Сборник повестей

И снова застала Женю врасплох. Войдя в комнату, он увидел перед собой стройную шатенку с сумочкой через плечо – студентку последнего курса университета. Или спокойно-уверенную сотрудницу солидного офиса. И это превращение девчонки-подростка в деловую женщину, со строгим взглядом зеленых глаз, с ее чудесными ямочками на щечках, опять заставили сердце заколотиться бесшабашно, не слушая доводов рассудка, что близость невозможна сейчас. Что нужно ждать вечера, а пока держать себя в руках, стараясь даже не касаться Саши, чтобы не взорваться от непреодолимого желания.

А на заднем сидении, на плечиках, лежало, словно притомившаяся женщина, шикарное платье из вишневого бархата, которое Саша купила на юбилей школы, и висел темный Женин костюм с белоснежной рубашкой.

– Тебе розы понравились? Саша покраснела:

– Прости, Женя, даже не успела поблагодарить. Все так завертелось: скважина, сборы, поездка. Я просто закружилась от твоего внимания.

Саша понимала, что в отношениях с Женей, по всем понятиям, она была уже опытной женщиной, – десять лет замужества, пять лет после смерти мужа. А та легкость, с которой она позволила ему с первых минут встречи опекать, ласкать ее, отдавшись и душой и телом, ни о чем не спрашивая, ничего не требуя? Эта легкость могла быть истолкована, как доступность свободной женщины.

Когда час назад перед зеркалом сушила феном длинные волосы, впервые, словно со стороны, взглянула на происшедшее с начала сентября и ужаснулась:

– Да, в селе знают, что она живет монашкой, пропадала вместе с дочерью в школе, в своем кабинете до позднего вечера. Работает в саду, огороде. Но Женя ведь не пойдет по соседям и коллегам с анкетой «Моральная жизнь учительницы Александры Алексеевны».

– А эти ее походы с учениками по родному краю? Ради чего? А, может быть, ради кого-нибудь? А поездки по городам?

Саша видела его вопросительно-удивленные внимательные взгляды, словно Женя намеревался о чем-то спросить, но сам себя останавливал.

Саша ждала, что его нетерпение спросить о том, что волновало или тревожило, прорвется при очередной встрече – за столом, в машине, в спальне, – и тогда она скажет ему просто. Просто? Все не просто:

– Верь мне, я тебя люблю, – как-то театрально. Да ничего она ему не скажет.

Если Женя уйдет, уедет, а потом через несколько лет, встретив случайно, приклеит к своим губам любезную улыбочку:

– Ну, как дела? Ты превосходно выглядишь! – она, молча, повернется и уйдет на речку, будь то зимой, весной, летом или осенью. Уйдет далеко за село, от людей и машин, ускоряющих и без того безумно несущиеся дни, недели, месяцы, годы, уйдет, чтобы остаться снова одной со своим одиночеством.

Мост через Волгу проехали неожиданно быстро, без пробок, влетели на представительную площадь областного центра, долго кружили по узким старинным улочкам Саратова с односторонним движением, чтобы вернуться к зданию речного вокзала, где Женя заказал номер и столик в ресторане.

Необходимые формальности в фойе, и они остались, наконец, одни в шикарном, на взгляд Саши, номере с видом на Волгу.

И после месячной разлуки они вновь были полны близостью, страстью, возможностью говорить глупости, даже дремать в объятиях друг друга.

Собираясь в театр, Саша на глазах превратилась из студентки в прелестную незнакомку в узком облегающем бархатном платье с глубоким декольте, почти обнаженными загорелыми плечами и спиной, с умопомрачительным разрезом на полметра сзади. Черные бархатные шпильки удлинили фигурку. На шее сверкала только тоненькая золотая цепочка.

Распустив косу, Саша привычными движениями превратила пушистую после душа копну волос в элегантную прическу. Сборы заняли полчаса.

И не было истеричной суеты перед большим зеркалом, как у его бывшей жены. Тогда было лучше уйти из комнаты, чтобы избавиться от картины нанесения слоев различных кремов, и, самое главное, не видеть рисования автопортрета с часовой подкраской ресниц, бровей, щек, губ, после чего обычное человеческое лицо превращалось в стандартную журнальную маску даже у юных девушек.

Оставив, машину на платной стоянке, быстро на такси добрались до театра.

Они медленно поднимались из раздевалки вверх по лестнице, встречая одобрительные взгляды мужчин и оценивающие взгляды женщин.

Бархат и позолота, отличный оркестр, полностью заполненные нарядной публикой партер, ложи и балконы, красота декораций, дивная пластика балета, а, самое главное, – бессмертная музыка Петра Ильича Чайковского, – Саша видела, что Женя потрясен.

Она училась в этом городе своей юности шесть лет и не упускала ни одной возможности, экономя на всем, вместе с подругами пойти послушать оперу или сходить на балет, а летом – на гастрольные спектакли известных московских театров.

Женя в Саратовском театре оперы и балета был впервые.

Во время антракта вышли на открытую террасу с широкими ступенями, помпезными колоннами величественного дореволюционного здания.

Женя накинул на обнаженные Сашины плечи свой пиджак, так как прохладный ветер с Волги напомнил, что уже давно на улице осень.

Они смотрели на ярко освещенную площадь с гигантской сохранившейся фигурой вождя пролетариата, вековыми деревьями небольшого сквера в ансамбле театра с музеем Радищева, с высотными домами по периметру. Здесь прошлое великолепно сочеталось с настоящим. Город, через который прошли революции, смены диктатур, остался городом с неповторимым, не похожим на других колоритом, индивидуальностью и шармом.

– Как ты в таком платье в школе? – спросил Женя, когда они после антракта пробирались на свои места в партере.

Саша рассмеялась:

– А булавки на что? Одну на груди застегнешь, две – на спине, одну – под коленками, и все – строгое английское платье, правда, длинное и без рукавов.

Поздней ночью ужинать не хотелось. В ресторане заказали легкие блюда и выпили целую бутылку отличного муската.

Навеселе, долго стояли, пока окончательно не продрогли от осенней свежести, на пустынной набережной, глядя на темную воду, отражающую зарево огней большого промышленного города.

Было удивительное чувство покоя, легкости и ясности во всем.

Глава 13. Надежда

А все надежда в сердце тлеет,

Что, может быть, хоть невзначай,

Опять душа помолодеет,

Опять родной увидит край.

Где бури пролетают мимо,

Где дума страстная чиста, —

И посвященным только зримо

Цветет весна и красота.

    А. Фет

Воскресный день с утра хмурился, срывался иногда мелкий противный дождик, но, переодевшись, в теплые куртки, кроссовки, брюки, пешком прошлись от цирка до памятника Чернышевскому, по местному Арбату с многочисленными уличными кафе, яркой рекламой на магазинах и лавочках.

– А вот здесь, на месте сельскохозяйственной академии напротив консерватории стояла кирха, как две капли, похожая на нашу кирху. Представляешь! В Саратове и у нас – в селе Верхний Еруслан! Но ее взорвали.

Отреставрированное здание консерватории с высокими готическими окнами, шпилями и башенками, стояло, как бы само по себе, не вписываясь в ансамбль старинных кирпичных дворянских и купеческих домов, и органично смотрелось бы, наверное, рядом с величественностью лютеранского собора.

На месте погибшей церкви бил летом причудливыми струями оригинальный музыкальный фонтан, сейчас застывший на зиму.

Прошлись по тенистым аллеям Липок, сжатых со всех сторон наступающими домами. Здесь ощутимо чувствовался неповторимый, сохранившийся аромат смеси доцветающих роз, кустарников и асфальта.

– Если бы мы не уехали тогда, 1991 году, в Германию, я бы учился здесь, с тобой, – Женя остановился перед памятником, вздохнул, – и не было бы столько потерянных лет!

Они присели на старинную лавочку под огромной лиственницей.