Перчатка Соломона

– Тогда вы, должно быть, хорошо его знаете? – Кевин, чувствуя, как его окрыляет надежда, едва удержался от того, чтобы не обнять незнакомку на радостях. Она, словно ощутив его порыв, сделала шаг назад, прижимаясь спиной к стене.

– Его никто хорошо не знает.

Ответить мгновенно растерявшийся фельдшер не успел. Двери лифта распахнулись, выпуская их на уже знакомую ему лестничную площадку, и незнакомка, не прибавив более к своей загадочной фразе ни слова, торопливо вышла, приближаясь к одной из дверей.

Кевин, разумеется, последовал за ней.

Дверь распахнулась, девушка отступила, пропуская его и спустя несколько секунд молодой человек уже оказался в узком коридорчике небольшой квартиры, испытывая какое-то странное стеснение и почему-то чувствуя себя не в своей тарелке.

За спиной щелкнул замок. Незнакомка, зайдя следом, обстоятельно заперла дверь и, опять обратившись к своему неожиданному гостю, внезапно вздохнула.

– Извините, что не представилась. Мое имя Энни, наверное, удобнее будет беседовать, зная его.

– Пожалуй, – фельдшер чуть улыбнулся, склоняя голову в знак своего довольства состоявшимся знакомством, – Кевин.

– Рада знакомству, – Энни, почти не глядя на него, стянула легкую куртку, повесила ее в шкаф и, помявшись несколько секунд, неожиданно произнесла, – Кевин… вы ведь из полиции, я права?

– Н… – молодой человек поперхнулся от неожиданности и, интенсивно помотав головой, наконец вымолвил, – Не сказал бы. Почему вы так решили?

– Просто… Но вы детектив? – отвечать на заданный вопрос она явно не планировала, не убедившись в том, что собеседник является представителем официальных структур.

Кевин вздохнул.

– Смею вас уверить – к властям я не имею абсолютно никакого отношения. Признаться, не думал, что все-таки похож на детектива… – он на секунду закусил губу. Не взирая на произнесенные слова, то, что девушка на полном серьезе посчитала его следователем, ему льстило. В голове вновь, как и когда-то раньше, мелькнуло сомнение в правильности выбранной профессии.

– Нет?.. – Энни, и не подозревающая о мыслях своего гостя, недоуменно моргнула, – Тогда почему же вас интересует Шон Рэдзеро?

Кевин вздрогнул. Имя, никогда не слышимое прежде, произвело на него неожиданно сильное впечатление.

– Значит, так его зовут… – ответа он не ждал. Ответ был уже ясен, совершенно очевиден – образ блондина в его сознании волшебным образом мгновенно совместился с названным именем, словно бы и не существовал никогда отдельно от него. Однако, узнать об этом человеке еще какие-нибудь подробности было бы явно нелишним.

– Энни, – молодой человек, сделав над собой усилие, мягко улыбнулся, – Пожалуйста, расскажите мне о нем. Это… может оказаться довольно важным.

Повисла тишина. Казалось, Энни решала, стоит ли сообщать молодому человеку интересующую его информацию, коль скоро он не имеет отношения к силовым структурам. Решала и никак не могла решить, однако, по прошествии нескольких секунд все-таки неуверенно кивнула, направляясь к одному из дверных проемов.

– Пойдемте на кухню, – произнесла она уже на ходу, – Там будет удобнее, да и… Признаться, мне бы не хотелось беседовать о таких вещах возле входной двери.

– Вы боитесь, что он может услышать? – Кевин нахмурился, следуя за ней и заходя на небольшую, но уютную кухоньку.

Здесь все дышало покоем, все было пропитано какой-то особой, домашней негой, так желанной каждому человеку после трудного дня. Молодой человек, невольно отвлекшись от цели своего визита, огляделся, чувствуя, как губы сами растягиваются в улыбке.

Пространства здесь и в самом деле было немного, но использовано оно было столь рационально, что его недостатка совершенно не ощущалось. Несколько навесных полок, шкафчик, стол, видимо, предназначенный для приготовления пищи, обычная газовая плита, раковина, другой стол, уже обеденный и диван возле него, плотно примыкающий к углу. На окне – милые, мягкие даже на вид, нежные занавесочки; под потолком – маленькая круглая люстра. И все в одном цвете, в одной бежево-коричневой гамме «под дерево», все до невозможности просто и вместе с тем оригинально и стильно.

– Присаживайтесь, – голос девушки вновь вырвал молодого человека из размышлений, отвлекая от любования кухонькой. Он машинально кивнул и, пользуясь приглашением, присел – на самый краешек дивана, будто боясь испачкать, осквернить его своим присутствием.

Девушка, выдвинув стоящий с другой стороны стола стул, присела напротив, кладя перед собой сцепленные в замок руки. Про предложенный чай она, судя по всему, уже успела забыть, а Кевин, скромный от природы, не решался напомнить ей об этом. К тому же – рассуждал он – сейчас есть вещи куда как более важные, нежели пустой с самого утра желудок. К слову, ничего съедобного к чаю ему не обещали, а без подкрашенной водички можно было как-нибудь и пережить.

– Что вы хотите знать о нем?

Фельдшер не колебался ни мгновения.

– Все.

Она вздохнула и, явно собираясь с мыслями, погладила шелковистую на вид скатерть, выравнивая какую-то незаметную складку.

– Тогда придется начать издалека… – она бросила внимательный взгляд на явно готового к долгому рассказу собеседника и, набрав побольше воздуха, начала…

…Жила-была некогда на свете одна старушка. Старушка с довольно странной, и достаточно красивой фамилией – Рэдзеро. Жила она довольно замкнуто, с соседями никогда не общалась, за солью к ним не бегала и являлась для тех личностью, в общем-то, загадочной. У нее была дочь, носящая ту же фамилию. Был ли когда у старушки муж и куда он исчез – оставалось тайной, ибо секретов своих она никому никогда не раскрывала, держа все при себе. Жили они с дочерью тихо и мирно, внимания ничьего особенно не привлекали, производя впечатление самой, что ни на есть, простой, обычной семьи… Так продолжалось до тех пор, пока из их квартиры вдруг не понесся детский крик.

Языки во дворе замололи, обсуждая неожиданное событие. Саму старушку подозревать в грехе казалось совершенно невозможным, да и попросту нелепым, посему местные кумушки мигом поняли, что «в подоле» принесла дочурка, нагуляв дитя невесть от кого.

Пообсуждали они эту новость, обсосали ее до косточек, да и забыли, увлекшись новыми сплетнями и событиями… Время шло. Бабка с внуком – как узнали о том, что дочь ее родила именно сына, оставалось неизвестным, но у сплетников свои способы добычи информации, – иногда появлялась во дворе, поначалу вывозя ребенка на свежий воздух в коляске, а потом уже и ведя за руку. Ничего необычного в этой ситуации местные болтушки не наблюдали, изредка лишь с неодобрением бурчали, что мать мальчика могла бы и сама гулять с ним, не нагружая этими обязанностями бабку. А потом вдруг узнали еще одну потрясающую новость – мать-то паренька оказалась кукушкой, да и бросила его на попечение бедной старухи, оставила и сына, и родную мать.

Снова замололи языки, старательно обсуждая сложившуюся ситуацию, жалея бабку, ругая ее дочь, а иногда и саму старушку не обходя плохим словом, упрекая в неправильном воспитании, которое та дала своей дочери и высказывая уверенность, что и внук ее хорошим человеком не вырастет.

Мальчик же, тем временем, подрастал, становясь все старше. Особенной общительностью он, вероятно, беря пример с воспитывающей его бабушки, не отличался, – друзей ни во дворе, ни в школе не заводил, с соседями предпочитал держаться подчеркнуто вежливо и отстраненно, и в конечном итоге кумушки стали поговаривать о психической неполноценности парня, утверждая, что испортила ребенка, несомненно, сама старуха. Да и наследственностью хорошей мальчишка, по их мнению, похвастаться явно не мог.

Впрочем, никаких проблем окружающим мальчик не доставлял, чужого имущества не портил, да и учился неплохо, посему люди просто махнули на него рукой, принимая поистине соломоново решение не навязывать ему своего общества, коль скоро он в нем не нуждается.

А ребенок рос. Миновали годы, мальчик стал подростком, затем юношей, молодым человеком… И новая новость потрясла весь двор.

Неизвестно, откуда и с чего вдруг пошел такой слух, кто или что явилось его источником, но в правдивости его сомнений ни у кого не возникало: Шон – так звали парня – страшный человек, преступник. В этом утверждении все были до удивительного солидарны, хотя виды его преступлений, якобы виденные каждым из говорящих, разнились: парня называли и наркоманом, и вором, и мошенником, а кто-то утверждал, будто собственными глазами видел, как Шон убил человека. Правда, в полицию не обратился, побоявшись мести ужасного жильца. Шли разговоры о несомненной судимости парня, его стали подозревать во всех смертных грехах сразу, и теперь уже сами начали сторониться молодого человека, с опаской косясь на него.

Шон же, решительно не желая замечать изменившегося к нему отношения (а может, и вправду его не видя), продолжал вести себя точно также, как и раньше, – оставался вежлив, приветлив и неимоверно холоден. Взгляд его голубых глаз, по свидетельству многих, был подобен ведру ледяной воды, а после непродолжительной беседы с этим парнем, хотелось сейчас же закутаться в плед.

И при всем при этом местные девушки на выданье сходились во мнении, что Шон Рэдзеро – редкой красоты молодой человек. Надо признать, он и в самом деле был таким. Высокий, спортивный, сильный и подтянутый, с четкими, правильными чертами лица, с голубыми глазами и светлыми волосами, да к тому же еще и опасный – ну, разве мог он не быть привлекательным для подавляющего большинства представительниц слабого пола? А тут еще и родители запрещают общаться с этим парнем, а запретный плод манил еще издревле… В общем, отбою от девушек у Шона Рэдзеро не было.

Бабушка его продолжала изредка показываться во дворе. Из квартиры, где она обитала вместе с внуком, никогда не доносилось никакого шума, там никто не ругался, никто не кричал, сама старушка не казалась несчастной, не щеголяла следами побоев – все указывало на вполне мирную и дружную жизнь двух родичей.

И вдруг она исчезла. Люди, обнаружившие, что бабки что-то давненько не видно во дворе, да и поняв по некоторым признакам, что и в квартире она более не обитает, терялись в догадках – никаких похоронных процессий не было, гробов из квартиры не выносили, «Скорая» сюда не приезжала и бабулю не забирала, но тем не менее, видеть ее больше никто не видел.

Спрашивать ее внука побоялись. По двору зашептали, что Шон сам убил старушку, дабы получить квартиру в единоличное пользование и проворачивать там какие-то свои темные делишки, а останки-то ее, поди, ночью вывез, да и утопил где-нибудь в реке или в озере. Многие всерьез ожидали, что нет-нет, да объявят в новостях о найденном теле несчастной бабушки, но подобных объявлений так и не дождались…

– После и сам он стал появляться здесь все реже и реже, – продолжала Энни, – Встречаюсь с ним изредка, здороваюсь, как и все, но более тесно общаться, как вы понимаете, желанием не горю. Думаю, некоторая доля правды в сплетнях об этом человеке все-таки есть, мне кажется, что он приобрел квартиру где-то в другом районе, подальше от злых языков. Ну, а честным путем такую сумму денег за такой короткий срок вряд ли удалось бы заработать… – она вздохнула и, снова опустив голову, несколько виновато прибавила, – Впрочем, это только мои предположения. Сплетничать я не люблю, лезть в чужую жизнь – тоже, но держаться от него на всякий случай предпочитаю подальше. Собственно, это все, что мне известно и, я боюсь, больше о нем не знает никто.

Кевин помолчал. История, услышанная только что, произвела на молодого человека впечатление довольно противоречивое и, хоть и прояснила немного личность блондина, все же однозначно его опасности не подтвердила. Пожалуй, он сам уже знал о Шоне Рэдзеро несколько больше, чем его соседи, но до сих пор уверен в точности своих предположений не был.

– То есть, никаких звуков там, или криков вы из его квартиры не слышали? – уточнил он и, подумав, прибавил, – После исчезновения старушки, я имею в виду.

Девушка отрицательно покачала головой.

– Нет, все тихо. А стены здесь тонкие, иногда слышно даже, как в соседнем подъезде соседи ругаются… Но с его стороны всегда тишина, – она задумалась ненадолго, затем неуверенно прибавила, – Хотя шаги его я, кажется, порой слышу. Но это только доказывает, что бывать здесь он иногда продолжает, а это я знаю и так.

Кевин кивнул и задумчиво потеребил губу. То, что блондин периодически бывает в этой квартире он знал и сам, – в конечном итоге, свидетелем пребывания его здесь был лично. Но вот вопрос избиения Пола Галейна по-прежнему оставался открытым и, хотя у самого фельдшера сомнений и не вызывал, все-таки доказан ничем не был.

– Скажите, Энни… – он помолчал, покусал губу и, наконец, пристально глянув на собеседницу, немного сдвинул брови, – У Шона есть братья?

Девушка, похоже, такого вопроса решительно не ждавшая, ошарашенно заморгала, часто-часто хлопая длинными ресницами.