Светлые коты

Повеселев от неожиданного открытия, Саша расправил плечи: если тут не боятся нарушать сухой закон – то что им посетитель-гимназист! Ерунда!

Оглядывая зал, он заметил суету у входа: какая-то барышня яростно спорила с гардеробщиком, жестикулируя голубым зонтиком с обтрепанными кружевами. Саша узнал и зонтик, и барышню. Осмелев, он встал и приветственно замахал руками. Барышня то ли узнала его, то ли обрадовалась случаю – но вскоре уже лавировала меж посетителями, пробираясь к стене. Саша привстал, чтобы выдвинуть ей стул.

– Вечер добрый, барин! – обдав крепким запахом ландыша, обратилась она к Саше. – Вот собака, последний рубль отдала, а он пускать не хочет!

Лысый сосед встал и учтиво поклонился.

– Я Нина, – простецки протянула барышня руку. – Угостите даму папироской!

На лице лысого отразился такой ужас, что дама осеклась и перевела умоляющий взгляд на Сашу:

– Ну, прощения просим… Чего я такого сказала-то?

– Я не курю, – развел Саша руками.

– Маленький еще, – подмигнула Нина и потребовала у лысого:

– Ну хоть чаем угостите даму! Что вы как нерусский!

– Я русский… Я русский… – засуетился тот и подозвал официанта:

– Чаю, пожалуйста.

– Чаю покрепче? – подмигнул официант.

– Да-да, покрепче… – рассеянно потер руки лысый. – Самого крепкого, будьте добры.

– Французского? – подобострастно вытянулся официант. – Есть тройной крепости, есть пятерной…

– Самого крепкого, пожалуйста.

– И лимончик? – поднял брови лакей.

– Лимончик… Да, лимончик… Или вы предпочитаете с молоком? – обратился лысый к Нине.

– С молоком? – покатилась та со смеху. – Еще чего! Нет уж, мне с лимоном, пятерной крепости!

– Уже бегу-с! – еще раз поклонившись, официант умчался.

Ожидая чайник, Нина притихла, разглядывая зал. Саша смотрел на новую соседку, уже догадываясь о роде ее занятий – золотистые кудряшки над курносым носом, яркие зеленые глаза… Сейчас она казалась девочкой в отделе игрушек – так зачаровала ее роспись на потолке.

– Это что же, жираф?.. – вдруг спросила она, тыча зонтиком в фигуру девочки, обнимающей какого-то зверя.

– Жираф? – встрепенулся Саша, вглядываясь в потолок, почти скрытый под слоями табачного дыма. – Ну что вы, это не жираф. Это слоненок.

– И вправду слоненок, хобот задрал. А я подумала – это у жирафа шея, – засмеялась Нина.

– Моя любовь к тебе сейчас – слоненок! – выпалил вдруг Саша. – Родившийся в Берлине иль Париже! И топающий мягкими ступнями по комнатам хозяина зверинца!**

Его прервал официант, споро разливший «чай» по стаканам.

– Ну, будем! – скомандовала Нина и ловко опрокинула в себя жидкость.

Саша храбро последовал ее примеру. Горло обожгло. Жидкий огонь пролетел по пищеводу, упал в желудок и там свернулся пушистым теплым котенком. Саша почувствовал, что больше не мерзнет.

– Лимончиком… Лимончиком закуси, касатик… – протянула Нина на вилочке ломтик лимона.

Саша мотнул головой – ему было хорошо и так.

Лысый Николай Степанович цедил коньяк маленькими глотками, прикрыв глаза. Нина следила за процессом, одобрительно охнув, когда стакан опустел.

– И лимончиком…

Николай Степанович послушно открыл рот и снял с вилки лимончик. Лицо его перекосилось так потешно, что Нина залилась смехом.

– Никогда не думал, что чай с лимоном – это настолько вкусно, – сказал Николай Степанович. – Недаром герои русской литературы так его любят.

Тут засмеялся и Саша, и даже дама в пенсне за столиком справа.

– А что вы такое говорили, про слона? – тихо спросила Нина, гоняя по блюдцу лимон.

– Не предлагай ему французских булок! – обрадованно взвыл Саша.

– Не предлагай ему кочней капустных!

Он может съесть лишь дольку мандарина, кусочек сахара или конфету!

Сашину декламацию внимательно слушали и милая симпатичная Нина, и милый симпатичный Николай Степанович, и милые симпатичные дамы за столиком справа – и та, что в пенсне, и та, что без него.

– Не плачь, о нежная, что в тесной клетке…

Саша осмелел и схватил Нину за руку.

Он сделается посмеяньем черни!

Чтоб в нос ему пускали дым сигары

Приказчики под хохот мидинеток…

Саша всхлипнул, представив себе бедного слоненка в клубах сизого дыма. Глаза Нины потемнели и набухли слезами. Ее рука сжала Сашину руку.

Николай Степанович тоже пригорюнился, по-бабьи подперев щеку. Саша сморгнул слезы и набрал в грудь воздуха:

– Не думай, милая, что день настанет,

Когда, взбесившись, разорвет он цепи

И побежит по улицам и будет,