Мысли вслух во сне и наяву. Книга первая

Он замолчал, глядя на нее. Таня поняла, что ему трудно подобрать нужные слова и стала терпеливо ждать продолжения.

– Почти никогда, а сегодня приснился и очень реальный, если только он был сном. Наверное, от тебя заразился. Как оказалось – это заразное. Черт! – Он мотнул головой и снова замолчал. Шутка его явно не удалась, ни ему, ни ей смешно не было.

– Ты же умный, – попыталась Таня успокоить его, – и должен понимать, что сны не грипп и ими заразиться нельзя. Это твое подсознание среагировало на какие-то важные события. Вот и все объяснение. Постарайся забыть его, если он тебе не приятен.

Таня говорила тихо и ласково. Она понимала, как подчас трудно отключиться от сна и поэтому не стала спрашивать, о чем тот был.

– Среагировало весьма жестко, – пробубнил Кирилл, опустив голову. – Похоже на месть.

Таня не выдержала.

– И?

– Мне снилось, что ты мне изменяешь…, это было так реально и очень больно…, больно видеть, как ты…, – Кирилл тяжело вздохнул, словно ему что-то мешало дышать, – ты была очень раскована с ним… там, во сне и…. – Кирилл снова вздохнул, набирая воздух в легкие. – Я не думал, что будет так больно.

Говорить ему было трудно, голос был хриплый и он постоянно сглатывал. Теперь он смотрел на нее с упреком. В глазах было удивление, растерянность и боль.

– Нет! Это всего лишь сон. Твое подсознание среагировало на наш с тобой разговор…. просто сон и ничего больше. Понимаешь? – ласково проговорила Таня. – Я была с тобой, рядом…. Нет никакого «его», есть только ты. Ты и Я и больше никого. Да? Ты сам это говорил. Возможно, ты что-то услышал или кто-то тебе что-то рассказывал, в чем-то убеждал или это был спор… во время ужина…, у Юлии. Да? Я ждала тебя, и ужинать без тебя не стала.

– Ты так и не поела в тот вечер?

– Выходит так. Мы ужинаем вместе.

– Значит это такая месть, – криво улыбнулся Кирилл.

– Я насылаю на тебя сексуальные сны? Лихо у меня получается. Влезаю в твое подсознание и показываю порно, в главной роли которого я сама.

– Даже если это и не так, но было очень больно, – упрямо твердил Кирилл.

– На это и рассчитано. Ты не ответил на мой вопрос. Да?

– Да! – с трудом улыбнулся Кирилл.

– Ты говорила, что сны бывают вещие. А вдруг это тот самый сон? Я этого не переживу. Пожалуйста, не делай так.

Таня встала на цыпочки, обняла его и прижалась губами к его шее. Он стоял без движения, опустив руки, как изваяние. Обида не отпускала его, и Таня слышала гулкие удары его сердца. Она уловила момент, когда его дыхание изменилось, и смогла точно определить, когда каждый его выдох сделался чаще предшествующего. Потом он обнял ее и крепко прижал к груди.

– Только попробуй. Я убью тебя. Запомни: ты моя и я никому тебя не отдам.

– Я знаю. Ты – эгоист и собственник. Это я уже давно поняла, но согласна. Не отдавай. Только, пожалуйста, не забудь свои слова. И еще. – Голос Тани изменился и стал обиженным. – Когда собираешься ужинать у Юлии, предупреждай меня, пожалуйста, чтобы я могла планировать свой собственный вечер.

– Согласен. Я больше без тебя не собираюсь ужинать у Юлии. Это произошло случайно

Прости. Но я тебя услышал. Планируй наши с тобой вечера. Они все наши.

– Спасибо, – Таня с трудом улыбнулась. – Можно пожить на Гоголевском.

«Она хочет уехать подальше от Юлии. Что это? Ревность? Нет. Таня слишком умна, чтобы ревновать к той. Здесь что-то другое, но что?»

– Что так вдруг?

– Тебе оттуда ездить удобнее.

– Я подумаю, – пообещал Кирилл, но знал, что на переезд не согласится. Но и ужинать не будет без нее.

Таня больше ничего не сказала. Обнявшись, они стояли молча несколько секунд.

– Мне пора.

– Люби меня, – снова напомнила ему Таня.

Кирилл молча кивнул и вышел за дверь.

По милости Кирилла, придя в издательство чуть свет, Таня села за компьютер и стала строчить статью о Дюрере. Ей просто необходимо было отключиться от утреннего происшествия со сном Кирилла. Она впервые увидела его таким потерянным и сейчас еще сама не могла отключиться от образа его лица. Тряхнув головой, она быстро стала печатать.

Красавец Альбрехт Дюрер давно волновал ее. Рядом на столе она положила альбом с работами Дюрера и открыла его на странице с автопортретом в одежде, отделанной мехом. Она всматривалась в его изображение и ей все в нем нравилось. Так было всегда. Написанный в 1500 году маслом автопортрет был у Дюрера не первым. Картина была настолько реальна, что хотелось снова и снова смотреть на нее. Густые длинные волосы, выразительный взгляд больших глаз на лице с безупречными чертами, пухлые губы, которые хочется целовать и почти благословляющий жест красивой изящной руки, перебирающей мех на богатой одежде. Если учитывать, что традиционно модели в то время изображались в ракурсе три четверти, а в анфас обычно рисовали святых или царственных особ, изобразив себя полностью лицом к зрителю, он не только выступил новатором, но и сознательно отожествил себя с Иисусом. Надпись на картине гласила «Я, Альбрехт Дюрер из Нюрнберга, создал себя вечными красками в возрасте 28 лет». «Создал себя вечными красками» – это явно тянуло на гордыню.

Таня снова стала любоваться его лицом.

«Альбрехт, родившийся в Нюрнберге в семье венгров, покинувших свою родину, не испытал в своей жизни ни голода, ни голода. – Быстро печатала Таня. – Отец был ювелиром и с детства учил сына своему ремеслу. Талант мальчика, как живописца проявился в раннем возрасте. После окончания латинской школы и получив первые знания от отца, юный Альбрехт стал учиться у гравера и живописца Михаэля Вольгемута.»

Напечатав первый абзац, она стала размышлять, как важно было в то время определиться с профессией, многому научиться, чтобы затем стать непревзойденным.

«После окончания учебы Дюрер отправляется в путешествие по Европе, во время которого получает от отца письмо, в котором тот его извещал о предстоящей женитьбе на дочери из благородного семейства – Агнесс Фрей. Так по настоянию отца Дюрер женился на Агнесс, представительнице старинного рода. Молодые люди не виделись до свадьбы».

«Удивительно, – думала Таня. – Они не виделись до свадьбы и прожили вместе всю жизнь. И ни одного слова о любви. А была ли она? Скорее нет. А все люди испытывают в своей жизни настоящую любовь? И что такое настоящая любовь?» Таня улыбнулась, вспомнив, как у Голсуорси Форсайты считали, «что любовь – это нечто вроде кори, настигающей человека в положенное время, с тем, чтобы он отделался от нее раз и навсегда». Они даже предлагали лечить ее целительной смесью из масла и меда. Отлично! Выпил чай с маслом и медом и никаких тебе бессонных ночей и снедаемой мозг ревности. Но тогда нет и сладкой тягучей тоски, учащенного сердцебиения…. А это уже не отлично.

Известно письмо Дюрера к другу, где он отпускает грубые шутки в адрес своей жены и называет ее «старой вороной». Любящий муж никогда не назовет жену вороной, даже если она не молода. Агнесс занималась сбытом гравюр мужа. Она регулярно посещала большие ярмарки и сама лично продавала оттиски гравюр на еженедельном рынке в Нюрнберге, стоя рядом с торговцами фруктами и овощами. Дюрер был известным и высокооплачиваем художников. Что же тогда заставляло его жену стоять на рынке и торговать оттисками, если можно было для этого нанять человека? Жадность? Пожалуй. Она могла бы помогать мужу, растирая краски, но предпочла торговать на рынке. Ни одного портрета жены маслом. Известны два рисунка. Первый бегло нарисован пером. Он был нарисован через год после свадьбы, который молодой красавец Дюрер провел один в Венеции и в Падуе. Рисунок удивлял и потрясал своим не лестным отношением к молодой жене. На рисунке изображена сидящая молодая женщина в домашнем платье и переднике, наспех причесана и лицо ее не кажется красивым. Сложив руки на груди и закрыв глаза, она кистью правой руки прикрывает рот. По-видимому, задремала. Нам не видна ее фигура, одежда простая, домашняя, волосы не убраны в прическу и это при том, что себя Дюрер всегда изображал в богатых одеждах. Под рисунком стоит подпись «1495 Моя Агнесса». Во всех документах, свидетельствующих о жизни художника, ни слова не говорится о добром отношении Дюрера к жене. Исключением стала только эта надпись. Второй рисунок нарисован в Нидерландах на 27 годовщину свадьбы. Не написать портрета своей любимой жены? И это при том, что он написал много своих автопортретов, а его моделями были красивые девушки. Считается, что Агнесса послужила моделью для святой Анны в картине «Мадонна с младенцем и святой Анной».

Таня долго рассматривала изображенное лицо Анны и так и не смогла найти привлекательных черт у этой женщины. «Почему Дюрер не нашел ничего привлекательного в лице своей жены? Эгоист? Или она была такой букой, что отказывалась позировать своему молодому мужу? А ведь, когда он женился, ему было только 24 года. Самое то время, чтобы в жилах кипела кровь, а страсть зашкаливала» – про себя подумала Таня. Она представила молодого высокого красавца, талантливого художника в роскошных одеждах и не смогла представить рядом с ним ни одной женщины. Что это? Почему? Ведь была же Агнесс и словно ее не была. И ни единого слова о других женщинах, к которым он был бы сердечно привязан. Почему? Никого не любил или настолько был скрытен художник, что ни один его современник не упомянул об этом? Перевернув страницу альбома, Таня стала рассматривать автопортрет с чертополохом, написанный Дюрером маслом, когда ему было 22 года. Это был первый самостоятельный автопортрет в европейской истории. Предполагают, что Альбрехт написал картину, чтобы подарить ее своей будущей жене. Он изобразил себя в щегольской одежде. На полотне надпись «Мои дела определяются свыше». Возможно, он хотел подчеркнуть, что следует воле отца. А почему чертополох? Ну да. В немецком переводе – это означает «Мужская верность». На следующей странице, снова автопортрет, на котором ему 26 лет. Он по-прежнему красив и горд. Это уже после женитьбы. Похоже, Дюрер не был поклонником семейной жизни и посвящал целиком себя творчеству. Да и у Агнесс интересы были другие, она не была поклонницей живописи. По-другому трудно объяснить отсутствие ее портретов, написанных мужем. О многом говорит его отъезд сразу после венчания в Италию. В итоге их союз не принес потомства. «А жаль, – подумала Таня с сожалением. – Возможно, мир не получил еще одного гения. Хотя….»

Таня снова углубилась в работу.

«В немецкой живописи Дюрер был первопроходцем в жанре автопортрета. В этом искусстве он явно превзошел современников. На первом автопортрете он изобразил себя тринадцатилетним, а затем последовали другие, как вехи, отмечающие его жизнь».

Желание изображать себя наталкивало Таню на мысль о его тщеславии. По-видимому, он таковым и был. Ему явно нравился свой облик. Нарцисс? Возможно. Психологи так бы и сказали. Но что бесспорно – он интеллектуал, мастер, мыслитель, что подтверждают его гравюры, живописец, постоянно стремящийся к совершенству. Это он пытался показать в своих изображениях и ему это удалось. Таня стала уже в который раз перелистывать страницы альбома. Долго рассматривала диптих «Адам и Ева». Они были так красивы, что проникаешься любовью к людям. Адам удерживал Еву в вечном раю. Одну единственную – его прекрасную Еву. И начитаешь понимать поступок Евы, даже если только вчера считала ее легкомысленной и ветреной. Одобряешь Адама, который не смог остаться равнодушным к прелестям Евы.

Снова перевернута страница, и Таня слышит легкое дыхание за своей спиной.

– Ой, какая она молоденькая, – восторженно восклицает Ольга.

– О, да! Очень красивая, – подтверждает Таня, внимательно посмотрев на Ольгу. – Это картина Дюрера «Мадонна с грушей».

Ольга, нахмурив лоб, стала вглядываться в картину.

– Ребенка вижу, а вот грушу не вижу, – растерянно сказала она.

– Грушу съел младенец, – усмехнулась Таня. – Видишь, в его правой ручке остаток груши.