Чокнутая будущая

Может, муж мой и прав и я специалист по надоеданию.

Топ-менеджер.

– Экономишь на свежей родственнице? Могу тебя понять. Вкладываться в Алешиных жен мало смысла – уж больно шустро мы сменяемся. Ладно, пиво и шаурма – это не мясо и вино, конечно, но что поделать. Гроб-то нужно как-то выклянчить.

– Как? – ровно с моими кроткими интонациями задал Антон тот же вопрос, который я задавала Алеше раньше.

– Пиявочным методом, – ответила я глубокомысленно. – Пойдем, по дороге расскажу. Тебе не понравится.

Глава 6

– Мирослава, – спросил Антон, когда мы длинным непарадным коридором направлялись к служебному выходу, – а ты часто собираешься здесь появляться?

Я шла перед ним и…

Я вот сейчас скажу как, а вы сочтете меня легкомысленной девицей, если уже не сочли. Бабушка говорила, людей хлебом не корми, а дай посудачить.

Что ж, судачьте на здоровье: я плыла прямо перед Антоном, плавно покачивая бедрами.

Не то чтобы у меня были какие-то выдающиеся бедра и я спешила поделиться ими с миром.

И не то чтобы я боролась за свою профессиональную честь – сказали карты, что быть роковой страсти, так извольте, милый Антоша, соблазняйте меня быстрее.

Просто в этом платье невозможно ходить просто так. Оно не для этого было предназначено, понимаете?

Назвался груздем, полезай в кузов… и всякое такое.

А что там спросил Антон? Как часто я собираюсь появляться в его похоронном бюро?

Вообще не собираюсь. Но к чему человека так сильно радовать, вдруг у него сердце слабое?

– Каждый день, а что? – отозвалась я рассеянно, размышляя, не слишком ли широка амплитуда у моего покачивания и не пора ли уже вспомнить о девичьей гордости.

– Мирослава, пойми меня правильно, – в его голосе явно прорезались маета и страдания, – ты, безусловно, радуешь взгляд, но у нас тут как бы… дресс-код. Это же юдоль печали, храм скорби, место, где яркие цвета не приветствуются в принципе, а уж красный – тем более.

От возмущения я сбилась с шага и так резко обернулась, что мы едва не стукнулись лбами. Антон отскочил назад с прытью, явственно доказывающей – ему и раньше доводилось оскорблять женщин в их лучших чувствах.

Платье мое пришлось не ко двору! Карменовское! Он что, издевается?

– Разве люди все еще приходят за гробами сами? Я думала, их у похоронных агентов по каталогу выбирают.

– Всякое бывает. У нас по конторе гуляет история о том, как одна девица вообще забралась в гроб, чтобы лично проверить, удобно ли в нем будет ее усопшей бабушке. Правда, это давно было.

– Да не так уж и давно, – возразила я отстраненно, – восемь лет в октябре будет.

– А? – Он снова завис, уставившись на меня с видом папуаса, впервые увидевшего фонарик.

– Я поняла тебя, Антон, – проговорила смиренно, для пущего эффекта опуская глаза долу, – только черный, только хардкор.

У него была строгая белая рубашка, узкий темный галстук, старомодный костюм. Гробовщик при исполнении.

– Спасибо, – проговорил он с чувством и спросил осторожно: – А про каждый день ты же пошутила?

– Я? Да у меня вообще нет чувства юмора. Я все смешное с детства ненавижу, – и сама же поморщилась от девчоночьей обиды, злой струной зазвеневшей в моем голосе.

В ушах громыхнул смех в зале, а ноздри защекотал запах успокоительных капель бабушки.

– А я с детства ненавижу халву, – совершенно неожиданно и очень серьезно ответил Антон. – Она к зубам липнет.

– Спасибо, что поделился, – важно кивнула я и все-таки продолжила свой путь дальше.

Влево. Вправо. Влево. Вправо.

Гамлет Иванович, бог шаурмы нашего рынка, встретил меня с распростертыми объятиями.

– Славушка, девочка, – бархатно замироточил он, – красавица моя жгучая, ягодка моя сладкая, ласточка моя вороная, проголодалась, милая?

Я охотно расцеловала его в обе щеки.

Здесь, в пропахшей луком и пряностями кафешке, прошла половина моего детства. Бабушка оставляла меня с Гамлетом Ивановичем, когда ей требовалось отлучиться по делам, я ревела над его сладостями, когда меня дразнили в школе, и с ним же мы проводили бабушку в последний путь, намертво сцепившись ладонями.

У них был какой-то невозможный куртуазный роман: он угощал ее виноградом, а бабушка его – помидорами со своего огорода. По утрам они подолгу пили кофе из крохотных чашечек и курили длинные ароматные сигареты, по воскресеньям он приходил к нам на пироги.

– Это, стало быть, – Гамлет Иванович сграбастал Антона в могучие объятия, – твой муж?

Он дулся на меня целую неделю из-за того, что я не позвала его на бракосочетание с Алешей. Напрасно я убеждала его, что это тестовая свадьба, первая, не стоит преувеличивать ее значимость. В итоге клятвенно пообещала, что в следующий раз Гамлет Иванович обязательно станет моим посаженым отцом. На том мы и примирились, выпив домашнего терпкого вина и закусив его мандаринами.

– Его брат. – Антон, не готовый к столь радушному приему, ужом вывернулся из южного гостеприимства и огляделся.

– Тоже хорошо, – пророкотал Гамлет Иванович, чмокнул меня в макушку и скрылся за ширмой, спеша побыстрее накормить свою ягодку и ласточку.

Кафешка была пластиково-дешевая, зато чистая и очень яркая. Гамлет Иванович был космополитом, и позолоченные статуэтки будды соседствовали с индийскими слонами, дагестанские ковры конкурировали за внимание с армянскими пейзажами.

– Любопытно, – пробормотал Антон и неуклюже опустился в кресло, утонув в подушках. – А где меню?

– На улице. На вывеске. Шаурма, шашлык, пиво – так там написано.

Я фигурно изогнулась на своем стуле, мимолетно проверив, не потеряла ли пион по дороге сюда. В кафешке были только двое работяг, погрузившихся в политические споры под пиво, и официантка подмигнула мне, не отвлекаясь от сериала в своем телефоне.

– А вот, – я указала на большой, но, увы, неумело нарисованный портрет, который некоторые недоброжелатели даже именовали мазней, – изволь познакомиться. Моя бабуля.

Антон внимательно посмотрел на изображение смуглой женщины со смахивающим на баклажан носом и такими густыми бровями, что казалось, будто они вот-вот захватят мир. Гамлет Иванович сотворил сие произведение антиискусства в приступе тоски, и я очень уважала это стихийное проявление чувств.

– А где дедуля? – спросил Антон.

– Почил до моего рождения. В нашей семье первые мужья особо не задерживаются. Кто в могилу, а кто в бега. Поэтому мы их подолгу при себе не держим. Из милосердия.

– И какой срок ты отмерила Лехе? Как карты лягут?