Запах ночных фиалок. Рассказы и повести

А вот в этой кирпичной двухэтажке на втором этаже жила Настя. Не разлей вода подруга с первого класса и свидетельница первой, пронзительной и сладкой, любви. Ромео. Так называли его между собой после кино «Ромео и Джульетта», куда детей до 16 не пускали. Но их с Настей провела после того, как погас свет, её соседка, уборщица из кинотеатра.

Вера остановилась, нашла глазами окно подружкиной комнаты. Безликие пластиковые рамы ничего общего не имели с тем окном, с широкого деревянного подоконника которого они свешивались, далеко сплёвывая косточки от вишни.

Крупную, с кислинкой, вишню приносил с дачи Настин папа, выглядевший, как дедушка. Он всё свободное время проводил на огороде, хвастался, что на грядках «всё колосится». Мама Насти, учительница математики Нина Игоревна, была много моложе мужа. Веру это удивляло.

Однажды, классе в 9, она даже спросила у Насти, почему у родителей такая разница в возрасте. И услышала красивую историю: отец работал директором сельской школы, куда по распределению приехала Ниночка, и он влюбился с первого взгляда. Потом они поженились, переехали сюда, и родилась она, Настя.

Тогда, в юности, история казалась красивой сказкой про любовь с первого взгляда.

Потом «от добрых людей» Вера узнала, что в деревне Иван Петрович бросил жену с тремя дочками мал мала меньше, и женился на молоденькой. На дочек долго выплачивал алименты, поэтому семейный бюджет двух педагогов оставлял желать лучшего…

А сейчас, с позиции женщины, пережившей уход мужа к молодой наглой тёлке (классическое «седина в голову, бес в ребро»), Вера по-другому увидела историю отношений Настиных родителей. Ивана Петровича уже давно нет, Нине Игоревне пришлось несколько лет ухаживать за ним, беспомощным после инсульта. Мама рассказывала, что та до конца несла свой крест. Впрочем, ненадолго пережила своего старого мужа. Сердце…

И мамы не стало после сердечного приступа. Ушла мгновенно, как и хотела, твердя: «Только бы никого не намучить!»

О чём не начни думать, мысли возвращаются к маминой смерти. Такой внезапной и такой – не вовремя. Хотя именно свалившееся на Веру горе заставило принять окончательное решение: развод и девичья фамилия, как говорили они с Настей в юности, когда ругались между собой. Да, теперь она снова Вера Березовская, как в детстве. И снова она тут, в своём городке…

Вера шла по улице дальше, и чувствовала, как клубок воспоминаний, лежащий где-то глубоко в подкорке, продолжает разматываться.

К дому в конце улицы ноги не шли. В том доме жил он, её Ромео. Неудавшаяся любовь.

Вера остановилась и присела на качели. Два столба и доска на цепях. Точно такие же были у её дома в детстве. Она присела на доску, уперлась ногами в ямку, вытоптанную детскими ногами, и, чуть- чуть раскачиваясь – не взад-вперёд, а вправо-влево, прикрыла глаза. Было тихо, только сверчки тянули свои нескончаемые песни и сильно пахли цветы в палисаднике соседнего дома.

Вера любила эти цветы, их по-простому звали ночными фиалками. Невзрачные на вид, они издавали такой тонкий и нежный аромат, что его хотелось вдыхать и вдыхать. Этот запах Вера помнила очень хорошо, но в Питере никогда с ним не встречалась.

Аромат ночных фиалок был прочно связан с их с Ромкой любовью и полуночными гуляниями. Так пахли цветы на улице, когда, провожая друг друга по нескольку раз – то он её до дома, то она его – назад, они останавливались посреди дороги и целовались, целовались, целовались. До распухших губ!

Как получилось, что расстались?

Впервые, может быть, за столько лет, Вера честно призналась себе: она виновата. Только она, а не бедный Ромка. Она проводила, и не дождалась парня из армии. Она уехала поступать в Питер, сдала экзамены, поступила. Сначала часто писали друг другу письма, на редких выходных – встречались, не могли наговориться, ждали каникул.

А потом Ромку призвали в армию. А она… Что она? Большой город, интересные знакомства. А ещё – Влад. Успешный. Красивый. Похожий на актёра Гойко Митича, от которого пищали все знакомые девчонки. Влюбилась по уши. И забыла про Ромку.

Вернее, нет. Не так! Она помнила о его существовании, но придумала себе оправдание, в которое тут же поверила. Мол, у них с Ромкой была просто влюблённость, а вот с Владом – Любовь. Так было проще. Ведь любовь главнее, чем какая-то школьная дружба!

Летом, после 3 курса, когда Ромка ещё служил, Влад сделал предложение. Свадебное платье, фата, всё по-взрослому! А потом родилась дочка, и…

Эх, да что там говорить…

Всякий раз, приезжая в отпуск, Вера, даже не спрашивая, узнавала от мамы о Ромке. Тот вернулся после службы к родителям, выучился в сельхозтехникуме на автомеханика, пошёл работать в автоколонну, даже начальником каким-то стал.

Долго не женился, жил с мамой и отцом в том самом доме в конце улицы Ленина, мимо которого страшно пройти.

Потом, когда их с Владом дочка уже пошла в 1 класс, Ромка женился на девочке из параллельного класса, Ирке Мешковой. Она чем-то была похожа на Веру в юности: худенькая блондинка с серыми глазами. Детей у них не было. «Бог не дал», – говорила мама, жалея Ромку. Он ей всегда нравился. Лет десять и прожили только, и Ира в аварии погибла.

Вспомнив опять о маме, Вера оттолкнулась ногами от земли. Цепи противно заскрипели, и она затормозила качели носком. Не хватало ещё людей перебудить. Вера нагнулась, пальцем стёрла пыль с носика белого кроссовка, и быстрым шагом двинулась дальше. К Ромкиному дому. Решив, что когда-то надо уже перебороть страх встречи с юностью.

«Вот сейчас только дойду до дома, развернусь и пойду спать», – решила Вера, неслышно ступая по вытоптанной дорожке и вглядываясь в сумерки.

Около дома на скамейке сидел, положив ногу на ногу, мужчина. Вера сразу поняла, кто – по звуку сердца, застучавшего так, что рёбрам стало больно. Остановилась и даже, кажется, перестала дышать. Он играл с котёнком. Маленький белый комочек с разбегу набрасывался на ногу и качался на ней, пока не сползал вниз, чтоб вновь броситься на обидчика.

Да. Это он, Ромео. Только волосы с сединой. За столько лет они ни разу не встретились. Она считала себя предательницей, поэтому избегала встреч, а он, понимал, что у Веры – своя жизнь, в которой нет ему места, и не искал возможности встретиться.

Что делать? Идти назад, развернуться?

Пока Вера решала, как поступить, Роман поднял голову, отвлёкся от котёнка и увидел её. Резко встал и пошёл навстречу быстрыми шагами.

Она растерялась и осталась стоять. Три больших шага, и вот они уже друг перед другом. Глаза в глаза. У Веры запершило в носу и пискнуло в горле.

– Ве-руня? Произнесённое со знакомой интонацией имя – так звал её только он – сработало как детонатор.

Слёзы хлынули как из крана, в котором сорвало резьбу. Он протянул руки и обнял её за плечи. Она уткнулась носом в мужское плечо, крепко зажав кулаки между своей и его грудью.

Оба молчали. Она плакала бесшумно, слизывая языком солёные слёзы, и вдыхала его запах, как оказалось, совершенно не забытый. А он тихонько гладил одной рукой Веру по голове, отчего той становилось ещё жальче себя.

И слёзы текли, текли и текли, не переставая.

Одуряюще пахли ночные фиалки. На городок на цыпочках наступала короткая летняя ночь.

ТРИ ЕЁ ЖИЗНИ

В этот маленький финский городок я приехала по приглашению давней подружки, которая вышла замуж за финна. В первый же день, во время нашей вылазки в парк у озера, ей позвонили с работы, и Ленка улетела, обещав вернуться через час, не позже. Мне же было приказано гулять и любоваться красотой, не отходя, впрочем, далеко от кафешки, где застиг её звонок начальницы, пренебрегшей отпуском сотрудницы.

Я медленно доедала мороженое и глазела по сторонам, прикидывая, куда направить стопы на час, а то и больше.

Моё внимание привлекла красивая пожилая дама в шляпке. Она сидела на скамейке в тени дерева, выпрямив спинку, и читала книжку, которую держала перед собой на вытянутой руке. Подумалось, что такую осанку, наверное, и называют царственной. Я продолжала рассматривать заинтересовавшую меня особу. Женщина не была полной, но не выглядела и худой. На ней был светлый льняной сарафан. Аккуратная, но кокетливая шляпка хорошо смотрелась на тёмных, наверное, крашеных, волосах. На ногах – белые босоножки. Образ завершали очки а ля Эвелина Хромченко. Возраст дамы на глаз определить было трудно, но точно, за пятьдесят. Но то, что она хорошо выглядела для своих лет – очевидно.

Мне вдруг захотелось узнать, что за книгу читает эта пожилая финка. Я расплатилась и пошла по красивой дорожке мимо скамьи.

С обложки на меня, подмигивая сквозь пенсне, смотрел… Антон Палыч! А слово «Рассказы», написанное по-русски, не оставляло сомнений в том, что передо мной – соотечественница.

Я, видимо, несколько секунд стояла перед нею, как столб, потому что дама обратилась ко мне: «Вы, я вижу, русская? Садитесь. Давайте знакомиться!» Она закрыла книжку, сняла очки, положила их в изящный очечник и подарила мне такую искреннюю, располагающую к общению улыбку, что мой рот сам растянулся до ушей в ответ.

– Да. Я из Питера. Приехала к подруге, а её срочно вызвали на работу, – словно оправдываясь, начала я, – меня Кристина зовут. А вас?

– Мария. – А… по отчеству? – спросила я и почувствовала, что краснею- вопросом подчеркнула разницу в возрасте.

– Просто Мария. Здесь, в этой моей жизни, по отчеству не принято называть.

– В этой? А… была ещё та? – видимо, в моём голосе она уловила нотку удивления, и, кивнув, сразу ответила: – Была. Даже две. Сейчас у меня третья жизнь.

Моя собеседница снова улыбнулась, но на этот раз как-то грустно. «Улыбкой Джоконды», – возликовало во мне мне моё высшее гуманитарное.

– Нет, не думайте, я не сумасшедшая. Это я так… метафорически. Хотите, расскажу? Пока ваша подруга справляется с делами, я расскажу про… жизнь. Иногда это полезно. Тем более в моём возрасте. И не всегда близким расскажешь то, что доверишь случайному знакомому. Слышали ведь о синдроме случайного попутчика?

Я кивнула. И поняла, что уже хочу стать этим самым случайным попутчиком, перед которым приоткроется занавес наверняка интересного спектакля одного актёра.

– А… сколько вам лет? – спросила я, и опять подумала, что поступаю невежливо.