Камин

Они полностью поменялись местами. К тому же, не только по горизонтали, на которой удача отвернулась от одного и повернулась к другому, но и по вертикали: Антон ощутимо поднялся на несколько ступеней выше своего когда-то удачливого однокашника. Все ошиблись и в нем, и в Федоре.

Вот поэтому-то, приход бывшего друга, когда-то победителя во всем, и вызвал такую бурю эмоций у преуспевающего ныне адвоката. Своим видом куда более чем своей просьбой, Федор дал Антону Альфредовичу повод в полной мере осознать себя триумфатором, прочувствовать взлет каждой клеткой, и воспарить над миром сущим Наполеоном. Несчастные глаза старого друга – были зеркалом его триумфа! Ведь он, в отличие от Федора, стал владельцем двухэтажного особняка на той самой улице, которую они оба подметали. Поэтому, сегодня Антон Альфредович не просто осознал, что покорил вершину, он ощутил триумф! И это в начале пути.

Налил до краев, выпил.

– Не рано ли триумф ты обмываешь? – искрил Камин.

Неожиданно даже для себя самого, впечатление, произведенное на однокашника, вывернуло изнутри всю, скрывавшуюся там гордыню. Справиться с этим Антон Альфредович просто не мог, да и не хотел. Ему до безумия сладостно было сидеть на первом этаже своего двухэтажного особняка, вспоминая затравленные глаза бывшего друга, просящего о помощи. Он упивался его несчастьем.

Вулкан выпущенных страстей бушевал в каминной жаром бо?льшим, чем сам камин.

Камин все впитывал, запоминая.

Еще и еще раз прокручивал хозяин сладостные картины экскурсии бывшего друга по его офису. Он был уверен, что ни один памятник архитектуры не вызывал у Федора такого восхищения и зависти. – Даже кофе пить не остался, – рассмеялся Антон Альфредович. – Не мог пережить того, что увидел. Наверное, только здесь Федор понял, как высоко Антон взлетел и как прочно сидит на своем месте.

– Это действительно триумф! – торжествующе втянул хозяин воздух маленькими ноздрями. – Как хорошо, что Федька пришел. Как это здорово! Как вовремя. А то я будто начал привыкать к обыденности своего владения, – усмехнулся, не держась за маску. И она стала сползать, обнажая натуру…

– Повезло, – сказал Федор.

– Нет, Федечка, каждый сам себя везет, – презрительно бросил в камин новоявленный «Наполеон». – Сколько стоила ему эта постройка, знает только он один. И дело даже не в деньгах, хотя все, конечно, от и ради них. Но поработать ему здесь пришлось о-го-го… Как говаривал великий Суворов: «Раз везение, два – везение, но надобно и умение». И он горд своим умением. И теперь, в отличие от Федора, ищущего пристанище, он может позволить себе отдохнуть, в полной мере ощущая победоносное возлежание на лаврах. И ядовитая улыбка, на мгновение растянув бледное кольцо губ, жестко скрутила рот. Потом будто подумала и растянулась опять.

Затрещал огонь в камине…

Но улыбку треск огня не испугал. Она умиротворено отдыхала, ей было вольготно на свободе. На первый взгляд, ядовитая улыбка не совпадала с мягкой внешностью. Но это на взгляд первый и туманный. На самом деле, выхоленная внешность при сложностях судьбы говорила об умении извиваться, быстро и умело. Одно дело – добиваться цели, преодолевая преграды, покоряя все новые и новые вершины, вырастающие на пути. И совсем другое – увертываться от преград из стороны в сторону. Проницательному наблюдателю внешность Антона Альфредовича многое могла бы рассказать о том, как он изворачивался, объезжал, увиливал, не гнушаясь ни унижением, ни предательством. Он считал, что главное в жизни – цель, а средства могут быть любые. Это и был стержневой девиз его существования: любыми путями до заветной планки и – как можно быстрей. А по трупам или живым головам – разницы нет никакой, по трупам даже легче. Он хорошо запомнил, что победителей не судят, их обожествляют. Значит, главное победить. А достигнутая цель сама оправдает все использованные средства. И какими путями ты пришел к победе, никого уже не волнует. Потому что, ты – есть Ты, и все пред Тобой – ниц.

Как Федор, который смотрел на его богатство, не в силах скрыть чувства.

– Не смог, как ни старался! – закричал триумфатор. – Ха-ха, – выдавливался воздух из нутра победителя. Инстинктивно оглянулся на дверь – не слышит ли кто? Но в офисе никого не было.

– Я слышу, – сказал Камин. – И вижу все. И знаю то, о чем не знаешь ты еще.

Любимчик Фортуны – Федька ничего не смог и не сумел в этой жизни. А теперь хочет, чтобы бывший друг ему помог.

– Нет! – жестко сказал бывший друг.

И огонь Камина забился в ответ синеватым пламенем.

– Все, приходящие сюда, работать будут только на меня. Все, приходящие сюда, делать будут только то, что надо мне. А иначе, зачем они мне здесь нужны? – сбросила маску жестокость, и в камин глянули сухие глаза ненависти. – Пока он не дал Федору конкретного ответа, но в принципе… – несколько порций триумфаторского смеха вылетели одна за другой. – В принципе, Антон, возможно, и не против, чтобы его бывший удачливый друг увидел, как бегает перед хозяином личная секретарша, склоняют голову работники. И еще ниже склонятся, – ткнул пальцем в пол победитель. – Пусть посмотрит бывший дружок, как передо мной, Антоном Альфредовичем, заискивают все, сюда приходящие. И он, Федечка, будет заискивать, а иначе ему здесь не бывать. Ничего не поделаешь: дружба – это было когда-то, а сейчас – служба. Служба! И пусть служит бывший дружок как все и не надеется на поблажки. И как хозяин, я буду забирать себе лучшие дела, а Федору отдавать невыигрышную мелочевку, если вообще такая сюда приплывет.

И тут преуспевающему адвокату подумалось, что есть кой-какие вещи, которые Федору не стоило бы знать. Значит, присутствие старого друга не всегда желательно. Но он тут же успокоил себя тем, что хозяин он, а значит, сумеет убрать Федора из офиса, когда ему это потребуется.

Камин был прав: хозяин был не прост.

Раздался телефонный звонок. От неожиданности «наполеона» тряхнуло так, будто он выпал из седла. Звонил дурацкий мобильник. Дурацкий, потому что отвечать не хотелось. В этом плане мобильник Антону Альбертовичу не нравился: нельзя скрыться, когда надо. Какое-то время он не брал трубку, но телефон настаивал и, видно, отключатся не собирался. К тому же, этот номер знали только самые близкие. Вдруг жена звонит?

– Да, – ответил «наполеон» назойливой трубке.

– Добрый вечер, Антон Альфредович, – голос был совершенно не знаком. – У меня к вам серьезное дело. Когда мы сможем встретиться?

Никогда Антон Альфредович не отказывался от дел до выяснения обстоятельств. Но сейчас? Не мог он сейчас думать ни о каком деле, а главное – не хотел. Он хотел наслаждаться, и только.

– Завтра, – сказал строго в трубку.

– Но если вы свободны сейчас, то я здесь, рядом…

– Завтра, – прервал наглеца возмущенный «наполеон».

– Хорошо, – спокойно согласился наглец. – Во сколько?

– Созвонитесь с моим секретарем и узнайте, когда я свободен, – недовольно проговорил «наполеон».

– Договорились. До завтра, – и трубка отключилась.

«Каков, однако, наглец!» – возмущался вылетевший из седла «наполеон», пытаясь вернуться в прежнее триумфальное состояние. Но было ощущение, что сладкое вино из триумфального кубка внезапно расплескалось, к тому же много и довольно далеко от того места, где бы это могло быть нужно.

– Ты не ошибся в этом, да, – согласен был Камин.

Из камина выплыло лицо Григория. – Этого еще не доставало в такой момент! – и властной рукой «наполеон» стер ненужное воспоминание, ему хотелось думать про Федьку. – Как он смотрел на камин?! Просто обалдел от завидущего восхищения, даже не сдержался, чтобы не потрогать, – пытался вновь «завести» себя преуспевающий адвокат, но не получалось. Тогда он хозяйски подошел к собственности и погладил резьбу. Потом дотронулся до чеканки в том самом месте, где это сделал его несчастный, раздавленный обстоятельствами друг, и, наконец, рассмеялся от удовольствия: он опять почувствовал себя в седле.

– Надо сказать Марине, чтобы пепел стерла, чеканка совсем не просматривается.

– Уйди! – пыхнул Камин. – А то сожгу.

Как дети все, хотел Камин казаться старше. И возраст свой скрывая от картины, он задымил чеканку пеплом, чтобы казалось будто – седина.

Хозяин отошел от Камина, опять ощутив непонятную неприязнь. Осмотрел внимательно: камин шикарен, мощен. И как это совмещается: доволен, восхищен, и, одновременно, что-то как бы «тянет» за душу, что-то не по вкусу.

– Ты чуешь ненависть мою, – искрил Камин.

Старательно восстанавливал «наполеон» заискивающие улыбки, волнение Федора, собственное снисходительно-благодушное не то презрение, не то почтение к старому другу, но! оказаться в том триумфальном потоке, который нес его до звонка, так и не смог. Вместо этого в пламени огня заиграли картины, предшествующие наполеоновскому триумфу: они толпились, накладывались одна на другую, стирались, растекались, расплывались, сгорали, но он ухватывал их сразу, в одно мгновение – то были картины его жизни, дальнего и ближнего прошлого. И ему было все равно, в какой они выплывали последовательности. Он их узнавал в любом контексте, потому что они привели его к тому, что он имеет сегодня.

А имеет он немало, даже, если рассуждать чисто логически, без эмоций. С Харьковом почти все решено, с Киевом, если захочет, тоже: связи жены хорошо поработали и там. Если бы еще не ее бывшие родственнички! Но, к черту их! Придет время, обломает он и киевских родственничков, как обломал харьковских. Все они будут работать на него. Все! – вбил преуспевающий адвокат свое желание в пол. С постройкой этого офиса жизнь вышла на качественно новый виток развития, карьера – тоже.

Залился мрачным хохотом Камин, забегали по стенам блики.

В первую очередь, это триумф его ума, расчета и, – адвокат выпрямился, – характера. Кто бы и что о нем ни говорил, а характер у него оказался сильный, даже очень. Ему есть, чем гордиться.

– Я дам Федору комнату, – сказал он вслух. – И буду унижать его. Унижать на глазах у всех – пусть привыкает, пусть знает, кто есть я, а кто он. Я – победитель, успешно завершивший сражение, а он побежденный плебей. Мой плебей. И он узнает, что такое – быть плебеем. А иначе, зачем он мне здесь нужен? – еще раз произнес приятную слуху фразу восседающий в кресле «наполеон» и с головой окунулся в забурливший с новой силой триумфальный поток.

Странно прыгнул огонь Камина. Как бы пробежал дрожью по всей каминной внутренности.

Белый прямоугольник на камине привлек внимание адвоката. Он поднялся и более с удивлением, чем любопытством взял картонный прямоугольник. Внешне он был похож на визитку, но ни с одной, ни с другой стороны ничего написано не было. Не задумываясь, адвокат швырнул картонку в огонь и вернулся в кресло, не заметив, как на картонке четко проступили два слова.

Долго еще пребывал преуспевающий адвокат в созерцании своих видений, вкушая триумф! Назло всем! На радость себе! Победно усмехаясь, несся в сладостном потоке, упиваясь, расплываясь всем телом и душой, купаясь каждой своей рыхлой клеткой. Время остановилось, оно исчезло. Так бы и плыл, и плыл, никогда не выходя из дурманящего потока, но…

– Пора ехать домой, – напомнила безупречная Логика вконец размякшему от триумфальных плаваний «наполеону». – Победное шествие только начинается. Все еще впереди.

– Все еще впереди, – шуршаще подтвердил Камин. – Все! – и забился синим пламенем.