Сборник повестей

Женя легко сдвинул болтающуюся на согнутом гвозде доску, и они протиснулись внутрь.

Вокруг все было огромно и жутковато. Сквозь дырявую крышу и пустые оконные проемы бесстрастно смотрели звезды.

Женя зажег спичку. Под ногами не было пола, только груды мусора.

– Здесь было совхозное зернохранилище. Но зерно не может храниться без крыши. Вот теперь здесь только сквозняки гуляют, – и столько горечи было в голосе Жени, что Саша снова взяла его за руку, крепко сжала, стараясь в темноте увидеть его лицо:

– Женечка, я не пойму, почему в людях, вообще в человеке, заложено это стремление разрушить, уничтожить, снести? Почему такая нетерпимость, непримиримость к красоте? Почему такое варварство в просвещенное время? Может быть, это просто темная зависть, тщательно скрываемая до времени, к таланту, уму, совершенству? Нет. Такая красота, как эта кирха, должна быть восстановлена. Должна же быть справедливость в этом мире.

– Хорошо, хоть не взорвали, как другие церкви, – Женя прижал Сашины ладони к губам, пытаясь согреть.

– Возможно, мы скоро уедем в Германию, – осторожно сказал он, – ждем вызова.

– Но ваша семья только недавно вернулись сюда, на родину из Сибири. У вас здесь дом, работа, школа, – эта новость не укладывалась в голове.

Да, Германия, Европа – это звучало, но они были так далеки с их языками, чуждым укладом жизни, своими законами и традициями.

– Женечка, не уезжай! Уговори отца и маму остаться! Ну, пожалуйста, – она схватила его за плечи, поцеловала в щеку, а потом, испугавшись, прижалась к холодной куртке носом и расплакалась.

Женя начал целовать мокрые щеки, глаза, губы, прижал к себе сжавшуюся, такую хрупкую в его руках девочку.

Голос его охрип от волнения:

– Саша, вот здесь, в стенах этого храма, клянусь, что обязательно вернусь в Россию, к тебе, и мы будем вместе. Ты мне веришь?

– Да. Я тебя дождусь, – и они застыли в объятиях друг друга среди хаоса разрушения и опустошения, в свете лунного сияния, лившегося сквозь огромные разбитые окна, истово веруя, что их клятвы обязательно исполнятся, потому, что все в этом мире не случайно.

На улице раздались громкие голоса:

– Саша! Женя! Автобус пришел, – и вскоре огни школы остались позади.

Все нахохлились в промерзшем автобусе, а потом отогрелись и загорланили песни.

Поездка всем понравилась, хотя на следующий день молодому физруку директор школы объявила выговор «за несвоевременное возвращение группы из запланированной поездки».

Начинались школьные олимпиады, потом подготовка к новогоднему карнавалу, а Саша мечтала, если не увидеть Женю, так хотя бы поговорить, услышать его голос. Но в телефонной трубке звучали лишь монотонные пустые гудки порыва связи.

Женя несколько раз приезжал с командой на районные соревнования по хоккею, лыжам, баскетболу. Саша видела его издалека, но подойти постеснялась.

Так судьбой было уготовано, что они больше не встретились в том злополучном году. И не успели даже попрощаться перед разлукой.

Глава 12. День учителя

Три желанья заветных есть у меня:

Первое – быть любимой,

Свободной быть – вот второе,

Ну, а третье – мира всем нам и покоя.

    (Из песни)

Женя появился в субботу, в канун дня учителя. Этот день традиционно отмечали в первое воскресение октября, и по всей стране учителей ждали букеты, открытки, безделушки, торты, а иногда и солидные подарки от более обеспеченных родителей.

Суматошная пятница с традиционными чаепитиями в каждом классе завершились общей дискотекой в вестибюле первого этажа. Сашиных семиклассников впервые пригласили на это мероприятие, и они сначала дичились по углам, а потом разбесились в общих быстрых танцах, в полумраке зала.

Трижды пришлось объявлять последний танец, пока дежурившие учителя не выпроводили всех из школы.

Саша танцевала весь вечер. Ноги на высоких каблучках гудели, как после многокилометрового пешего похода.

Было радостно от не проходящей молодости, внутренней уверенности, гибкости тела, от теплого сумрака продолжающегося лета. И снова, как весной, хотелось умчаться на вокзал, купить билет до любой точки на карте, куда хватит денег. И налегке, без лишних вещей, сесть в поезд, слушать перестук колес на рельсах и гудки встречных локомотивов, провожать глазами постоянно меняющийся пейзаж за окнами купе, рассеянно поддерживать разговор с случайными попутчиками.

С утра Саша собиралась мыть полы. И теперь, открыв дверь, стояла перед Женей в шортах, застиранной футболке, шлепках на босу ногу и с веником в руке: девочка-подросток с длинным хвостом схваченных на затылке простой заколкой волос. Пушистые завитки на лбу, возле ушей сияли золотом в свете лучей неяркого солнца, прорвавшегося сквозь тюль восточного окна.

– Сашенька, радость моя! – Женя нежно сжал щеки теплыми ладонями, жадно поцеловал в губы. – Как я соскучился по тебе!

Гладко выбритый, загоревший, весь отутюженный, лощеный – он был неотразим.

– Женечка! Женечка, приехал! – Саша, как маленькая, повисла у него на шее, поцеловала щеку, ухо, прижалась к такому родному, сильному, зовущему сердцу, отбросив мешавший веник.

– С праздником, любимая! С днем учителя! – желание обладать этим девичьим телом, сжать нежно грудь, исцеловать с головы до ног было таким до невозможности сильным, что потребовалось немалое усилие силы воли, чтобы внести свою девочку на руках в зал, поставить на пол и, сказав: – Подожди секунду, – стремглав вылететь обратно во двор и, стоя под крышей переплетенных виноградных лоз, выдохнуть стянувшее все тело напряжение.

Женя внес в комнату пластмассовое ведро с охапкой ярко красных голландских роз: – Это тебе. И это тоже тебе, – надел, примеряя на какой придется палец, золотое кольцо с большим зеленоватым камнем – под цвет глаз.

«Подарок любовнице», – мелькнула невольная мысль.

– Я сейчас переоденусь, – Саша повернулась к окну, – но Женя еще крепче сжал ладошку с кольцом. Это было просто невозможное счастье – чувствовать тепло его вздрагивающей ладони, глядеть глаза в глаза, осязать такой знакомый запах его туалетной воды, видеть реального, взволнованного, немного растерянного рядом с собой.

– Сашенька, я тут решил немного покомандовать. Примерно через час или раньше приедут ребята из нашего села и пробьют во дворе скважину, чтобы решить проблему с поливом на следующий год. Ты занимайся своими делами. Они свою работу знают. Я сейчас уеду, но прошу собраться до четырнадцати часов. Приглашаю в Саратовский театр оперы и балета имени Чернышевского на открытие сезона – балет «Лебединое озеро». Вчера вернулся в Саратов из Москвы. Там везде афиши. Купил билеты. Ты не против? – он притянул Сашу за плечи. – Отказ не принимается. Готовься к поездке. Переночуем в гостинице, побродим по городу, посидим в ресторане. Отметим твой праздник и нашу встречу. Я поехал. У меня дела. – Он ушел, а ей хотелось плакать от невозможности совместить столько радости в несколько мгновений жизни для одного человека – для нее.

Но она не заплакала. Плакала редко. Сжав кулаки, терпела боль, обиды, одиночество.

И не сдерживала слезы – ничего не могла с собой поделать, рыдала публично, – только на похоронах Кости, бабушки и дедушки.

Уход близких, эта невозвратимость, скорбные лица окружающих, их тихие голоса, замедленная скованная суета близких, непривычные ритуалы, неземная отрешенность на лицах ушедших, эти страшные ямы на кладбище – с этим невозможно было смириться. Но приходилось. Разум не хотел воспринимать происшедшее, протестовал, и реакцией на протест были слезы. После слез, успокоительных капель, двух рюмок на поминальном обеде вдруг становилось примирительно пусто, одиноко и неспокойно на душе от недоговоренности, недосказанности чего-то важного.

Хотелось закрыть глаза, заснуть, забыться, не веря в реальность происшедшего, и проснуться вновь с мыслью, что был просто жестокий сон.

Вскоре приехала бригада. Быстро и умело трое мужчин установили необходимую технику, набрали в большие пластиковые бочки воду из крана и начали работать. Через полтора часа установили привезенный мотор, подключили шланги, и вода с синевато-желтоватым отливом хлынула под яблони.

На вопрос: – А вода не закончится быстро? – рассмеялись. – Тут под нами пресное море воды.

С понятным интересом молодые мужчины разглядывали дом, цветники, сад, пока Саша, торопливо нарезала два пакета гроздьев давно созревшего винограда.

Деловито собрав все инструменты, мастера попрощались и уехали на двух «Опелях», оставив работающий мотор и приличную горку чистейшего, без примесей грязи и глины подземного песка.

Саша оделась не по-походному: в приличные узкие брюки от делового костюма, кружевную блузку с длинными рукавами, туфли-лодочки. Волосы заплела в тугую косу.