Любовь без права на ошибку

Битов усмехнулся и аж головой крутанул, вспоминая свое состояние, когда Васька перечисляла свои регалии и достижения. Красиво она его – он оценил по достоинству! Молодец! Так нас, дураков, и надо!

А рассказ о ее жизни! У людей разные судьбы, бывают и такие неординарные. Но одно дело рассуждать об этом абстрактно, в виде философских рассуждений, и совсем другое, когда тебе рассказывает о своей жизни женщина, в которой ты слишком горячо заинтересован.

То, что она избалована папенькой, Влад понимал и целиком и полностью был солидарен с ее отцом. Но то, что она смогла остаться сильной, яркой, красивой и вполне самодостаточной личностью, поразительно и говорит о ее неординарности.

Но есть моментик! Нюанс, так сказать!

То, что они в ближайшее время окажутся в одной постели, было Битову очевидно, и он сильно надеялся, что и Василисе тоже, – простая классика жанра! Он свободный, здоровый во всех отношениях мужчина, она свободная, сексуально привлекательная сверх всякой меры женщина, в данный момент оба не обременены иными отношениями. Они нравятся друг другу, и понятно, что никто не станет рассказывать о своей жизни и делиться переживаниями с человеком, который тебе несимпатичен и который не вызывает у тебя интереса, как бы вам ни нравилась его бабушка. Они оказались на одной территории, у них есть время, возможность и обоюдное притяжение. Так что ход событий естествен.

Вот тут и вступает в свои права упомянутый нюансик! Влад совершенно не заморачивался вопросом, насколько он соответствует завышенным требованиям и ожиданиям Василисы Ининой, предъявляемым ею к мужчинам. Его вообще такие вопросы никогда не волновали – уж какой есть, самого себя вполне устраиваю, женщины пока тоже не жаловались, а если не нравлюсь, то и до свидания, не сильно и хотелось, обращусь к тем, кому нравлюсь. Это-то да, а вот сама Василиса сочтет ли его достаточно подходящим для себя любимой? Это вопро-о-ос! Из которого следует, что именно и как произойдет у них в постели.

Будет ли это снисхождение красотки, осчастливившей доступом к своему белому телу, из серии «ну ладно, давай я, что ли, тебя попробую» с четкими установками «это можно – это нельзя» или действительно страстное, с накалом всех чувств обоюдное влечение?

Первый вариант не хотелось ужасно, но Битов знал, что согласится и на него, и знал, что в таком случае что-то пропадет в душе к ней, остынет и потускнеет. Но он согласится!

А вы бы отказались? Вот то-то же!

А про второй вариант он даже боялся думать и прогонял красочные картинки из головы, из сознания, которое уже представляло во всех подробностях, как это может у них быть! Это может быть такой по-па-дос! Битов осознавал, что вполне четко светила реальность запасть серьезно на девушку Василису, и он даже думать не хотел о последствиях этого западания! До своих тридцати шести лет он благополучно избегал серьезных чувств и страстей.

Вот так он и подвис на этих размышлениях.

Что никоим образом не остановило его желаний, и он торопился разгрести все дела на работе и провести несколько дней с Василисой, чувствуя, как его уже затягивает в себя что-то сильно похожее на роковой омут, когда и страшно, и жарко хочется, и неотвратимо, и дух захватывает!

И весь день, пока он решал дела, проводил встречи, отдавал распоряжения и разгребал текучку, жили своей жизнью в его голове мысли о Василисе. Битов стремился поскорее осуществить главную задачу – оказаться с ней в постели! Но к данному вопросу требовался осторожный и продуманный подход! Стратегический.

Он решил, что лучше всего это осуществить, когда они поедут смотреть владения Павла Максимовича. Там есть очень симпатичный и уютный гостевой домик, который Битов сам и строил, поэтому был посвящен во все его достоинства, в числе которых удачное расположение – дивный вид на озеро и довольно далеко от основных построек.

А поскольку девушка сама потребовала демонстрации этого участка…

И он позвонил отцовскому другу.

– О, Влад, – обрадовался Павел Максимович, выслушав просьбу. – Ну разумеется! Буду очень рад повидаться с тобой! Посидим, отца помянем, поговорим! А то, что с девушкой, так и замечательно! Приезжай непременно в любое время. Завтра? Совсем хорошо! Я распоряжусь, вас встретят, а я уж вечерком подъеду. Да, и не взыщи, раз уж ты на меня, ловца, попался, есть одна задумка у меня, хочу, чтобы ты сделал. Обсудим?

– Не вопрос, Павел Максимович. Тогда мы завтра в первой половине дня приедем.

– Лады, жду!

Действительно, лады! Именно то, что надо! Вот там он ее, тепленькую… Кто про что, а он о своем жгучем интересе, на котором все человечество и держится по большому счету!

Этот день я посвятила Надежде Ивановне, то есть долгим неспешным беседам с ней за самоваром и совместным прогулкам по участку. Она расспрашивала, а я охотно рассказывала про нашу жизнь, про бабушку то, что знала. Гибель мамы мы не стали обсуждать по моей просьбе, хватило мне и вчерашних переживаний. Но в целом наша беседа была умиротворяющей и приятной. Надежда Ивановна многое мне рассказала про свою семью и, что особенно, как вы понимаете, для меня актуально в данный исторический момент моей жизни, про внучка любимого.

– Мы за него все ужасно переживали, – вспоминала она. – Каким-то образом Костя умудрился узнать, что Влад находится в Чечне, хотя это и была закрытая информация.

– Он сказал мне, что его мама даже болела от переживаний, – осторожненько поинтересовалась я.

– Да Вероника всегда была истеричкой, – отмахнулась, чуть скривившись, Надежда Ивановна. – Только ее истерия проявлялась нестандартным образом. Закрытая в себе, холодная, все что-то мудрила в голове, придумывала какие-то несуществующие проблемы: что Костя ей изменяет, что тратит деньги на стороне. Ревновала страшно Влада к нам с Гришей, к Костику и не позволяла себе самой любить его. Отчитывала нас, что чрезмерная любовь к детям их развращает, а такие отношения, как у внука с дедом, это просто неприлично. Мы оберегали Влада от ее больного воображения и странных жизненных установок, многое ему не рассказывали, но это боком потом вышло.

– В каком смысле? – заинтересовалась я.

– Она, узнав, что Влад в Чечне, словно похоронила его сразу. Оделась во все черное, обвинила Костика в том, что чуть ли не он сам убил сына, скорбела профессионально, идиотка. А когда он вернулся, «приходила в себя», так это называлось. Я посоветовала Костику показать ее психиатру, а он отмахнулся, я лучше разведусь, сказал, до того она его допекла. И хотя Костя ушел от нее, забрав с собой Влада, но они же общались, и Влад чувствовал себя виноватым перед матерью. А ему-то самому ох как несладко в то время приходилось.

– Но он вроде к ней не в претензии?

– Нет, – улыбнулась Надежда Ивановна. – Ему помог справиться с посттравматическим синдромом специалист, который попутно объяснил, что Вероника больной человек и это следствие ее трудного детства. Он понял и принял ситуацию. Сейчас они почти не общаются, он оплачивает все ее прихоти и желания, но держится от нее на расстоянии.

А ты молодец, Битов, что не стал мне вчера ничего этого говорить и объяснять, оберегая таким образом свою маму. Я оценила.

По обоюдному умолчанию мы с Надеждой Ивановной не стали говорить и о гибели ее сына. У каждой из нас имелись свои надгробия, которые в такой прекрасный солнечный и немного душноватый майский денек не хотелось тревожить. Будет еще время для тризны и воспоминаний нелегких.

Гулять я пошла в сопровождении Герцога. Через мост, на другой берег реки по тропинке. Мы шли, никуда не торопясь, смотрели на пейзажи, даже побегали немного и вернулись в дом.

Поужинали мы втроем: я, Герцог и Вера Николаевна. Надежда Ивановна отговорилась, что есть не хочет, попьет чайку в своей комнате и будет писать дальше мемуары для бабушки, давно вышедшие за простое понятие «письмо».

Духота все усиливалась, и Вера Николаевна, тревожно поглядывая за окно, прогнозировала:

– Ох, гроза будет! Да сильнющая! Вон как парит весь день!

– Вера Николаевна, – предложила я свои услуги, – может, чего убрать надо под крышу со двора?

– Да мы с Викой вроде все убрали.

Вика – это симпатичная девушка лет двадцати, которая приходила несколько раз в неделю убирать дом. Я ее видела сегодня первый раз, когда она меняла белье на моей кровати. Ничего девчушка, приятная, простая и умненькая, мне такие очень импонируют.

К позднему вечеру предсказания Веры Николаевны стали приобретать устойчивую тенденцию сбыться в полном объеме.

Я сидела у себя в комнате, смотрела какой-то свеженький боевичок в ноутбуке, когда небо расколола яркая-яркая голубая молния, а следом прогремел оглушительный гром. Ветер попробовал свои силы парочкой неслабых порывов, брызнул в окно пробной горстью капель. Еще одна молния ударила где-то совсем близко, потому что почти сразу за ней прогремело пугающе сильно. После раската небесного налетел такой мощный шквал ветра, что даже в моей комнате было слышно, как что-то повалилось с грохотом на заднем дворе.

Я быстренько схватила джинсовую куртку и, надевая ее на ходу, побежала вниз по лестнице. На первом этаже встретила перепуганную Веру Николаевну и спокойную Надежду Ивановну.

– Что там упало? – спросила я.

– Качели в летней беседке, – сообщила домработница и заторопилась словами: – Ой, что творится-то! Ветрище-то, ветрище! Всю веранду заливает! Васенька, надо бы хоть стулья в дом занести, промокнут, покривятся все!

– Пошли, – решительно направилась я к стеклянным дверям.

Ага! Вы когда-нибудь пытались распахнуть дверь, когда в нее дует прямым ураганным потоком воздуха? Открыть-то я ее открыла, но меня чуть не снесло на середину комнаты, обдав таким потоком воды, что я мгновенно промокла вся спереди.

– Да бог с ними, со стульями, девочки, – перепугалась Надежда Ивановна. – Промокнете, да еще свалится на вас что!

– А я уже, – вытирая лицо, рассмеялась я, так мне весело почему-то стало. – Так что поздняк метаться, пошли стулья спасать!

И бесстрашная девушка Василиса выскочила на веранду за хозяйским имуществом. А действительно – ой, батюшки, что делается! В первые же секунды я промокла так, как если бы залезла под душ! Ветер не просто хлестал, он, красавец, задувал с такой силой, что валил с ног! Стулья уже попадали и елозили со скрипом по мокрому деревянному настилу, подгоняемые в сиденья порывами ветра. Я схватила ближайшие два и, зашвырнув их в комнату, вернулась за следующими.

– А смотреть будем, что в беседке? – перекрикивая ветер, спросила Вера Николаевна.

– Нас там и потопит, – радостно ответила я.

Стулья мы быстренько перетаскали и двери закрыли, но налило возле них прилично, и теперь мы с домработницей стояли в луже и смотрели сквозь стекло на зацепившийся за перила и мотыляющийся на них со страшной силой диван-качели. Матрац от него улетел на газон, и теперь его таскало и перекатывало, словно какой-то большой невидимый дурак нашел себе бирюльку и игрался с ней.