– Кто низвергнет тебя с высоты? – Только ты!
– Где куются ключи к твоей горькой судьбе? – Лишь в тебе!
– Чем расплатишься ты за проигранный бой? – Лишь собой.
(Неизвестный автор)
Как это было давно, в другой жизни, но почему так зримо, осязаемо она помнила каждую минуту того незабываемого существования? Наверное, это особенность юности – впитывать новизну перемен каждой частичкой души, словно камерой на память, записывая каждый жест, каждое слово, каждое мгновение.
Саша помнила….
В почтовом ящике на другой день лежала записка:
– Вечером на танцплощадке в восемь часов. Есть разговор. Женя
На секунду она представила вдруг, как они с Женькой танцуют медленный танец, и, покраснев, запела:
– Женя, Женечка, какое ласковое имя.
Танцплощадка была единственным местом, где по вечерам у старинной деревянной эстрады топтались на бетонном полу влюбленные пары, а остальные с нескрываемым интересом обсуждали последние новости села.
Свет фонаря освещал только танцующих, а вокруг были спасительная тьма, независимость, свобода передвижения и обычные деревянные скамейки без спинок
Женя с Колькой сидели на самой дальней лавочке:
– Там, в колодце точно дверца, но спускаться по канату очень трудно. Сейчас пойдем ко мне и сделаем веревочную лестницу – трап, как на корабле. Время еще есть.
– Разрешите вас пригласить, – белобрысый высокий солдат в выгоревшей на беспощадном солнце форме с какими-то нагрудными значками жестко схватил Сашу за руку, – нас к вам на уборку прислали с армейскими самосвалами.
От неожиданности Саша, растерявшись, покорно пошла за солдатом на освещенный пятачок.
Был медленный танец, и парень по-хозяйски, не отпуская ладонь, прижал Сашу плотно к себе. Она любила танцевать, с первого класса ходила в Дом школьников на занятия хореографического кружка, но сейчас она, прижав локти к груди, просто переступала в жарком объятии незнакомца.
– Какая у вас шикарная река! Мы до вас были в Астраханской области, так там, не то, чтобы искупаться, – пить нечего, вода привозная, – он еще что-то рассказывал, щекоча словами ухо, а она молила, чтобы скорее кончилась музыка.
Через вечность танец закончился, но парень крепко держал за руку, не собираясь расставаться. И тут Саша бесцеремонно вырвалась и скрылась в спасительной темноте. Ребят нигде не было.
Она видела, как солдат расспрашивал девчонок, пропустил быстрый танец, сделал несколько кругов по танцплощадке. Саша рванула домой.
Утром пришла к колодцу раньше всех привязала к тополю веревку с фонарем и стала ждать.
Первым появился Колька:
– Чего это ты вчера рысью за солдатиком побежала? Он тебя тоже в Белоруссию увезет? – Коля присел на пригорке.
– С ума сошел что ли? Какая Белоруссия? Вы лестницу сделали?
Колька обиженно засопел:
– Всю ночь лестницу делали и в колодце без тебя как-нибудь обойдемся. Женька вчера здорово разозлился.
И тут появился Женя, молча, размотал на пыльной дороге лестницу из веревок.
– Зажигайте фонарь, – приказал он, пробуя упругость веревок, – светите, – и полез вниз.
– Топор опускайте, – удары топором по предполагаемой дверце были глухими.
– Женька! Руби, не жалей! Давай я залезу – помогу, – Колька лег на землю, заглядывая вниз.
– Ребята! Дыру проломил ногой! Гнилые доски рассыпались на куски.
– Ура! – заорал Колька. – Подземный ход нашли!
– Я в дыру полезу с фонарем. Если веревка натянется, отвяжите от дерева.
Расчистив проем, он боком протиснулся, держа фонарь перед собой, и внизу стало полутемно.
– Я полезу, – вдруг сказала Саша, – а ты, в случае чего, беги к моему отцу в военкомат, он сегодня дежурит.
Колька не успел удивиться, когда Саша перемахнула ногу через остов колодца и начала медленно спускаться по лестнице в полной темноте. Было жутковато. Ладонью попробовала осклизлое холодное дерево стенки колодца.
– Женя, ты где? – голос звучал глухо в то же время беспокойно громко. – Женя, подожди меня. Она судорожно шарила ладонью по стенке, стоя на последней ступеньке лестницы.
Дыра оказалась на уровне груди, пришлось подняться вверх на две ступени. Ноги дрожали с непривычки. С трудом встала на одно колено, не отпуская спасительной лестницы, потом легла медленно на живот, отпустила лестницу, поползла на коленях вперед.
– Женя! – она закричала таким отчаянным голосом, что впереди засветился фонарь.
– Зачем полезла? И говори тише. Видишь, какие здесь крепления гнилые.
Он держал фонарь на уровне груди, согнувшись почти пополам. Вместо потолка сверху лежали древние дряхлые доски где-то на уровне двух метров с такими же гнилыми подпорками. Шириной проход был метра полтора, стены – потемневшая глина, под ногами – песок. Воздух – тяжелый, влажный, без всякой вентиляции.
– Пойдем обратно, Женечка! Если рухнет, то будет братская могила, – Саша схватила его за рукав. – Ну, пожалуйста!
– Сиди здесь с края, а я определю по компасу направление хода и пройду несколько метров. Жди, – и он, с трудом развернувшись в узком туннеле, унес лампу, и сразу стало темно.
Потом глаза пригляделись, – слабый свет теперь попадал из колодца, – сверху рассветало.
– Сашка! Вы там живые?
И в этот момент в темноте, куда ушел Женя, послышался треск не выдержавших тяжесть земли подпорок. До Саши долетела пыльная волна.
Она высунула голову в дыру и закричала не своим голосом:
– Колька, беги за моим отцом! Обвал! – сорвав теплую куртку, полезла вперед, вытянув руки, ничего не видя, словно слепая, повторяя: – Женя, Женечка.
Оставшийся воздух был забит пылью, дышать становилось все труднее. Шагов через пять она услышала Женькин шепот: – Саша, я здесь. Меня слегка присыпало.
– Сейчас, Женечка, сейчас, – она стала разгребать руками жесткую с комками землю, задыхаясь и плача невидимыми слезами