Московский фантастис

– Да-да, – попытался он сделать максимально низкий голос.

Лидия была раздражена незначительно. Колючая, конечно, но скорее как огурец с дачного участка. Это выглядело даже немного пикантно: все лицо будто в золотых звездочках. Будь его воля, он бы это запросто исправил: она не Андрей и не Вера Павловна, такие малявки, как она, у него на ладони, но…

– Я хочу, чтобы ты мне рассказал еще раз, что ты увидел в колодце.

Северин выждал паузу. У него был только один вариант ответа.

– Конечно, – сказал он, – я сделаю все, что ты хочешь.

Лидия закатила глаза, показала ладони.

– Ты вроде бы шел по делам, разве нет?

– Я могу отменить все, если тебе от меня что-то нужно.

Она стала еще рыжее и ещё колючее. Открыла ему дверь.

– Иди куда шел.

– Я же сказал, что могу сейчас, в чем дело? – он потянулся к двери, чтобы закрыть, она резко отняла от нее руку. – Тебе нужны данные из колодца? Я ничего не соврал, там все так, как было. Это зверь, как куница. У него схроны.

– А то, что они по порядку идут? – и добавила тихо. – Не значит, что он умеет считать?

Северин помолчал пару секунд. Опустил глаза.

– Мы не знаем, сколько мы не нашли, Лидия.

Промолчала уже волшебница.

– Я никогда не буду уверен, что нахожу все, что они делают. Будь то звери или люди. – взгляд его тянулся к ней. – Это твоя первая работа, ты еще видишь только то, что есть, когда как важнее всего то, чего не хватает. Все будет хорошо. Я подумаю над твоими словами. Что ты еще хотела узнать?

Ей коптило лицо, круглый лоб потемнел вертикальной чертой.

– Про деревья. Они разные, но мне кажется, они связаны. Может быть, темной магией. Я не понимаю. Мне не дает это покоя.

– С этим, прости, я помочь, считай, не могу: для меня все деревья – палки. Скажи Андрею. Он много что видел за его-то жизнь.

– Жизни. – положила она пальцы на переносицу. – Я была у него, он сказал ждать до понедельника.

– Хорошо, я спрошу.

Что значило, что Северин сам все найдет, потому что Андрей априорно уже его послал, и оба это знали.

– Спасибо.

Северин открыл дверь, уже готовый прощаться.

– Мне правда еще раз очень жаль, Северин, – сказала она быстро.

Он закрыл глаза, угол рта полез вправо.

– Не надо, все нормально.

“Вранье” – молчала она.

– Лидя, это пустяки. – мягко потянул он на себя железную дверь. – До скорого.

Всю лестницу в Черный он пробежал, пиная острыми коленями воздух. Будь его воля, он бы его заколол. Маг улыбнулся доске объявлений, чуть замедлился в коридоре, вздохнул полными легкими родной, чуть сырой запах Черного. Зашел на кухню, настолько стилизованную под дачную, что по ту сторону деревянной рамы окна в вагонке стены, холодный свет шел от цветущей в тумане сливы. Он снял куртку, нырнул в кроксы и халат. Следующий долгий час Северин мыл, оттирал, отскабливал, откусывал, помешивал, сливал, заменял, подвешивал и когда его мысли начали, наконец, собираться в слова, он начал говорить сам с собой.

– Нет, мне просто интересно, мне, правда, интересно, – сказал Северин колбе с розовым вихрем на магнитной мешалке, – сколько и каким образом в эру чудовищ убили женщин, не испытывавших стыда из-за отказа в близости, чтобы он вот так крепко сидел в мозгах у женщин выживших? – он щелкнул пальцами по раме зеленого стекла, и то мгновенно свернулось в шар, который тот бросил в холодильник. – Каждый раз, когда я к ней обращаюсь, смотрю на нее или упоминаю в разговоре с третьими лицами, ей кажется, что я себя истязаю. И из-за этого ей стыдно. Мне нельзя упрекать ее, хвалить, оставлять ей подношения, передавать послания и вообще как-либо выделять ее, чтобы не вызвать у нее раздражение. Мило, да? – спросил он у раскаленной до цвета ее волос конфорки. – То есть, она ответственна за мое желание, она ответственна за мое несчастье. Хотя, даже не так: ответственна за мою радость, которую я рассчитывал получить от нее. – Занавесь упала с зеркала без отражения, Северин с асфальтово-серой пробиркой в руках посмотрел в пустоту. – А, напомните, пожалуйста, кто я ей такой? Ах да, я тот, кто год назад, подошел к ней после работы, улыбнулся вот так, кривенько, как обычно, и сказал: “Лидия, хочешь, я украду тебя в Петербург? Сегодня. Сейчас”. В город, в котором трижды в год сам Дьявол выходит из реки и снимает с плечей трупы велосипедов… Разве можно после такой мелочи жить дальше? О, ну никак нет! Ей стыдно, что по ней можно было судить, что она согласится, а она этого не сделала, и поэтому виновата и за то, что создала неверное впечатление, и за то, что посмела причинить боль! – он занавесил зеркало обратно. Пробирка стала прозрачной, он вылил ее содержимое в раковину, вместо того, чтобы вылить в стоящую у его локтя кастрюлю. – И самое прекрасное, что только она так считает.

Северин открыл дверь вивария.

– А теперь мы идем дальше. Если она ощущает свою вину, она ощущает от меня реальность мести. Ущерб за ущерб. Моя возможность совершить с ней то, что она считает таким же болезненным, как и ее отказ. – в стекло террариума со всей дури влетел сине-желтый варан. Северин открыл дверцу и попшикал в него из пульверизатора. – Ну и, конечно, мне не простят, что я темный маг и способен на все. На все возможное зло. Разве можно судить ее строго за такой предрассудок? Даже у самых сладких существ есть потребность… – показал он язык черноротой змее. – Я даже знаю как это будет: однажды, я посмотрю на нее, как обычно, ничего не имея ввиду, ничего не подозревая, глазки ее побегут по мне вместо того, чтобы побежать прочь. Я, в ответ, естественно, ушки навострю и услышу тихое такое, пошлое: "отомсти мне, Северин. Отомсти мне, мальчик мой, как можно скорее, прямо сейчас". – Из пульверизатора вышел серый дым, успокоивший жужжание в микроулье. – Так вот ее отказ: это обратиться невидимкой и лечь в ее кровать, – он залез голыми руками в москитную сетку и поселил вылупившегося графиума от прочих куколок в банку из под корнишонов, – это посыпать уничтожителем границ ступени и целовать ее затылок, пока ее туфли увязают на полпути наверх, – он бросил новую втулку от бумаги песчанкам, те тут же на ее напали – и, абсолютным финалистом этого парада является идея подселить ей достаточное безумие, которое заставит ее схватить меня за лацканы этого славного белого халата и залезть языком прямо мне в рот. – Северин посмотрел на потолок, пригладил мятый край своего наряда. – Удивительно, что в ее фантазиях я дьявольски изобретателен. Учитывая то, что я практически не мыслю так, как мыслят те, кто такое придумывает, это просто волшебно. – Клетка с вороном. Северин достал из ящика внизу горсть парализованных хомячков. – Она боится того, чего во мне нет, и считает это идеальным ответом на то, чего на самом деле, нет у нее. Знала бы она, эх, знала бы она, как далека от… меня. – Ворон, моргая серыми перепонками, глотал ужин. – А может действительно как-нибудь поцеловать ее в грудь, между ними, а потом стереть память и поцеловать снова?

– Впервые за три часа твоих бредней слышу мысль темного мага. – сказал ворон женским голосом. – Мечнику нравится женщина. Мечник колдует. Мечник получает желаемое.

Северин улыбнулся. Он смотрел отнюдь не на птицу, а, скорее, сквозь нее.

– Тень Игоревна, вылезайте скорее!

Ворон опустился на изгаженное дно клетки, спрятал голову в крылья. На стене за ним, проклюнулась черная точка, которая вышла из стены тонкой спицей, упала на стену отрезком, извернулась восьмиугольником, края того сжались, и из стены выполз пятиметровый восьмигранный шнур, учившийся на клетку.

– Может быть я слишком давно пятимерное бессмертное существо, но, милый мой мальчик, когда я была женщиной, мне и в голову не приходило, что я могу быть хоть в чем-то виновата перед вашим мелочным и диким полом.

Правое ухо его снова притянуло к себе рот.

– Ты Паж дома Монет, а до этого урожденная темная ведьма. А она из тех, кто ничего из Дел Тьмы не видел, и, я надеюсь, никогда не увидит. От этого она только и может, что нас бояться. Как мне быть?

– Предлагаю тебе начать себя избивать, Северин. – без промедления ответила Тень Игоревна.

Подросток усмехнулся.

– Плетка семихвостка и на каждый хлыст по семь узелков? Ну да, тогда у меня вообще все пройдет. И сердце, и живот…

– И прыщи. – добавила она. – Ведь сам на все знаешь ответ, и зачем я только тебе понадобилась?

– Люблю поговорить с теми, кто не фонит мыслями. – разогнул он углы коленей. – А на самом деле, я тут закончил. Мне бы в начерталке попрактиковаться.

Шнурок пропустил по всей длине фиолетовые искры.

– Это я люблю, это пожалуйста. Мелок? Уголек? Правая? Левая?

Северин закрыл дверь вивария. Тень Игоревна оперлась на землю тремя тонкими иглами.

– Мне мел как-то спокойнее. – сказал подросток. – Можно попробовать симметрические и зеркалки.

– Зеркалки на угле проще.