Киевский котёл

И снова хохот, мучительный и обидный, как порка розгами. Хотя кто же и когда меня порол? Ах, мама! Одиножды только, было дело, и как раз за свидания с Галюсей.

– Я не думал… не думал… – пробормотал я.

– Что? О чем? – переспросил Ангел.

– Не думал, что у Ангела могут быть проблемы со зрением.

– Ты жив, сынок, – сказал Ангел.

Хохот Гали вовсе не затронул его. Наоборот, он сделался еще более усталым и печальным.

– Это не могила, а землянка. Я не ангел, а военный врач, и, к сожалению, старший из командиров. Ну, это если принимать в расчет тех, кто способен самостоятельно передвигаться.

– А я?

К чему я задал этот вопрос? Разве я забыл, кто я? Я – Егор Иосифович Пискунов. Русский. 1918 года рождения. Воинское звание и номер части называть мне не положено. Да и не сдамся в плен ни за что.

– Та ты шо? Не сдастся он! Та ты уже был бы в лагере, если б не я!

И снова хохот. И снова мучительная досада и ревность. И снова она толкует о запретном.

– О каком лагере говорит эта женщина? Послушайте, Ангел, она не так проста. Она никогда не была комсомолкой. Беспартийная и не во всем сочувствует… Мы с вами, как члены партии, обязаны вынести вопрос на партийное бюро…

– О каком лагере? Да у тебя все в голове попуталось. Ангел у него партийный! – Женщина отерла с ярких щек слезинки, но рот ее все еще смеялся.

– Да. Ему худо, – коротко ответил Ангел. – Но, может быть, действительно не стоит говорить об этом?

– Та отчего же? Среди нас нет политруков, и неизвестно, увидим ли мы хоть одного партейного, прежде чем перемрем.

Галя приблизилась ко мне, склонилась. Внезапно я услышал ее запах. Знакомый, будоражащий, он казался мне целительным, зато слова разили наповал.

– Я сама оказалась в «Черной роще».

– Где? – едва слышно переспросил Ангел.

– Березовый лес. Там была стрелковая позиция наших артиллеристов. Все они или погибли под обстрелом, или попали в плен, а позицию заняли фашисты. Что там потом произошло – не знаю. Мы с Ермолаем там слишком поздно оказались. Всех фашистов до нашего прихода повыпотрошили, а их там было не менее тридцати человек.

– Целый взвод! – хмыкнул Ангел, и я подумал, что он не верит словам Галюси.

– Та кто его знает взвод, чи ни? А только животы у всех вспороты и еще… – Она всхлипнула. – Поотрезано у каждого все. Ну все, что можно отрезать у человека: нос, уши, остальное.

– Фашисты – нелюди, – тихо проговорил Ангел.

– Пусть нелюди, – ответила Галя. – Та только тот, кто сделал это, тоже сатана. Резал, как на скотобойне, каждого. Ни одного не пропустил. Мы хотели их хоронить, та где взять силы на столько могил? Та я и в Оржицу торопилась. Я и сейчас туда тороплюсь. Я к тому толкую, что немцы чи фашисты не могли сами же своих порезать так. Значит, кто-то другой резал. Страшусь предположить, кто это мог быть! Если не фашисты, то, выходит, наши. Вы-то не знаете, кто?

Ангел покачал головой.

– А ты, Егорушка? Ты тоже мог проходить через «Черную рощу». Она тут неподалеку.

– Скажите, Ангел! Подтвердите, что она все лжет! Она один раз уж бросила меня. Предала. Ушла к другому. И теперь снова хочет обидеть своим антисоветским враньем!

– В чем же я соврала?

Вскочить.

Схватить.

Нет сил!

Оба, и Ангел, и Галя бросились ко мне, навалились. Боль терзала меня, мутила сознание. Я ослеп и мгновенно обессилел, не то обязательно бы вырвался.

– Он прикусил язык, – услышал я слова Ангела.

– Эх, хоть бы брага у нас была. Напоить его, как борова. Пусть спит.

– Лучше просто убей меня!!!

– Ха-ха-ха!!! Так же наивен!

– Послушайте! – Ангел снова положил ладонь мне на лоб. – Если угодно, можете называть меня Ангелом или как вам заблагорассудится. Ближе к вечеру мы вас прооперируем. Лечить вас – наш долг, и мы его выполним. А там, может быть, вы еще на что-то сгодитесь.

– Та на что же он сгодится…

Но Ангел посмотрел на Галю строго, и она умолкла. И даже зажала рот ладонью. Забавно, по-детски зажала. Скоморошина! Ангел обернулся ко мне.

– Не надо злиться на эту женщину. Вы ведь командир, а она нет. Тем не менее именно она спасла вас от плена. Хотя…

– …хотя лучше бы ему взаправду умереть, – закончила его речь Галя.

* * *

Я действительно не умер. Я просто провалился в забытье. Там я встретил Катю. С ней было скучновато, но надежно. Катя просто смотрела на меня и молчала: ни расспросов, ни упреков. Катя совсем не похожа на Галю. У нее темные волосы, карие глаза и хрупкое тело. Катя закончила три курса педагогического института в Харькове и готовилась быть учителем истории.

– Учитель истории нужен в каждом гарнизоне, – так говорила она.

Катя готовилась стать женой командира.

Мы долго гуляли по каким-то тропинкам, по обеим сторонам которых, в бурьяне, отчаянно кричали пичуги. Особенно старалась одна из них: выводила, гикала, охала. Я подумывал обнять Катю, она ведь, скорее всего, ждала этого, но как-то все не задавалось. Не знал, о чем говорить, и она молчала. Неловкости я не чувствовал. В голове прояснилось. Мучали лишь жара да жажда. Может, оттого не хотелось целоваться и говорить? А неизвестная пичуга все токовала, тосковала, преследовала нас от одного поворота тропинки до другого…

– Ишь как токует. Лучше ему.

– Определенно лучше. Возможно, наш план осуществим.

– Та не возможно, а наверняка! Он справится.

– Он слаб. Да и согласится ли он?

– А выбор есть? А за силы я отвечаю. Силы у него будут.