Король Восточной долины

– Это все из-за этого Треса, да?! – она остановилась, застегивая джинсы, – Я слышала, как ты упоминал его имя! Неужели из-за него ты готов…

Шон, мгновенно насторожившийся и посерьезневший, отринувший все фривольные мысли, чуть приподнял подбородок, бросая на негодующую собеседницу внимательный взгляд из-под прикрытых ресниц.

– Ты подслушивала?

В голосе его прозвучало что-то такое, что девица, мгновение назад так и пышущая гневом, как-то стушевалась и, испуганно прижав руки к груди, отчаянно замотала головой. Об опасности этого парня она, как и, наверное, каждая из его мимолетных знакомых, была вполне наслышана, хотя и не знала, чем именно он опасен.

– Нет, я… Честно, нет, я просто сидела, услышала… вы говорили громко, и я…

– Ты подслушивала, – теперь уже это был не вопрос: блондин не интересовался, он знал наверняка, констатировал как данность, как факт, и совершенно этому факту не радовался. Девушка невольно отступила на пару шагов, напряженно сглатывая и силясь держаться подальше от того, кого еще полчаса назад почти боготворила.

– Я не люблю, когда проявляют неуместное любопытство… – Шон широко, очень остро улыбнулся и медленно провел языком по нижнему краю верхнего ряда зубов, – Очень не люблю.

– Ш-Шон… – девица задрожала, отступая еще на несколько шагов, – Прости меня… Я… не злись, умоляю, я… я просто… я н-не подслушивала, это слу… случайность… Я… если вы и говорили об этом Тресе, то я… это не имеет совсем…

– Говорили мы о нем или же нет, тебя не касается, – голос молодого человека звучал очень ровно и спокойно, однако, в глазах его плясало опасное, дьявольское пламя, – Но, если я узнаю, что ты кому-то проболталась о том, что слышала, как я упоминал это имя… – он задумчиво облизал губы и, обезоруживающе улыбнувшись, развел руки в стороны, – Будет лучше, если этого не случится. Уходи, Нэл. Такси вызовешь себе сама.

Больше он не прибавил ни слова и, молча развернувшись, покинул комнату – поступок несколько опрометчивый, коль скоро Нэл, казалось, отнюдь не собирается покидать его квартиру и, одновременно, весьма самоуверенный – сомнений в том, что она все же уберется и из его жилища, и из его жизни, парень не питал.

Он зашел на кухню и, остановившись в дверях, закусил губу, пытаясь скрыть улыбку. Его бывший босс – «великий и ужасный», как он сам порою называл его, Трес, – стоял возле наполовину пустой сковороды с жаркое и таскал из нее кусочки мяса.

В столь забавном виде заставать патрона Шону еще не доводилось и, надо признать, сейчас он был рад видеть его – эти действия еще раз, все больше и больше доказывали, что Кев и в самом деле стал живым, самым обычным, настоящим человеком, не скованным никакими рамками и обязательствами. Прежде, будучи заключен в теле собственного брата, таким свободным он не казался.

– Если проголодался, мог бы взять тарелку и поесть из нее, – Шон, который в кухню зашел абсолютно бесшумно, позволил себе немного напугать его. Трес, выронив от неожиданности кусочек мяса и, проводив его прощальным взглядом, виновато вздохнул.

– Не смог удержаться. Я давно не ел мяса, когда почувствовал его запах… – он прикрыл глаза и, всем видом демонстрируя, в какой экстаз его приводит лишь аромат только что жадно поглощаемой пищи, причмокнул губами. Блондин негромко фыркнул и, решительно отодвинув экс-босса, собственноручно положил в чисто вымытую тарелку несколько ложек жаркого. Поставил ее на стол и красноречиво сунул немножко опешившему Кеву в руки вилку.

– Садись и ешь, если тебя устраивает моя стряпня. Бабушка, конечно, готовит лучше, но иногда приходится обеспечивать себя ужином самостоятельно.

– У тебя много талантов, – ночной гость широко улыбнулся и, не пренебрегая предложением, торопливо уселся за стол, обращая все внимание на еду. Хозяин квартиры негромко вздохнул и, налив себе воды, присел напротив, чутко вслушиваясь в доносящиеся из коридора звуки. Пересказывать Тресу диалог с излишне любопытной девицей он не хотел, но в том, что она ушла, удостовериться был не против.

Вот скрипнула дверь его комнаты, вот негромкий шорох возвестил о том, что Нэл обувается… Щелчок замка, хлопок двери – и все. Очередная подружка, не слишком разумная и очень любознательная, исчезла из его квартиры и из его жизни навсегда.

Блондин медленно выдохнул. В мыслях его вертелся один, смутно напоминающий гамлетовский, вопрос – быть или не быть? Убить девку за то, что она услышала не предназначенное для ее нежных ушек, или все-таки пощадить, памятуя о своем кредо «не убивать невиновных»?

– Ты все еще носишь перстень? – голос гостя, отвлекший молодого человека от раздумий, прозвучал удивленно, – Я думал, после того, как он сослужил свою службу тогда, ты не будешь так сильно привязан к нему. Он же ведь не более, чем атрибут стража, разве нет?

Шон с видимым и совершенно понятным удивлением покосился на свою правую руку. Перстень с сапфиром, некогда подаренный ему бабушкой, и сослуживший хорошую службу уже не раз, носить он, конечно, продолжал, но спать в нем не ложился. Впрочем, вглядевшись в собственный палец пристальнее, он сумел заметить на нем не очень четкую, но вполне заметную полоску, и одобрительно хмыкнул.

– Ты научился подмечать детали, – отметил он, напрямую предпочитая не отвечать. Трес ухмыльнулся, продолжая с жадностью поглощать жаркое.

– Когда ежеминутно приходится спасать свою жизнь, еще и не такому научишься, – как бы между прочим бросил он и глубоко, блаженно вздохнув, отправил в рот последний кусочек мяса, – Вкусно. Ты классно готовишь, Диктор.

– Оставим комплименты, – Диктор, немного склонив голову набок, внимательно всмотрелся в собеседника, – Полагаю, тебе не терпится рассказать мне о событиях, приведших тебя к моему порогу… Что ж, давай, я готов внимать. Итак, что случилось в пещере, где хранилась Перчатка Соломона, после того, как мы покинули ее?

– После того? – Кев облизнулся и, хмыкнув, с глубоким вздохом откинулся на спинку стула, – А ты не думаешь, что это могло случиться, еще когда вы там были? Просто вы не заметили этого, были увлечены чем-то другим, чем-то более важным… Когда Пол Галейн коснулся моей руки, желая, чтобы мы с братом освободились, чтобы мы перестали мучить друг друга… Перчатка это исполнила. Но исполнила так, как никто из нас не мог даже представить, – он вновь подался вперед и, облокотившись на стол, вгляделся во внимательные голубые глаза напротив, – Она освободила Кевина от меня, а меня от него, Шон. Она дала мне жизнь, потерянную при рождении, вернула мне мое собственное тело! И, как можно заметить, вернула выросшим, соответствующим, если так можно сказать, возрасту моей души, моему фактическому возрасту! Но я был слаб… – парень встал и прошелся по кухне, постепенно увлекаясь своим рассказом, – Был слишком слаб, я был без сознания, а когда очнулся, в пещере вас уже не было. Помнишь вспышку, что сопроводила исполнение желания Галейна?

Шон кивнул, не говоря ни слова. Трес глубоко вздохнул и, отойдя к окну, принялся созерцать темную улицу.

– Вспышкой меня, видимо, выбросило из тела Кевина, отбросило за гряду камней, где вы не заметили меня. Заметили меня дикари, заявившиеся туда вскоре после вашего ухода… явившиеся, чтобы найти меня. Они сказали, что уже очень давно им было известно – однажды придет за Великою Перчаткою тот, кому она предназначена, что будет он приведен не кем-нибудь, а самим стражем… И будут они не одни, явится с ними человек, несущий на плечах великое бремя, тот, в чьем теле обитает две души. И сотворит Перчатка чудо, ибо даст она одной душе тело, утраченное ею еще при рождении, а другую наделит даром нести исцеление… Они называли меня «чудеснейшим», – парень, резко сменяя тон, рывком обернулся к собеседнику, – Говорили, что я – чудо, сотворенное Великой Перчаткой, что она исправила ту страшную несправедливость, что постигла меня при рождении, и что великая моя жажда жизни привела меня сюда, а это заслуживает уважения. Я был счастлив, – он мрачно улыбнулся и внезапно умолк.

Блондин немного склонил голову набок. На его взгляд, прошедшее время было здесь несколько неуместно – то, что произошло с его экс-патроном, вполне заслуживало непрерывного счастья.

– В прошедшем времени? – он приподнял бровь, пытаясь угадать ответ по лицу собеседника. Тот в очередной раз глубоко вздохнул и, закусив губу, одновременно с этим ухмыльнулся. Ухмылка вышла жутковатой.

– Да, я был… был счастлив целых несколько минут, как раз до того мига, когда мне сообщили, что Перчатка все-таки не всемогуща. Что, вернув мне тело, дав возможность жить, существовать на этом свете, полной жизнью одарить она меня не смогла… – он приподнял подбородок, взирая на собеседника несколько свысока, с выражением какой-то горделивой обреченности, – Мне дана лишь половина жизни, Шон. Я не знаю, в какой миг, в какую секунду закончится отведенное мне время, я могу умереть в любой момент!.. А они хотели, чтобы я оставался с ними, на острове, они лгали, что сумеют продлить мою жизнь!

Шон, который пока что предпочитал просто воспринимать поступающую информацию, накапливать ее, не задерживаясь на изумлении, ею вызываемом, на сей раз все-таки не удержался.

– Почему ты думаешь, что они лгали?

Кев хмыкнул и горько улыбнулся.

– Потому что это невозможно, Шон, – просто ответил он, – Потому что, сбежав, я перепробовал невероятное количество способов, я изо всех сил пытался узнать, каким образом мне продлить свою жизнь!.. А они продлевали мне ее правильным питанием и спортом. Что ж, я приобрел бесценный опыт – знаю, что такое йога (хотя и не думал, что они ею занимаются), знаю, какое мучение жить среди вегетарианцев, но не знаю…

– Подожди-подожди, – Рэдзеро, уже совсем не в силах сдерживать изумление, недоверчиво сузил глаза, – Вегетарианцев?.. Насколько я помню, на том маленьком островке обитали каннибалы.

Парень фыркнул и, вновь сев на оставленный стул, с вызовом закинул ногу на ногу.

– За те полгода, что я там прожил, я сам едва не стал каннибалом – так мне хотелось мяса! Они кормили меня фруктами, овощами и морской рыбой, и то последней лишь по каким-то особенным праздникам, я с ума там сходил! Делать было совершенно нечего, все, что мне позволяли – это гулять по островку, предоставили полную свободу в стенах этой райской темницы! Ты не представляешь, как мне опротивела вся эта чудесная природа, все это милое сердцу туриста великолепие! Но мне повезло, – он выдохнул и, положив руки на стол, улыбнулся странной улыбкой, – Повезло просто невероятно, я сам не поверил себе! Я шлялся без дела по островку и случайно опять вышел к скале, по которой мы карабкались тогда. Скале, возле подножия которой был ров, канал, через который пришлось перебираться на резиновой лодке Галейна… и лодка была там! – изумрудно-зеленые глаза сверкнули восторгом, как если бы все описываемое происходило прямо сейчас, – Я не верил своим глазам, я был в восторге! Дикари не тронули ее, должно быть, считая священной – человека с сапфировым взглядом и стража Перчатки они превозносили как богов! Они знали, что мы добрались на этой лодке, и решили оставить ее как памятник великому пришествию на остров, питали к ней глубочайшее уважение. А вот я не питал, – он ухмыльнулся, – Я выгадал время, и под покровом одной из ночей выбрался из своего чахлого жилища, этого шалаша, прокрался к каналу, вплавь добрался до лодки – благо, канал, если помнишь, не был широк. И отвязал ее. Сейчас, когда рассказываю, кажется, что мне далось это очень просто и легко, однако, на деле все было не так. Мой план был очень рискован, я не знал, как могут отреагировать мои тюремщики на попытку побега, но все-таки находиться среди них и дольше я уже не мог. Я добрался до берега, вытащил на него лодку и, радуясь, что весла в ней сохранились, с трудом поволок ее к берегу океана. Джунгли на том острове действительно непроходимы… Я каждую секунду думал, что упаду, что сдамся и, бросив все, останусь на веки вечные на проклятых Соломоновых островах… Я шел долго, очень долго, я устал почти до потери сознания. Но забрезжил рассвет… и я с удивлением и радостью понял, что путь мой почти завершен – сквозь ветви деревьев синел океан. У меня словно крылья выросли, я прибавил ходу и через некоторое время оказался на берегу. Оставалось самое забавное, и самое трудное – совершить то, что в шутку предложил Галейн, когда мы думали, как добраться до островка. Переправиться на большой остров на надувной лодке… – Трес умолк, переводя дыхание, и быстро глянул на собеседника, силясь угадать его реакцию.

Последний, пораженный совершенно искренне, изумленный и ошеломленный сверх всякой меры, пользуясь паузой, медленно повел подбородком из стороны в сторону.

– И ты в самом деле решился на это… Черт возьми, Трес! – не в силах сдержаться, молодой человек сам вскочил на ноги и быстро прошелся по кухне, взъерошивая светлые волосы, – И это меня когда-то называли безрассудным! Ты же мог погибнуть!

– Но не погиб, – последовал совершенно невозмутимый ответ, и Кев махнул рукой, призывая собеседника вновь сесть, – Молчи и слушай, Диктор. Да, я был напуган, да, я не хотел умереть, утонув в океане. Не хотел умереть, будучи уверен, что мой брат, мои друзья (или те, кого я считал друзьями), да и вообще все люди, кто знал меня, пока я был лишь отражением Кевина, так и не узнают, что я наконец стал самим собой. Не хотел умереть, не пройдясь по земле Чикаго своими ногами, а не ногами брата… Это все мелькало у меня в голове, пока я стоял и смотрел на водную стихию. Мне было страшно до чертиков, затея казалась безрассудной и заранее обреченной, но, с другой стороны… Знаешь, я тогда понял, что выбор у меня невелик – или я рискну всем и переберусь на резиновой лодке через клочок океана, или я останусь на острове и буду мирно прозябать, сходя с ума от скуки, вплоть до самой смерти, которая придет довольно скоро. Я выбрал первое и об этом не жалею. Конечно, резиновая лодка – это не моторка, путь у меня занял много времени. Не единожды я был вынужден прекращать грести, давая себе отдохнуть. Помимо этого, будучи человеком, как оказалось, невероятно предусмотрительным, в путь я отправился без капли воды и без крошки еды, поэтому к концу его был совершенно изможден.

Однако, мне повезло. Пристать к берегу я умудрился в том самом месте, откуда мы отправлялись в путь, и там все так же стояла лодочная станция. Старик-лодочник при виде меня едва чувств не лишился, как и его дочь, а я сначала даже не понял причину этого. Попросил только глоток воды и немного еды, но, пока ел, они обо всем мне рассказали. Оказывается, полгода назад мой брат, Кевин, был здесь и вылечил девушку от укуса ядовитой змеи – болезни, от которой нет лекарства. О Кевине оба они отзывались с огромным восхищением, называли его великим целителем, а я знал от дикарей, что кто-то из моих спутников должен был обрести дар исцелять… я почувствовал гордость за брата. Правда, долго упиваться ею времени у меня не было. Конечно, туземцы, у которых я прожил полгода, не выбирались на большие острова, но, как уже говорил, я понятия не имел, как они поведут себя, увидев, что я сбежал. Я попросил подсказать мне, как можно добраться отсюда до материков, и с радостью узнал, что на острове есть причал для больших кораблей. Старый лодочник, видимо, ввиду огромного уважения ко мне, как к брату целителя (я признался в этом), сам лично отвез меня в порт. Там мы распрощались, и он долго извинялся, что больше ничем не может помочь мне. Я целиком и полностью положился на свою удачу и, очень надеясь, что мне все же не суждено погибнуть на Соломоновых, принялся прогуливаться по портовой площади, приглядываясь к кораблям у причала. Скажу честно – фортуна тогда мне благоволила. Минут через двадцать я буквально врезался в одного своего старого знакомого, которого сам в лицо знал, но который меня прежде никогда не видел. «Хэй, Джейк!» – окликнул я его, – «Вот так встреча! Не подсобишь старому приятелю?». Он поначалу радости не выказал – должно быть, принял меня за безбилетника, жаждущего попасть к нему на борт, но тут я добавил: «Помнишь свой последний рейс в Индию? Трес передает привет». В Индию он ходил только по моим поручениям, и я прекрасно это знал. Ну, а имя мое и вовсе подействовало на него сильно – он побледнел, занервничал и, судорожно озираясь, шепотом спросил, кто я. Я насмешливо хмыкнул, поспешно прикидывая, чьим именем мне представиться (сознаваться в том, кто я есть, я не хотел и, как оказалось, не напрасно). «Диктор», – наконец пришло мне на ум, и я честно попытался изобразить твою фирменную острую улыбку, – «Не забыл, надеюсь?». Я точно знал, что с тобой он знаком быть не мог – своих тузов для передачи поручений пешкам я никогда не использовал, но имя твое слышать был должен. Я не ошибся. Джейк нервно спросил, что мне нужно и, видимо, опасаясь за свою жизнь, прибавил, что все поручения Треса он выполнил, даже не взирая на то, что Трес, как говорят, мертв. Последние его слова меня заинтересовали, однако, я не подал и виду и, равнодушно пожав плечами, потребовал доставить меня в Чикаго. Не знаю, пришлось ли ему менять курс… но в Чикаго он меня доставил, а я пообещал ему благодарность, – парень ненадолго примолк и, глубоко вздохнув, кривовато улыбнулся, разводя руки в стороны, – Ну, а тут у меня начались другие заботы, Шон. Для начала я выяснил, что да, в самом деле, Чикаго уже полгода как оплакивает (или празднует) мою мнимую гибель, что особняк мой норовит занять каждый проходимец, и что ты «временно» занял мое место. Не скажу, чтобы меня это сильно расстроило – возвращаться к прошлому я больше не хотел, надеялся начать новую жизнь, которую для начала следовало бы продлить. Я предпочел не встревать в дела, ставшие теперь твоими и занялся своими проблемами. Будь я несколько более материалистичен, я бы, наверное, даже не подумал о таких способах… но после всего, через что я прошел, сохранить материализм в душе уже не получалось. Я, по примеру Цыгана, пошел по различным колдунам и гадалкам, расспрашивал, разузнавал… Мне повезло больше, чем ему. Мне довольно скоро дали наводку – не совсем шанс, но робкую надежду, довольно странную, должен сказать. Одна женщина вдруг высказала сомнение, что Перчатка и в самом деле могла дать мне только половину жизни (да, иногда приходилось рассказывать все, как есть), и посоветовала проверить это. Рассказала о какой-то загадочной, хрустальной чаше, скрытой в старом поместье далеко на Севере, объяснила, как добраться туда. В эту чашу, говорила она, нужно налить воду и подождать, пока она не остынет, но до того, как превратиться в лед. Тогда взглянувший в нее сможет увидеть свою судьбу, в том числе – в каком возрасте и когда суждено ему умереть. Я проверил ее слова несколько раз, спрашивал других колдунов и ведьм, и, наконец, убедившись, что смысл в этой ерунде все-таки есть, отправился на Север. Меня предупредили, что в чаше должна быть только вода, сказали, что, если в нее попадет что-то другое – она просто лопнет, разлетится на осколки. А я, собственно, и не планировал наливать в нее что-то еще. Я собрался в путь – это было непросто, денег у меня не было ни копейки, а к старым связям прибегнуть я не мог. По счастью, у меня все еще оставался счет в банке «Восточная долина», и кое-как, под конец рабочего дня, в тайне ото всех, я исхитрился пробраться туда и даже сумел убедить сотрудницу выдать мне некоторое количество наличных. Их хватило на дорогу, одежду и даже не провиант. Я взял с собой немного – налил во флягу вино, чтобы греться в холоде, да чуть-чуть еды, и отправился. На все про все у меня ушло два с небольшим месяца – сначала надо было туда долететь, потом доехать до места, потом я много дней бродил по снежной пустыне (сам не знаю, как не замерз!), пока, наконец, не наткнулся на пресловутое поместье. И, знаешь, что? – Трес сделал многозначительную паузу и значительно проговорил, – Чаша была там. Такая, как и говорили – хрустальная чаша, больше смахивающая на большую вазу, только и ждущая, чтобы в нее налили воды. Вода у меня была – всеми правдами и неправдами я сохранил ее жидкой, не дал замерзнуть, – и я налил ее туда… – он неожиданно сжал кулаки и резко выдохнул через нос, – И эта чертова стекляшка не показала мне ровным счетом ничего! Я заглянул в нее, но не увидел даже своего отражения – я видел только дно хрустальной чаши, и только! Я разозлился – путь был долог, я устал, а вместо радости получил лишь разочарование, – и, недолго думая, плеснул в эту треклятую чашу вино из фляги. Я надеялся, что она разлетится вдребезги… Но нет, нет, чертова посудина устояла! Вода в ней, смешанная с вином, как будто закипела, над чашей поднялся пар, принял на краткое мгновение изображение какого-то круга, или обруча, или я не знаю, чего – и растаял, – парень опустил плечи, – Я не знал, и до сих пор не знаю, должно ли это было значить, что жизнь моя будет длинной или короткой, и значило ли это вообще хоть что-нибудь. Я развернулся и ушел, и… не буду рассказывать, как вернулся в Чикаго. Здесь, к моему ужасу, меня ждали… – он куснул себя за губу, сцепляя руки в замок, – В аэропорту я краем уха услышал, как какой-то молодчик выспрашивал у сотрудников, не сходил ли с какого-нибудь самолета широко известный Трес. По счастью, внешность мою он описать затруднился, хотя рост назвал довольно точно и даже упомянул цвет волос! Мне, честно сказать, стало не по себе. Я поторопился убраться из аэропорта, отправился в город… Здесь поджидал новый сюрприз. Обо мне выспрашивали везде – начиная от дверей особняка и заканчивая «Восточной долиной», опрашивали чуть ли не каждого прохожего. Кто-то очень хотел… да и сейчас хочет найти меня, Шон. И я боюсь, не для того, чтобы пожать мне руку.

– Так, – Рэдзеро, несколько погребенный под слоем информации, пару раз тряхнул головой, приходя в себя. На то, чтобы осмыслить сообщенное, безусловно, требовалось немало времени.

– Мне понятно все… но как они узнали, что ты был в банке? Не думаю, чтобы ты там назывался как Трес.

– О, это самое интересное! – Трес взмахнул руками и широко, очень мрачно улыбнулся, – Дело в том, Рэдзеро… этого не знаешь даже ты. Этого не знает никто, и не мог знать, никогда не должен был узнать! – он сделал паузу и негромко, твердо вымолвил, – Я – хозяин и создатель «Восточной долины». Банк принадлежит мне и только мне, хотя… – парень на секунду задумался, – Я везде подписывался как «К. Хилхэнд», значит, Кевин тоже имеет на него право. Но в брате я уверен – он бы не стал задавать глупые вопросы обо мне, ему, в конце концов, тоже не было известно, что произошло! Он, наверное, грустил? – в голосе Кева появились печальные нотки: брата он любил искренне и причинять ему боль не желал. Шон безмолвно кивнул и дополнил кивок красноречивым вздохом. О том, как грустил Кевин, блондин знал не понаслышке.

– Плохо… – Трес сам вздохнул и, хмурясь, внезапно завершил рассказ, – Вот так все и повернулось, Диктор. Я вернулся в Чикаго – без денег, лишенный надежды, зато знающий, что на меня, по-видимому, началась охота. Теперь у меня есть только эти лохмотья… – он окинул себя красноречивым взглядом, – И человек, предавший меня ради Пола Галейна, но признавшийся, что всегда считал меня другом.

– Я угадаю – это тот самый человек, благодаря чьему имени ты сумел выбраться с островов, – невозмутимо отозвался Рэдзеро и, усмехнувшись, облокотился на стол, подпирая рукою подбородок, – Тот самый, кто совершенно не понимает цели твоего визита к нему среди ночи. Разве что тебе больше некуда идти, вот ты и решил поискать дружбы экс-подчиненного…

– Отчасти да, – Трес отвечал не менее спокойно, чем собеседник, – Но отчасти… Я пришел к тебе потому, что мне нужна протекция, дабы пообщаться с человеком, который знает все.

– Так-так, – Шон немного склонил голову набок, едва заметно сужая глаза, – Дело принимает интересный оборот. И что же тебе нужно от того, кому известно все? К слову, должен заметить, что знает он все-таки не все на свете, в чем не так давно мы имели возможность убедиться.

Собеседник его непонимающе нахмурился: о пережитых несколько месяцев назад приключениях блондина он не знал.

– Убедиться?.. – медленно повторил он, однако, тотчас же досадливо махнул рукой, – Ладно, убедиться. Не важно. Расскажешь потом. Да, Шон, я хочу видеть Дикса, хочу поговорить с ним! Узнать… сам подумай – у кого еще мне спросить совета? Может быть, ему известно что-то об этой чертовой чаше, известно, почему она не разлетелась в пыль, а показала мне какой-то круг? Гилберт, наверное, единственный человек, кто мог бы объяснить мне это. А я хочу знать! – он внезапно стукнул кулаком по столу, заставляя слушателя досадливо поморщиться, – Хочу знать, означало ли это хоть что-то хорошее для меня, или… – он сжал губы и обреченно махнул рукой.

Диктор вздохнул, не отвечая. Вести экс-босса к своему лучшему другу он пока не хотел, по крайней мере, не видел в этом особого резона – задать те же самые вопросы Гилберту он мог бы и сам.