На углу Пскопской и Йеллопуху

– Я всегда надевал его, если уходил куда–то за пределы Заставы. Видишь? – Хочь поднес браслет той стороной, что прикасалась к внутренней части запястья. Макар заметил, как ритмично вспыхивает красным вязь из слов. – Ее сердце бьется. Такой же браслет есть у нее, и он пульсирует, давая знать, что я жив.

– Так вы надевали браслет не для того, чтобы покинуть Заставу?

– Нет, только чтобы Мэя знала, что со мной все в порядке. Так и я, даже находясь вдали, всегда чувствовал, что ее сердце бьется спокойно, и причин волноваться нет.

Хочь немного помолчал, покусывая краешек усов.

– За все время я лишь однажды услышал, как может в панике заходиться ее сердце. Помнишь нашествие бесов?

Макар кивнул.

– Она сильно переживала. Настолько сильно, что открылась сторку и ведьмам, кем является на самом деле. До этого они не подозревали, что рядом с ними живет богиня. Знали, что моя любовница – могущественная волшебница, сумевшая подчинить себе Заставу, можно сказать, ставшая ее душой, но никак не богиня, которая однажды превратится в Колос. Представляешь, какая на Мэю могла начаться охота, если бы другие сторки пронюхали, где обитает источник Зерен?

В окне лопнуло и осыпалось стекло, сухая ветвь выскользнула наружу. Другая подобралась к ноге Макара и забралась под штанину. Студент, испугавшись, дернулся, и натянувшаяся джинсовая ткань треснула по шву.

– Тебе пора, – Хочь озабоченно посмотрел на браслет, где биение красной вязи заметно замедлилось. – Прощай, друг.

Макар закрыл за собой дверь и тяжело привалился к ней.

От тягостных дум его отвлекли шаги. По лестнице поднимался сторк Игеворг.

– Как они?

– Плохо.

– А как ты? – Сторк опустил глаза на разодранные джинсы.

– Тоже не важно.

– Ничего не можем поделать, да, Ловец времени? Даже теряя любимых… – и, отодвинув Макара в сторону, распахнул дверь.

Хочь лежал рядом с Мэей, и сухие корни ползли по его телу, вплетая метаморфа в клубок.

Макар больше не мог смотреть на то, что вызывает смесь ужаса и печали. Он, громыхая ногами по шаткой лестнице, рискуя упасть и свернуть себе шею, побежал назад в портальный коридор. Его ждало прощание с Гуглом и всеми теми, кто уходил в Вервульфию.

Спустя час, вспомнив о шапке–невидимке, Макар несся по каменной лестнице, ведущей к Пределу, который перестал быть опасным. Застава отпустила своих пленников. Почти все двери оказались открытыми. Некоторые даже валялись на шахматном полу, а проемы за порогом пугали чернотой. Фонарь, который прежде раздражал механическим звуком, давал пусть не яркий, но свет, и Макар безошибочно нашел свою комнату. Из отведенных пяти минут прошла всего одна.

Джинсы валялись там же, где Макар их бросил, но, наклонившись за ними, он услышал, как опасно трещат и осыпаются стены.

«Не прибило бы случаем!» – подумал Макар, засовывая шапку–невидимку в карман. Он уже подходил к двери, когда вдруг за спиной завыла собака.

– Грушевич?!

Не вой пса изумил и заставил шагнуть вглубь комнаты, а то, что исчезнувшее еще вчера окно опять светилось.

Находясь в портальном коридоре, Макар слышал разные разговоры о страшных признаках приближения конца. Седой и мертвый сад он видел сам, о водопаде, пустившем воду вспять, ему рассказал Гугл, а вот о том, что на нижних этажах Заставы стали находить трупы животных и пожирающих их лапундриев, которые прежде никогда не покидали канализационный сток, с ужасом шептались почти все пограничники.

Одним из первых признаков наступающей катастрофы стало исчезновение привычных видов за окнами.

Макар не мог не подойти к ярко светящемуся стеклу, за которым бесновался его пес.

– Мама?!

Она стояла у груши и смотрела на сына печальными глазами. Ее белое длинное одеяние и босые ступни, не касающиеся земли, заставили замереть от ужаса.

– Сынок, почему ты не пришел? – спросила та, что своей бледностью походила на призрак. – Я ждала тебя, ждала…

У Макара в болезненном спазме сжалось горло. Он схватился за шею руками, не в силах вздохнуть.

– Я искала тебя, сынок. И вот нашла… Не могла уйти, не попрощавшись…

Не дождавшись ответа, чуть помедлив, с печалью спросила:

– Ты забыл меня?

Макар яростно затряс головой.

– Где твой телефон? Я оставила тебе сообщение. Ты не отвечал.

– Мама! – Макар видел, что фигура бледнеет, становится прозрачной. – Прости меня, прости за все!

Он понимал, что сейчас глупо что–либо объяснять. Она умерла, а его рядом не было. Иногда бесы не врут.

– Я люблю тебя, сынок…

Окно померкло.

– Ловец! Поспеши! – тревожный крик Бай–юрна был едва слышен.

– Макар! Ты где? Портал закрывается! – зычный голос Аравай–абы напугал, но Макар не кинулся к двери, как следовало поступить, наклонился над кучей вещей и щепок, что остались от шкафа.

– Да где же? – шептал он, лихорадочно раскидывая штаны и рубашки. Он искал свой мобильник, о котором ни разу не вспомнил с тех пор, как оказался на Заставе. Какой–то предмет с глухим стуком ударился о пол, и луч фонаря выхватил отскочившую батарейку.

Схватив ее и телефон, Макар со всех ног кинулся из комнаты вон.

Предел уже не был ровным, словно шахматная доска. Его центр заметно просел, и мелкие предметы, оставленные жителями Заставы, с шумом скатывались по черно–белой поверхности воронки.

Послышался сильный треск, и сверху посыпалась труха. Казалось, вот–вот на голову рухнет потолок. Макар едва не упал, наступив на скользящую по наклону дверь.

Мраморная лестница пошла крупными трещинами, но Макар не замедлил бег. Только долетев до стены в конце портального коридора, он остановился.

Все было напрасно. В исчезающей щели портала он видел лишь пальцы Аравай–абы, пытающегося разжать створки.

– Макарушка, миленький, прости! – завыл с той стороны Бай–юрн, когда гоблинский принц сдался и убрал руки.

Портал исчез.

Сквозняки поднимали в воздух пыль и мелкий мусор, шуршали обрывками бумаги и хлопали дверями. Оставленные вервульфами световые шары скупо освещали коридор и, подвластные подземным толчкам, медленно перекатывались из стороны в сторону. Из гаража все сильнее несло гарью.