маленькая ампула с кроваво-красной песнью храбрых лишилась носика и содержимого, но осталась ждать на столе, поскольку идет под учет лично Андрею. Северин схватил шейкер и побежал наверх.

В Белом справа раздался знакомый голос.

– Куда бежишь, ментал?!

– Засохни, мышь компьютерная! – бросил Северин, не сбавляя темпа. Ответной реплики не последовало.

В кабинете Веры Павловны произошли мелкие изменения: открылось окно, диван стал чистым и сама хозяйка кабинета уже лежала на нем без туфель. Через крышку шейкера, холодная смесь из смесей, оказалась в высоком стакане, а потом исчезла за тонкими, смазанными алой чертой, губами Веры Павловны. Глаза ее, ясные, голубые, тут же открылись, сама она уже сидела, опустив ноги на ковер.

– Песня храбрых, значит. – сказала она с достоинством.

– Прямое распоряжение Андрея, светлейшая. – сказал он тоном официанта.

– Замечательно. Когда мне ждать счет в три моих зарплаты за такой дефицит?

– Счастье любимых дам дороже денег.

– Подонок. – сдержанно заметила Вера Павловна, не спуская взгляда с красного лица запыхавшегося подростка.

– Будьте здоровы, Вера Павловна. – поклонился он. – Я еще зайду по поводу аттестации.

– Заходи. – откинулась она на спинку дивана. – Я жду.

Северин направился к выходу, в то время как Вера Павловна заметила Лидию.

– Хочешь, настроение тебе испорчу?

– Нет, Вера Павловна.

– Ты совершенно не на своем месте.

– Отдыхайте, Вера Павловна.

Лидия подошла к столику и демонстративно прихватила с собой остатки коньяка.

Они шли по узкому коридору. Она усиленно пыталась отстать, но он сбавлял шаг в результате чего ей тоже пришлось его сбавить. Дошло до того, что Лидия остановилась пригубить коньяк, и он тоже остановился. Она предложила и ему.

– Мне нельзя, спасибо.

– Я никому не скажу.

Северин заложил руки за спину, снова он потянулся к ней взглядом, таким же материальным, как руки. Вдохнул полной грудью летучий дубовый запах.

– Я сказал, что мне нельзя, а не что мне не хочется.

Лидия усмехнулась, но притянула пузырь к себе.

– Пытаешься навесить таинственность? Поучись у Веры Павловны.

Ромб его лица качнулся.

– Я бы проводил тебя до дома, но, кажется, я проклял твоего мужа.

– И что мне делать?

– Полей из лейки.

– Спасибо за совет. – поджала она губы.

– У меня злой язык. Прости.

– Можно было просто этого не делать.

– Это от души. Прости.

– Мне было бы проще, если бы ты сдержался.

Он сделал шаг назад, покачнулся, все еще глядя на волшебницу во все глаза.

– Хороших тебе выходных.

– Тебе тоже.

Майский развернулся и скрылся в Черном.

Лидия вышла из коридора, в общем холле, который был, по сути, владениями Лидии, лежала тишина и не горел свет. Прямо по курсу виднелся ее длинный стол, чуть ближе общий стол с бумажками, а ещё ближе общая кухня с вечно сломанным вендинговым автоматом. По левую руку двери. Одна из них, нулевая, была дверью домой. Только сейчас она увидела неорганично накренившегося мужа. Дверь номер ноль была приоткрыта. Спрятав за спину остатки коньяка, Лидия, крадучись, подошла к нему. Он был в подобии оцепенения: красные глаза, под которыми дорожки закристаллизовавшийся соли, приоткрытый рот с потрескавшимися губами, а вся его шея сухая, но липкая, а хлопковая кофта хрустит под пальцами, будто просоленная.

– Засох, значит.

Она развернулась, прикончила коньяк, бросила бутылку в общую урну, в которой раздался звон стекла о стекло, пошла к кадке с развесистым фикусом у своего стола, взяла лейку. Евгений испустил хриплый вдох, согнулся и страшно закашлялся. С пшеничных его волос, потемневших от влаги, капала вода. Он умывался ладонями, как шиншилла.

– Что так долго, черт побери?

– Что случилось?

– В ту сторону пробегал твой ментал, я что-то ему сказал, не помню, а он меня…

– У него злой язык. И он не “мой ментал”.

Евгений выпрямился, лохматый, на очках капли воды.

– Почему от тебя водкой пахнет?

– Это Веры Павловны.