Запах ночных фиалок. Рассказы и повести

Наверное, тоже на деда похож будет. Моего-то в Лиле ничего нет, люди говорят. Черноглазая, чернобровая, яркая – вся в отца. И мальчик красивым будет. И умным, как мама. Сильны гены-то молдаванские.

Дочка столько лет грозится отца разыскать. По интернету.

Да как найдёшь, если я ей только имя да фамилию отцовскую правильные сказала, а дату рождения соврала? Специально напутала с цифрами. Не готова я с Афанасом встретиться.

Хотя… накатывает иногда. Хочется в глаза посмотреть. Они чёрные, бездонные. Не тёмно-карие, а как чёрные чернила, водой разбавленные. Со свинцовым блеском. Взглянуть и высказать всё, что бессонными ночами в подушку не до конца выплакано: про жизнь молодую, загубленную, и про дочку, отцовской любви не видевшую, про смерть глупую папкину, про работу постылую и про жизнь одинокую, постель холодную.

А потом раздумаешься – вроде, Афанас ни в чём и не виноват. Сама себе жизнь выбрала, самой и отвечать… А увидеться, наверное, надо. За дочку поблагодарить. За внука.

Может, дать дочке данные правильные?

А потом – с внуком в гости без предупреждения заявиться и сказать: «Мулцумеск тебе за мальчонку, Афанас!»

– Как думаешь, Дым, поймёт он, кто приехал?

ТУФЛИ

Были у Катерины туфли. Каблучок небольшой, кожа мягкая, ремешок тоненький – не туфли, а сокровище! Памятные, мамины.

Тэа их мало поносила – особо-то некуда было, да и рано Господь прибрал матушку. Лежали черевички в кованом сундуке в сенях, где материно приданое было сложено, и ждали своего часа.

Когда Катерина заневестилась – ну, семнадцать годков ей стукнуло – достал батя со дна сундука дорогие туфли жены-покойницы и под завистливые взгляды младших сестриц ей протянул:

– Мерь, Катька. Ты старшая, твоё наследство! Будут впору – считай, твои. На свадьбу обуешь, мамкины, чай!

Сердце из груди чуть ярким снегирьком не вылетело, когда, обтерев о передник ладошки, Катерина подошву той туфельки ко следку своему приложила. И – обмерла. Впору!

Не зря тятенька время выжидал – точь-в точь по ноге пришлись большухе материны черевички. Только лежали долго в сундуке без дела – подошва кожаная в двух местах треснула. Вот досада-то. И по улице не пройдёшься, и в церковь не обуешь. Надо к сапожнику снести – подлатает, как надо. На том с батей и порешили. И туфли в сундук сложили – теперь на самый верх. Тогда нечем с мастером было расплатиться, батя сказал, мол, пускай лежат до лучших времён.

Лучшие времена летом пришли, как поспела вишня. Много ягоды уродилось. Чтоб с сапожником разобраться, набрала Катерина полну корзинку вишенья, туфельки мамины заветные в узелок завязала, да и отправилась к сапожнику, за семь вёрст в соседнюю деревню.

А у сапожных дел мастера дочка была на выданье, Катерине ровесница, Лёлькой звали. Хороша была Лёлька – коса толстая ниже пояса, да и дом у сапожника – полная чаша, не то что Катина изёбка.

Женихался в ту пору с Лёлькой Прохор – зажиточный крестьянин с Покровки. Люди поговаривали, дело к свадебке шло. И так случилось, что Прохор-то в аккурат в то же время к Лёльке приехал, как девушка к папеньке ейному пришла. И тоже – с вишеньем.

Когда Катя во двор вошла да про хозяина спросила, Прохор возле амбара свою зазнобу поддожидывал. Стоял картинно возле тына да спелые ягоды из свово лукошка одну за одной в рот кидал. А ядрышки смачно под ноги сплёвывал. Куры с петухом у ног парня на добычу кидались, чтоб доклевать мякоть сладкую, что вокруг ядрышка осталась.

Поздровкалась Катя да в избу зашла. Отдала туфлишки памятные мастеру, ягодой расплатилась да в обратный путь двинулась.

Прошла помене версты – догоняет её Прохор на лошади и подвести предлагает.

Сперва Катерина поскромничала, отказала с поклоном, мол, пешей-то как-то привычнее, да парень настырным оказался, уговорил. Не стала долго препираться, косу на грудь перекинула, села на телегу да до дому доехала.

Так началась история любви деда Прохора и бабушка Катерины.

– Сразу Лёльку побоку! – хитро улыбался дед в усы. И внукам рассказывал, что с той минуты, как глянула на него Катя из-под чёрных бровей очами карими, батхатными, так и утоп он в них. И взял он в жёны девушку бедную, а не сапожникову Лёльку.

И любил Прохор свою Катю всю жизнь.

Но до самой старости, то ли в шутку, то ли всерьёз со внуками такие речи вёл:

– Я вот её люблю, Катерину-то, бабку вашу. Как тогда полюбил вмолодости, босую, так и не разлюбливал, всегда ей говорю, честно, по сию пору. А она мне ни словечка в ответ. Может, разлюбила? Идите-ка, спросите!

Ну, внуки и шли к бабке. И спрашивали, так, как дед говорил. Слово в слово Мол, что ты, деда-то не любишь, что ль?

А бабушка махала рукой. Глядела в дедову сторону, улыбалась, и морщинки вокруг её добрых карих глаз собирались в гармошку.

А старшие внуки, которые историю знакомства не один раз от деда слышали, между собой так толковали: – А ведь окажись прабабкины туфли из сундука в целости и сохранности… не пойди тогда бабуля к сапожнику… не встреться там с дедом нашим – и нас бы на свете не было!

Короче, если бы не туфли…

ЗАПАХ НОЧНЫХ ФИАЛОК

– Всё, больше не могу! Вера решительно бамцнула на «Сохранить», резко откинулась назад, прижалась к спинке компьютерного кресла, потянулась до боли в мышцах. Сняла очки и плотно закрыла глаза. Устала. «В глазах как песком насыпано», – говорила мама, когда уставала от шитья в очках. В детстве Вера не понимала, как это. Теперь знала.

С минуту посидела без движения, опершись лбом на руку. Старый компьютер гудел как пчёлы в улье. Хватит! Заканчивать отчёт не было ни желания, ни возможности – мозг отказывался перерабатывать информацию. Никто и не просил брать работу на дом, сама виновата.

«Выйду-ка на воздух,» – Вера поднялась, боясь передумать, потому что знала себя: ещё минута, и лень будет праздновать победу над желанием пройтись перед сном.

На этот раз получилось, и уже через несколько минут она была во дворе. Время белых ночей, когда и темноты-то нет, так – одни сумерки.

Нарочито медленно, глазея по сторонам, шла она по знакомой с детства улице Ленина. Когда-то давно она называлась Вокзальной. Если идти долго-долго прямо, можно попасть на железнодорожный вокзал. Оттуда выпускница школы №1 уехала покорять город на Неве.

Давно это было. Уехала, как тогда думалось – навсегда. А вот поди ж ты, пришлось вернуться.

В городок детства Вера переехала недавно – тут проще было, как говорила лучшая подруга, «зализывать раны». Позади – шумный развод с мужем и скоропалительная продажа уютной питерской квартиры.

Ну не могла Вера там оставаться. Из каждого угла пахло предательством.

Говорят, беда не приходит одна.

Вскоре после разрыва с мужем не стало мамы.

И Вера вернулась в родной городок, в мамину квартирку, где прошло детство. Сразу нашла работу. Тут же все знакомые! Одноклассница оказалась главбухом в ЖКХ, она и предложила ей, экономисту, поработать бухгалтером по квартплате. И пусть на время декретного, но Вера и рада – иначе можно сойти с ума, если ничего не делать.

Дочь далеко – вышла замуж и уехала с мужем не куда-то там, а за границу, в Норвегию. Одна радость – видеосвязь по вечерам.

Любой дом на улице, по которой ходила в школу, был ей знаком. В каждом жили люди, чьи истории оживали в памяти.

Вот когда-то крашеный коричневой краской, а сейчас – облезлый серый домишко с перекошенными оконцами. Неужели тут ещё живут люди? Сквозь немытые стёкла виден серый тюль.

Когда-то в этом доме жила старуха Серпиха – так её звали, а вообще-то фамилия у неё была Серпова. Старушка в любое время года сидела возле входа на покосившейся табуретке, одетая, как капуста: семь грязных и ветхих одёжек, и все без застёжек.

Рядом с хозяйкой, прицепленная на замызганную шлейку, лежала в пыли когда-то белая болонка, вся в колтунах, годами не чёсанных. Такая же старая и такая же грязная. Вера даже имя собаки вспомнила. «Дезя!» – покрикивала на подругу бабка, натягивая поводок. Серпиха с Дезей были неразлучны. Рассказывали, что у бабки были дети, но они выросли и разъехались, мать не навещали.

В сердце кольнуло. Мама… Мамочка… Как редко я приезжала! Раз в году, на несколько дней отпуска, и – скорее назад, в Питер. Как же – Влад без меня не может…

Наивная! Может, да ещё как! И давно, наверное, мог… Отгоняя мысли о муже – предателе, Вера шла по улице, всматриваясь в окна домов.