Соль Вычегодская. Строгановы

– Эх, Жданка, слухать я тебя слухала, а веры у меня нет. Как то может статься? То пять алтын за пуд давали, а то полтора. Слыханое ли дело? Соль, она соль и есть. С чего ж бракуют так? – Матушка, Анна Ефимовна. Да ты была ль коли в варницах-то[10 - Варницы – солеварни.] у нас?

– Не, не бывала.

– Ну, вот. При Максиме Яковличе-то, при покойном, цырени-то[11 - Цырень – железный чан, в котором вываривают соль.], что ни год, чинили да чистили. А как помер он, Иван Максимович и не заглядывал, почитай, ни разу в варницы. Что там деется, не приведи бог! Ведаешь ты, соль-то в цыренях вываривают. Железные те цырени, ну, в роде ящика агромадного. Рассол туда наливают да над огнем и выпаривают. Соль-то оседает. А железо-то от воды ржавеет. Его чистить надо, да и доски железные, из коих цырень склепана, сменять почаще. А они у нас два года не менены. Соль-то с ржавчиной и живет. А ноне, – сам я спужался, как поглядел, – не соль, а, веришь, ржавчина одна – черная, горькая, железом да гнилью воняет. Истинно – погань. Лошади, и те не жрут.

– Ты что ж, говорил про то Ивану Максимычу?

– Э, матушка, и старший повар варичный, Надейка, сколь разов сказывал. И я нонче пытал. Не слухает хозяин. Одно кричит: «Подавай казну, тать! Насмерть запорю!» Анна Ефимовна, поговори ты ему. Может, тебя послухает. Убьет хозяин. А я тебе, государыня, отслужу. Как перед истинным, все тебе сказал. Веришь, денежкой не попользовался. Ведаю, лют хозяин. При покойнике все бывало рублев с десяток припрячешь. А ноне своих бы приложил. Да где взять?

Жданка поклонился в ноги Анне Ефимовне.

– Ладно, Жданка. Вот тебе мой сказ. Коли про варницы правду сказал и про соль нашу – поговорю Ивану Максимовичу. Ну, а коли лжа то – слова не скажу. Своровал, стало быть. Пущай хоть голову тебе снимет Иван Максимыч.

– Вот те Христос, Анна Ефимовна. Хошь, икону сыму?

– Почто. Сама дознаюсь.

Анна Ефимовна быстро поднялась по лестнице, не глядя на Жданку. Он все еще стоял на коленях. Из-за бочки неслышно вылез Орёлка и бросился к отцу.

– Батька, – зашептал он – Батяня! Ты не того… Не жди от ей, от собаки, заступы. Может, убегешь? И я с тобой. А?

– Полно-ка ты, сынок, сказал Жданка. Куда убечь? Всё одно поймают, – холопы мы. Подь отсель. И мне время. Запрет кума-повариха.

Жданка провел рукой по вихрам мальчишки и тихонько толкнул его к лестнице. Орёлка всхлипнул и нехотя полез вверх.

В Варницах

У дверей в свою горницу Анна Ефимовна встретила Максима Максимовича. Анна молча вошла, потом повернулась к нему и сразу заговорила:

– Слышь, Максим. Не можно так дале. Разоряется промысел наш. Соль вовсе испоганилась. Покупщики брать не хотят. Подь завтра поутру в варницы. Догляди, что там деется.

– Не бывал я там, Анница. Може иного б кого послала?

– Ты хозяин, – строго сказала Анна. – Тебе и доглядеть надобно. Ну, слухай. Сказывать буду, чего спросить надобно. Перво – давно ль починены цырени, год там аль два? Ладно ли чистят их? Пущай покажут, а ты догляди, много ль на тех цыренях ржавчины? Соль тоже погляди, что вновь выварена, – белая аль черная.

– Белая соль-то, Анница. Завсегда белая. Ведаю я.

– Много ты ведаешь. Была белая, а ноне, будто, черная стала. Скажи, бракуют-де нашу соль покупщики, не берут. Может, зевают, не работают, так с того и соль плоха стала. Попужай их: Ивану Максимовичу, скажи, доведешь, он не помилует. Ну, мотри, памятуй, что молвила я. Про все спытай.

Больше и говорить не стала Анна Ефимовна. Про Жданку она и думать забыла. Промысел из ума не шел. Этакое богатство разоряется. Сама она хоть тоже из купеческой семьи была, да из бедной. Братья ее из сил выбивались, гроши выколачивали на торговле, а тут само богатство в руки идет, а хозяева – один пьяница, а другой – богомолец, поклонами лоб прошиб, весь ум вышиб. Старик Строганов по Вологде знал Аннину семью, не посмотрел на бедность. Думал – она хоть Максима к делу приохотит. Да, видно, дурака на ум не наставить. Анна Ефимовна с досады рукой махнула и пошла спать.

Сильно не хотелось Максиму Максимовичу в варницы итти. Утро ясное выдалось, теплое, – посидеть бы на бережку Вычегды, на реку поглядеть, а там в собор зайти, помолиться. Да где ж? Анница велела, гневаться будет. Вадохнул Максим Максимович и пошел влево по площади. Только б не забыть, что наказывала Анница. Как спать лег вечор, про себя повторял, на пальцах откладывал. На пять пальцев достало. Перво – давно ль чинены? Нет, не чинены, а как бишь? Чищены – год аль два? А там…

Перешел мост через Солониху Максим Максимыч и пошел по другому берегу. Речонка узенькая. Невдалеке озеро поблескивает, около озера паставлены варницы. Вдоль берега речки лесок, и дорога в него уходит. Посада с берега и не видно, хоть посад на том же берегу Солонихи, где и варницы.

Загляделся Максим Максимович, как круто дым к небу вьется из кровельных дыр, прямо столбиком, не шелохнется. А как вниз глаза опустил – варницы – черные грязные избы. «Ведомо, давно не чищены», – подумал Максим Максимович.

Работники, верно, увидели, что хозяйский брат идет. Стали выходить из варниц, кланяться ему. Старший повар вышел вперед.

– Здравствуй, Максим Максимыч, сказал он. – Здоров ли? Уж мы за тебя бога молили, как тебя жеребец скинул. Думали неужели помрешь? Вся надёжа у нас, – может, ты хозяином станешь.

– Почто я? – спросил Максим Максимович – Иван хозяин.

– Крут больно Иван Максимыч. А что ему сказываешь, вовсе не слухает. Ладно, что пришел до нас, Максим Максимыч. Сам погляди – аль так можно промысел блюсти? Зайди в варницу-то. – Погоди, Надейка, ране я тебя пытать стану. А ты сказывай.

– Пытай, батюшка, Максим Максимыч. Пытай, все молвлю, не утаю.

– Перво – давно ль чищены варницы, – год аль два?

– Варницы? Избы ж то, чего их чистить-то, Максим Максимыч? Живут и так.

– Да, вишь, черные какие.

– То с воды, Максим Максимыч. Заливает их, как разольется Вычегда. Ноне сильно высока вода была. Доле месяца под водой были варницы.

– А почто ж вновь у самой воды поставили? – спросил Максим Максимович. Зальет же наново?

– А уж не без того, – сказал повар, – в полую воду безотменно зальет.

– А чего ж на горке не поставите. Там бы не затопило.

– На горке? – переспросил повар. – На какой горке?

– А вон там в леску, на поляне.

– Тамо? Да чтой-то ты, батюшка? А рассол-то как? Тут ведь он. Коло берега.

Повар во все глаза поглядел на Максима Максимовича. Ну и хозяин!

– Батюшка, Максим Максимыч, заговорил он. – Варницы-то там ставим, где рассол есть. Тут, стало быть, у озерца копали, копали, до рассола и докопали. Вон она вышка-то, видишь? Там и трубы в землю идут, а по им рассол накачивается, вон в те лари, а оттоль в варницы. Рассол, он завсегда в низком месте живет, зато и…

Но Максим Максимович давно перестал слушать, что говорил повар. Как про чищенье спросил, так один палец загнул, а дальше про что? Про рассол Анница не поминала. «Да, – вспомнил он, – про соль – белая аль черная?»

– Слухай, старик, – перебил его Максим Максимович, – скажи ты мне, белую аль черную соль вы варите?

– Почто черную? – удивился повар. – Черная, та четверговая, пережженная. А! Ты, может, про то, государь, что соль она ноне с ржавчиной?

– Ну, вот! – обрадовался Максим Максимович и быстро загнул третий палец. – То и Анница наказывала, чтоб ты мне ту ржавчину доглядеть дал.

– Дак я ж тебе то и сказываю, батюшка, Максим Максимыч, – войди ты в варницы, погляди сам – вовсе проржавели цырени.

Максим Максимович загнул еще один палец. Вот и про цырени Анна Ефимовна паказывала ему. А повар уж взял его за руку и вел к двери варницы. Низкая дверь. Повар нагнулся и шагнул через порог. Черно там внутри, дымно. Максим Максимович назад даже подался. Но повар не выпустил его. Пришлось и ему нагнуться и шагнуть. Дымом так в лицо и пахнуло.

– Войди, войди, хозяин, ништо. То со свету лишь не разглядеть будто. Вот круг печи-то обойди. Видней будет.

Он взял Максима Максимовича за рукав кафтана и обвел вокруг широкой ямы в земляном полу, откуда шел дым и пыхало жаром. Яма большая, больше трех сажен в поперечнике. Над ней на железных дугах подвешен железный ящик, а в нем что-то кипит и пузырится.

– Вот она – цырень самая, – сказал повар, ударив деревянной мешалкой по краю ящика. – Ты гляди, Максим Максимыч, закраины-те и то ржавые, и дно все как есть буграми – ржавчина наросла. Как соль выпарится, почнешь со дна соскребать, разом и дно скребешь. Соль-то, она вся как есть ржавая.