Холоп-ополченец. Часть II

Патрикей Назарыч не очень охотно отсчитал пять алтынов и шесть денег.

– Мотри, боле не играй, – сказал он, подавая Степке деньги.

Степка молча взял, поклонился Патрикею Назарычу, вынул из-за пазухи тряпицу, завернул в нее казну и сунул обратно. Патрикей Назарыч, не глядя на Степку, быстро вышел за ворота.

V

Теперь для Степки вызволить Михайлу стало позарез надобно. Иначе Патрикею Назарычу хоть на глаза не кажись. Да и над Вдовкиным насмеяться сильно хотелось Степке. Придет, ан Михайлы-то и нет. Остаток дня Степка пробродил по городу. Как только стало смеркаться, он пошел к Тверским воротам и разыскал кабак Евстигнея Пудыча. В это время из-за угла как раз вывернулся, нескладно загребая правой рукой, Савёлка. Рядом с ним шагал лохматый парень в пестрядиной рубахе враспояску. «Да это никак тот самый Ванюха, кого в тот раз дворецкий посылал на передний двор выглядывать Михалку».

Степка достал из-за пазухи тряпицу с деньгами и дал ее Савёлке. Тот с удовольствием взвесил ее на ладони и сунул тоже за пазуху. Степка отошел и стал нетерпеливо прохаживаться, соображая, сколько времени понадобится Савёлке, чтоб подпоить Ванюху. Шесть алтын – деньги немалые. Но все же, должно быть, и не сильно большие. Только что издали раздался стук первого вечернего била, в которое ударял вышедший на караул ночной сторож, как дверь кабака завизжала, хлопнула и снизу показалась лохматая голова Ванюхи, а там и сам он поднялся паверх и весело зашагал в ту сторону, откуда пришел, утирая рукой рот и не оглядываясь на Савёлку.

Тот вышел следом за ними, завидев Степку, быстро подошел к нему и шепнул:

– Идем, Степан Дорофеич. Выпустит беспременно.

Савёлка провел его на зады усадьбы Воротынского и показал слабо державшееся в земле бревно. В этом месте снаружи тын густо зарос крапивой и репьем.

– Вот тут и дожидай, – сказал Савелка. Только лишь Ванюха выведет его с подполья, я его живо сюда предоставлю. А там уж твоя забота.

– Ладно, Савёлка, – сказал Степка, – коли выйдет Михалка, он тебе того век не забудет. Савёлка быстро юркнул в лазейку и стал неслышно пробираться меж амбаров и сараев. Степка сел на скат, ведший от усадьбы Воротынского прямо к Неглинной.

В усадьбе было тихо. В большом барском доме кое-где из щелей ставней пробивались узкие бледные полоски света, освещая то угол амбара, то ветки калины с красными кистями мелких ягод.

Вдруг по другую сторону усадьбы, там, где передние ворота, раздался стук, потом в затихшем дворе быстро зашаркали шаги, послышались какие-то переговоры, стукнул тяжелый засов и заскрипела створка ворот.

– Кому это быть? – с тревогой подумал Степка.

По двору застучали мелкие шаги, точно в обход дома, к заднему крыльцу. Это крыльцо было недалеко от лазейки, и Степка отчетливо слышал, как пришедший легко взбежал на ступени, тихонько постучал и, когда дверь изнутри приоткрылась, спросил заглушенным голосом:

– Не почивает еще князь?

Что ответили с той стороны, не слышно было, но дверь еще чуть-чуть приотворилась, и пришедший осторожно проскользнул в узкое отверстие.

Степка притиснул нос к щели в тыне, но больше ничего не было ни слышно, ни видно.

«Чего ж они там, копаются? – сердился Степка. – Верно, колодку не распилят».

Степка весь прижался к тыну, не замечая, что репей вцепился в его штаны, а крапива жжет ему руки. В усадьбе попрежнему было тихо. И вдруг громко завизжала какая-то тяжелая дверь, как будто на парадном крыльце, и звучный голос сказал:

– Мелентий, кто там у тебя беглого того сторожит?

– Ванюшка, – отвечал заспанный голос повара.

– Проведи вот Олуйку туда и сыми с того Михалки колодку.

Вслед за тем тяжелая дверь захлопнулась, и Степка весь замер.

«Перешиб, проклятый Олуйка, – решил он, – да и тех, Ванюшку с Савёлкой, застукают».

В эту самую минуту что-то зашуршало у самого уха Степки, бревно подалось, и из узкой лазейки высунулась голова Михалки, а следом пролез и весь он.

– Живо бежите! Еле ушли, – зашептал в щель Савёлка. – Мелентий туда пошел, – надо быть, проверять. С Ванюхи, ведомо, шкуру спустит.

– Спасибо, Савёлка, век не забуду, – прошептал Михайла, оборачиваясь.

Но Степка уже схватил Михалку за руку, и они чуть не кубарем скатились к берегу Неглинной.

Но куда же дальше? Об этом Степка ни разу и не подумал. Он с недоумением смотрел на оборванного, растрепанного Михайлу.

– Молодца, Степка, – проговорил тот. – В самое время ты. Наутро сто плетей посулился князь. Живым бы не встать.

Степка только хмыкнул. Он ни слова не сказал про то, что слышал сейчас, поджидая Михайлу. Может, и не прознает он, что князь его освободить надумал. Век будет Степке благодарствовать.

– Ну, идем, что ли, – сказал Степка. – Тут подале мост есть. Под им хоть всю ночь сиди, никто не сунется.

Вверху, в усадьбе князя, раздались голоса, крики, замелькали факелы.

Степка с Михайлой помчались вдоль берега. Крики стали замирать, но речка делала крутой поворот, и они неожиданно снова очутились под усадьбой князя.

– Стой, прошептал Михайла, подняв голову. – Тихо там вовсе, и огни потухли. Что за притча? Куда ж погоня девалась?

Степка промолчал. Про себя он соображал, что, может, как князю донесли, он приказал не наряжать погони.

– Верно, в обход усадьбы побегли, заметил Михайла. – Ну, где тут тот мост? До зари посидим, а там я к Карпу Лукичу проберусь. Он присоветует чего ни то: може, гонцом пошлет. А ты к Патрикей Назарычу ступай. – Степка, – нерешительно проговорил Михайла, когда они забились в густую заросль под мостом. – Тут к Патрикей Назарычу баба одна не захаживала – с мальчонкой? Приказывал я ей.

– Как же, – вызывающим голосом ответил Степка. – От ей и прознали. Муженька, сказывала, мово, свет Михайдушку, у Воротынского князя забрали.

Степка замолчал.

Молчал и Михайла.

– Так и сказывала: муженька, мол? – проговорил погодя Михайла негромким голосом.

– Да почитай что так и сказывала. Лучше б, сказывала, тот пес меня в клочья изорвал, не чем моего Михайлушку тронули. Мальчонка тоже все за тятькой кучился.

Михайла опять промолчал.

– А я было так полагал… – начал Степка, погодя.

Но Михайла не дал ему закончить. Он вскочил, вышел из заросли, поглядел на розовевшее небо на востоке и решительно сказал:

– Ну, спасибо, Степка. К Карпу Лукичу проберусь. Путь не ближний. А ты там у Патрикей Назарыча повести, – неопределенно прибавил он. – Захочет – придет.

– Ладно, – сказал Степка задорно. И женку с сынком приведет.

Степка сильно сердился на Михайлу, что тот не захотел ничего ему сказать.

Михайла не ответил и, кивнув Степке, зашагал в направлении Китай-города, держась поближе к домам и заборам. Степка несколько времени смотрел ему вслед. Как-то не так все вышло, как он надеялся. Все сошло хорошо, Михайлу он освободил, а почему-то не очень ему хотелось итти хвалиться к Патрикей Назарычу. Чуял он, что Патрикей Назарыч не сильно рад будет, коли с Олуйкой сговорился. И Савёлку с Ванюшкой он под плети подвел. И с Михайлой он на радостях рассорился. И зачем он сказал, что та баба муженьком Михайлу называла? Не было ж того. Первый раз, может быть, поставив на своем, Степка не пыжился от гордости.