Сборник повестей

И ощутимый пряный запах смолистой хвои заставил Ярослава остановиться.

– Вот здесь и начинается наш кедровый заповедник. Привал! – Максим сбросил рюкзак под ноги. – Смотри, какие мощные деревья! Называются кедровая сосна сибирская. Ты орешки кедровые пробовал? Тут ты и должен обходы делать, чужих людей отгонять. Не знаю, какой в этом году урожай будет, ведь год на год не приходится. Но вся живность в округе, только благодаря кедровым орехам, здесь и выживает. Тут тебе и медведи, и лоси, и кабаны, бурундуки и птицы. Ну, и люди, конечно! Трудно сюда добираться, дорог практически нет, но все равно скоро со всех сторон полезут.

Он достал из рюкзака четыре мятных пряника, два протянул Ярославу:

– Садись! Отдохнем пару минут! Жаль, что теперь Александр Владимирович инвалидом стал! На костылях по этим чащобам вряд ли проберется. Если только на мотоцикле попробует? Некоторые из самых нетерпеливых промысловиков сюда начнут уже в середине августа подтягиваться, а самый бум в начале сентября начнется и до первых метелей. Если два месяца тут продержишься, то сам в эту свистопляску влезешь. А, может быть, и отец твой к тому времени вернется. Мы тоже с батей решили подзаработать на орехах. До первого октября в лесу жить будем. Адская работенка, но азартная. А потом – «труба зовет, пора в поход!».

Максим встал, отряхнул джинсы сзади:

– По некоторым приметам дождь ночью будет, а мне еще нужно по сухому домой засветло вернуться. Иначе буду всю неделю твои харчи проедать. В следующий раз до вершины сопки дойдем. Вот, где красота открывается! Уходить не захочешь. Перекусили и, айда, назад. И теперь ты по своим отметкам меня из тайги выводить будешь! Давай, старайся!

Выбрались благополучно. В тайге очень рано стало темнеть, и после отъезда Максима Ярославу сделалось невыносимо тоскливо:

«Хоть бы какую-нибудь собаку завел этот непонятный Александр Владимирович! И движок электрический ведь мог спокойно поставить! Что, денег не хватало? Пропивал, наверное, все с бродягами. Лес караулил, зверей стрелял да рыбу ловил – и никаких других проблем! Ни телевизора, ни компьютера, десяток прочитанных сто раз книжек – точно, спившийся алкаш! И тебе нужен такой отец? И ведь ты ради него готов здесь штаны просиживать!

Река притягивала, звала. Рядом с ней было, как в далеком детстве, не страшно. Она пела о чем-то, о своем, что таилось веками в ее непокоренной, неиссякаемой глубине.

Мысли завихрились в другом направлении:

– Если бы я был неандертальцем, то, точно, поклонялся солнцу, воде и реке! На всех валунах и скалах в свободное от охоты время делал бы острым камнем изображения светила и льющегося дождя.

Взбесившиеся комары, видимо, чувствуя приближение дождя, заставили закрыться на сеннике. Сна не было:

«А в лесу, если заблудишься, придется тебе, как в сказке про Мальчика – с – пальчик, лезть без специальной подготовки на самую высокую сосну и орать оттуда в отчаянии: „Помогите!“. А вокруг – „шумящее море тайги“! Сколько, интересно, километров мы сегодня отмерили с Максимом? Он говорил, что по тайге пройти за день пятнадцать километров – уже рекорд! Здорово он с этими тряпочками придумал, хотя без него я, может быть, и с ними куда-нибудь в болото точно бы запоролся. Эх, степь – матушка целинная! Дорог – видимо-невидимо! Можно сутки мчаться в любую сторону бездумно, и нет этой устрашающей тишины и угрюмости неприступных деревьев. Судя по старому адресу, Александр Владимирович тоже родом из заповедных брянских лесов. Вот потому-то он тут и прижился! И, возможно, в ВДВ служил. Тоже неплохо! Ладно, самое главное, – без паники!»

Глава 7. Максим

Начавшийся под утро дождь зарядил ровно на три дня. Вылезать из-под крыши не было никакого желания. И, чтобы развлечься, решил затопить баню. Дома дед давно перевел свою баньку на отопление газом, и ни на какие ванные и модные душевые кабинки не пришлось раскошеливаться. И вода была подведена.

А тут, облачившись в старый дождевик и резиновые сапоги, пришлось таскать под негромкой, но настойчиво барабанящей по спине и капюшону капелью воду из колодца, надышаться угаром и копотью из сопротивляющейся железной печки, которой вдруг стало не хватать тяги. Но потом все получилось, и накупался Ярослав вдоволь.

И, когда пил чай с любимыми вафлями, вдруг на минуту представил свою мать в этой заимке рядом с виртуальным мужчиной. Как она топит эту старинную русскую печь, жарит картошку, кипятит воду для кофе, стирает вручную в корыте в баньке белье. И ночью на жесткой лавке тонет в объятиях сильного мужчины, который несколько раз подряд изливает на нее, такую стройную и сексуальную, свое нетерпение и нежность.

«Ага, прямо сейчас! Из маленького чистенького немецкого городка в центре Европы она и думать не хочет вернуться даже в большой промышленный город на Волге, отмахнувшись и заслонившись от родной страны убеждениями, что переехали и живут вместе со своим мужем-немцем только ради достойного будущего своих дочерей! Конечно, сколько людей – столько и мнений! Живут же русские и в Китае, и в Эфиопии».

Ярослав поставил чугунок на огонь, начал чистить картошку на борщ.

«Спасибо матери Максима, всегда знает, что подбросить из продуктов, чтобы он, верный друг ее сына, не отощал. И пасту томатную передала, пакет с морковью и луком, и огромный вилок свежей капусты. Надо позвонить Максиму, чтобы приезжал, как подсохнет, в гости на пирог с капустой по-немецки – штрудель называется. Пальчики оближешь. И пирог сладкий немецкий – кухен – у меня всегда отлично получается. Да, милая мамочка Инна, не удалось тебе из меня истинного немца сделать, русские корни мешают!»

И опять все думы закрутились вокруг своей матери:

«Даже привязанная не такими уж огромными пособиями, зная неплохо немецкий язык, все равно никогда, моя дорогая мамочка, не станет там коренной жительницей! Ведь в квартире много лет говорят только по-русски. И мыслят по-русски, хотя, приезжая домой к деду, каждый раз мать напускает на себя такую европейскую сдержанность, чтобы никто не догадался, как им там, в чужом государстве, паршиво. И ее работу в большом тепличном хозяйстве легкой не назовешь. А дед с поправившейся бабушкой все равно вернутся домой, ведь оба коренные русские немцы».

Неделю после дождя никто не появлялся. Ярослав сделал попытку выйти на ту таинственную тропу, по которой его провел Максим. Нашел приметное дерево с первой завязанной тряпицей, почти незаметной в сумрачном свете притаившегося леса, прошел с десяток метров по чавкающей, размокшей грязи и трусливо повернул обратно, успокаивая себя, что «никакому дураку не приспичит просто так тащиться в кедровый лес».

А позже, надрываясь и толкая свой заляпанный грязью мотоцикл, весь взъерошенный и потный, появился Максим и буквально рухнул на лавку под навесом рядом:

– Ага, книжечки читаешь? Давай, баню разводи! Буду у тебя сидеть, пока дорога не высохнет! Пять километров не он меня, я его на себе пер! Тут главный лесничий к тебе на вездеходе прорваться хотел, но его в город на совещание вызвали. Вот он меня к тебе отправил: «Вдруг парнишка заблудился в наших чащах! МЧС тогда нужно поднимать!» А парнишка в книжечках картинки рассматривает? Нет желания смыться? Звонил наш председатель совета в полицию. Пока никаких новых сведений о твоем папаше нет. Ничего, оклемается – сразу появится. Май, июнь, июль в тайге – курортное время. Благодать! И теперь после такого дождя одна радость – корзину в руки и за грибами. Хоть можно перестать на время о пожарах думать!

Ярослав перебил нетерпеливо:

– Максим, дай скорее телефон! Меня уже, наверное, в розыск объявили. Дед не знает ведь, что я тайгу поехал посмотреть. Прибьет меня моя мамочка, когда вернусь. Еще один непутевый в семье объявился!

Максим тактично отвернулся, пошарил по кастрюлькам, наложил с верхом в алюминиевую миску рисовую кашу со сгущенкой.

Дед отозвался мгновенно:

– Да, слушаю. Кто это звонит?

– Дед, привет! Это я, с чужого телефона. У моего зарядка села. Как вы там? Как бабушка? Как мама?

Но дед был, видимо, на взводе:

– К черту твои шуточки! Ты где сейчас? Только честно? В Москву решил поступать? Мы, что, разве против? А молчанием нас давить – это свинство! Мать собралась в Россию лететь в связи с твоим поступлением. Слишком много свободы тебе дали. Профукаешь год и загремишь в армию! Даю трубочку Инне!

Ярослав растерялся. Вот этой правильной, любимой мамочке, как деду, лапшу на уши не повесишь! Ей, точно, нужно было в следователи топать! Решил врать до конца.

– Ярослав, сынок, называй адрес, где остановился? Диктуй, я записываю.

Ничего не придумал умного, как ляпнуть:

– Да дома я. Документы по электронке скинул, и сижу на речке.

Короткая пауза, а потом опять удар под дых:

– Хорошо, диктуй названия университетов, факультеты, куда сдал документы. Во все четыре вуза сдал? Сколько факультетов выбрал? Ведь все моментально можно проверить….

Опешил, замолчал в растерянности и автоматически выключил телефон.

Через две секунды – звонок:

– Сын, допускаю, что тебя куда-то занесло с твоими очередными выкрутасами. Но прошу и требую: включи голову и без экспериментов. Я очень внимательно изучила правила приема. Двадцать шестого июля заканчивается прием документов в вузы, где учитываются только результаты ЕГЭ. А первого августа заканчивается прием оригиналов документов у тех абитуриентов, у кого достаточно баллов для поступления на бюджетные места. Это первая волна. Короче: двадцатого – двадцать второго июля я прилетаю в Россию, а ты ждешь меня дома. Понятно? Если не пройдешь на бюджет, мы оплатим твое обучение.

И эта чехарда с поступлением, этот властный голос человека, приказ которого он должен был автоматически исполнить, кинувшись, сломя голову, в любой, даже самый захудалый вуз, – ради чего?

Ради будущей непонятной профессии, какой-то фантастической карьеры, ради престижности своего имиджа – все это завихрилось в сознании и вырвалось стремительно непонятным упрямством и неожиданной резкостью:

– Мама, пойми меня правильно. Я не буду в этом году поступать в университет. И мои документы спокойно лежат дома в шкафу на верхней полке. Объясняю, почему я принял такое решение? Я иду осенью в армию, а через год, повзрослев и увидев жизнь совсем в другой плоскости, буду думать, что меня больше всего интересует и привлекает. И давай договоримся: дома я буду только после первого августа. Нам с тобой уже давно пора серьезно поговорить.

Мать несколько долгих секунд молчала, потом переспросила тихо, видимо, там, вдалеке у нее внезапно от неожиданности «сел» голос:

– Ярослав! Это твое окончательное решение? Хорошо, я прилечу первого августа, – и она сама выключила телефон.

Оглянувшись на Максима, который, забыв про кашу, слушал весь этот ближний диалог, Ярослав положил его телефон на край стола. Горло перехватило спазмом.

– Ну, друг, круто ты с матерью разговаривал! Моя мамаша меня бы по лавке размазала, даже на расстоянии. Это ты из-за отца на институте крест поставил? А если он вообще не появится?

Ярослав перебил резко: