Машуня

Зато потом все вместе ели кашу. И какой же вкусной она была! Тарелки с кашей тётя Люда поставила на табуретки. Мальчишки сидели на маленьких стульчиках, а Машуне определили ящик из-под посылки.

А вот с вешалкой всё оказалось на удивление просто. Обычная палка, к середине привязана тряпочка петелькой. Но платье даже гладить не надо. Висит не за шиворот, а по-человечески, как сказала тётя Люда.

Ужинали варёной картошкой с маслом Rama и солёной капустой. Машка и мальчишки в том же порядке – на табуретках. А взрослые каким-то чудом пристроились возле кухонного столика.

– Гоша, ну ты как? – негромко и ласково звучал голос тёти Люды. Так что Машка невольно навострила уши. – Устал, поди? Гоша… там дверь на той бумажке держится. Займут… как пить дать, займут. А хочешь, я завтра щец сварю? Куплю говяжью голяшку и большую кастрюлю забабахаю?

Григорий Фёдорович, так потом звала его Машка, кивнул и полез под двухъярусную кровать мальчишек. Достал оттуда тот самый ящик из-под посылки и стал греметь какими-то железяками.

– Вот… – перехватил беломорину из одного угла губ в другой, выпустил клуб дыма, – думаю, пойдёт.

– Ой, Гоша, это правильно! Замок – это правильно. Руки -то у тебя золотые! – отмахивалась от дыма тётя Люда. Машка глянула на вешалку, ну… смастерил же.

Не успела Машка толком привыкнуть к новой жизни, как тетя Люда начала суетиться возле неё.

– Так, завтра в нашу школу пойдёшь. Ну, ту, что вот буквально через дорогу. Пока опекунство оформляется, мне выписки с твоими оценками из той школы, где ты училась, дали, – и села напротив Машки. – Ну… сплошь пятёрки. Так что местная директриса тебя с руками- ногами у меня чуть не оторвала. А отличница должна прийти в класс в соответствующем виде!

Машка обомлела.

– Вы и девочек из того… моего класса видели?

– Ну да, заглянула. Там твои тетрадки оставались. Забрала.

Тётя Люда замолчала, занятая своими нескончаемыми делами, но Машка упорно продолжала на неё смотреть.

– Что? Что не так?

– Там девочка одна. Рита… – и замолчала, не зная, как продолжить.

– Подружка что ли? Да, интересовалась одна. Имя я не спросила. Говорит: «Вы кто Маше будете? А я – тётя Машина по маминой линии. Соврала чуток. Ну… будем считать – не очень. Не дядя же? А она: «А мама Машина где?»

– И что? Что ей ответили? – не вытерпела, заторопилась Машка.

– Что? Что? Правду. Говорю, лежит в больнице после тяжелой операции.

– Ой, чуть каша не убежала! – теперь так повелось, что кашу к обеду варила Машка сама, причём, из разных круп научилась. Мальчишки крутились рядом и советовали сахара побольше положить… хоть и в гречку. А ещё Машка поняла, что у правды, как у платья, тоже две стороны: правая и левая. И вот левую не всем и не всегда надо показывать. Вот и тётя Люда сказала Рите чистую правду: Машкина мама, действительно, лежит в больнице после тяжелой операции. А отчего и почему, пояснять не стала. Это только Машиной мамы касаемо. Тем более, что о выписке пока и речи не велось.

– Так, отец вечером с работы вернётся, поедем в интернат. Ты с мальчишками остаёшься. Договорилась с завхозом, она твои вещи соберёт, а мы вечером заберём.

– Там… всё казённое…

– Я тоже так думала. А завхоз говорит, выдано на твоё имя. И с неё уже списано. А там и зимнее, и осеннее, и ботинки… в общем, одной мне не утащить.

Вечером, даже не поужинав, тетя Люда с мужем поехали в интернат.

– Кто нас там до ночи ждать будет? И так спасибо, завхоз в наше положение вошла.

В этот день на ужин была уха из рыбьих голов. Головы кеты тётя Люда покупала на базаре. Уха из них получалась – пальчики оближешь!

Машка накормила мальчишек и попыталась спать уложить. Да не тут-то было. Визжали, боролись и, в прямом смысле, стояли на голове. И тут Машка вспомнила, как бабушка на ночь ей сказки рассказывала. Но вот вспомнить так, чтобы теперь пересказать мальчишкам, Машка не могла. А вот книжку почитать – это, пожалуйста. На том и успокоились, хоть и не сразу.

Собирала Машку в новую школу тётя Люда так, как когда-то бабушка в первый класс. Чистила, утюжила форменное платье и фартук. Григорий Фёдорович сначала начистил кремом Машкины ботинки, потом достал из-под кровати огромную железяку. Увидев Машкины округлившиеся глаза, объяснил:

– Лапа сапожная. Если мальчишкам обувку не ремонтировать, так не напокупаешься, – прошепелявил, держа в зубах сапожный гвоздь. – Как на огне горят.

А ящик почтовый, на котором сидела за обедом Машка, как оказалось, был наполнен разными сапожными принадлежностями и другими нужными в доме инструментами.

Участие в сборах приняла даже баба Шура. Жила баба Шура одна. Получала изредка открытки и денежные переводы. Сын у неё как ушел служить в армию, так там и остался – женился. Баба Шура ездила в гости к нему. Да не прижилась. Вернулась – к радости тёти Люды. С мальчишками баба Шура справлялась заправски. Одних не оставишь, если куда отлучиться надо. И не везде с собой возьмешь. Да баба Шура и не возражала. Вела их в давно заброшенный старый парк, вот там они душу и отводили. И бегали, и прыгали, и на деревья лазили. А рваные штаны баба Шура зашивала, не доводя дело до тёти Люды.

Баба Шура принесла свой капроновый платок.

– Ни разу не одёванный, новый… – кивнула, передавая тёте Люде. – Невестка на 8-е Марта прислала в подарок.

– Так подарок же? – засомневалась тётя Люда. – Опять же куда нам платок?

– Куда-куда? Разрежешь пополам, краешки аккуратно подпалишь, чтоб не сыпались. Глянь, какие два банта получатся?!

– Так опять же – подарок… невестки, – не унималась тётя Люда.

– И куда он мне? Помру, у меня белый в крапинку заготовлен.

– Баба Шура! – тут даже Машка подпрыгнула.

– Да ладно, ладно… не собираюсь покель…

В класс вошли втроём: учительница, тётя Люда и Машка.

– Вот, дети, знакомьтесь. Эта наша новенькая. Машенька Артемьева. Отличница, аккуратистка, – глянула на роскошные банты и до блеска начищенные туфли. – Берите пример. А сидеть она будет… – учительница осмотрела класс и не успела рта раскрыть, как с задней парты донеслось:

– Со мной! Я же двоечник. Вот и пусть подтягивает, раз отличница.

– С тобой, Протапов, кого ни посади, в двоечника превратится. А сядет Машенька рядом с Людой Ларионовой, на первой парте, прямо передо мной.

Тогда Машке казалось, что Машка-проститутка, как её обозвала Рита, это какая-то другая девочка, совсем не она. А она – Машенька Артемьева, отличница, аккуратистка. А ещё Машка боялась встретиться с теми девочками, которых видела раньше, когда жила с мамой и пряталась на чердаке. Но то ли девочки выросли и перевелись в другую школу, эта-то была восьмилетка, то ли переехали вместе с родителями в другое место… А, может, просто не узнали они друг друга.

Знакомство тёти Люды с завхозом интерната оказалось очень даже полезным. Как-то вечером Машка снимала с натянутой между тополями верёвки высохшие после стирки рубашки мальчишек. Рядом, на лавочке за дощатым столиком, где иногда мужики стучали в домино или тянули пиво из трёхлитровых банок и вели нескончаемые разговоры «за жизнь», вел разговор с соседом Георгий Федорович.

– Понимаешь, там, в интернате, списанной мебели – полный сарай. Столы, стулья, даже гардеробы есть. Сам видел. Завхоз говорит, пожарные предписание дали – вывезти к чёртовой матери.

– Ну? – неохотно и лениво отозвался сосед.

– Ставлю пол-литра. Ты же на грузовике работаешь! Вечером, как освободишься, загрузим и привезем к нам в сараюшку, ну, ту, что за домом.

– И на хрен тебе дрова? Печки сто лет, как у нас снесли.

– Отремонтирую. Нам и стулья, и шкаф нужны. Опять же кровати… Людка все уши прожужжала.

– Две.