Золотая рыба

Девушка-подружка умолкла. Сандра – следователь, на допросе у которого врёт подследственная. Хоть ни о чём не говори с ней, кроме, как о рыбе.

– Если так пойдёт путина, детям куплю и зимние куртки. Матери надо бы элегантную… В Малокурильске есть.

Наверное, и Сандре надо ликовать. Явится приодетой… Яркие туфли на высоких каблуках; у неё нет таких. На низких есть, дома, дорогие. Она будет высокой на каблуках. Она и так не маленькая. И юбку эффектную, чтобы ноги…

Музыка! Танцплощадка под фонарями. Опять наблюдают, будто в театральном бельэтаже, но с цунамной лестницы.

– А нам в смену, – говорит Настя.

Темнеет. Тёплый ветер летит с музыкой, а они грубо топают литыми сапогами в цех, к рыбе, к Тоньке, к драке, к пяти нормам.

Утром – в барак, падают, как мёртвые. Мыться теперь нельзя на колонке, только в комнате за печкой, которую нагревают, чтобы сушить халаты, рукава мокрые, да и сапоги – в тепло. Для дров неновый ушат с двумя ручками. Нагружают, тащат вдвоём. Топят, когда отдохнут.

Ну, вот и превратилась в полу-дебильную Сашу, и такой ей быть. Мыслей во время работы нет. Автоматизм подталкивает к одной «идее»: натащить много рыбы, не дожидаясь, когда её притащит транспортёр: можно и не дождаться. Идеальный вариант – караулить у порционки. Правда, уборщица отгоняет наиболее ретивых к конвейеру (явно инструкция начальства) и для убедительности – шланг с ледяной водой, которым она моет пол, называемый «палубой». Это слово от новеньких.

Они не с большой земли, а откуда-то неподалеку, будто с моря. И они вербованные – так тут говорят, но не уехали домой, а кочуют по островам Курильской гряды; на некоторых и круглый год работают рыбозаводы. И на кораблях такие предприятия, плавучие.

– Вот бы на корабль! – улыбка Насти.

Эти две девицы на конвейере неподалёку. Самоуверенные. Морячки. И опять думают уйти в море. Вот тут схлынет, и они схлынут. Приливы и отливы.

«Останов». Выходят во двор. Бывалые курят, рядом пассивные курильщицы. Настя ненавидит дым с Одессы. Сандра от папы (болезненный курильщик). Но на Курилах многие курят не меньше, чем папа в Москве. «Вернётся она оттуда пьяницей и курякой…» – накануне отъезда бабушкино напутствие. «…и беременной…» – добавляет мама как врач.

Одна бывалая, – будто самка гамадрила: нет шеи, лба, лохматые брови и коротко стриженая голова. Голос – наиболее хриплый мат на конвейере. Других никаких слов от неё, кроме этих.

Её подруга мелкая, – не вдруг и поймёшь, – это девушка, а не подросток. Но лицо у неё миловидное. Да и фигура женская. И у неё нормальная речь. Кроме мата, такого наглого, какого нет ни у Тоньки, ни у Насти.

– Уборщица, б…, там палубу поливала, сука, и меня на х…, облила! – ребячливый голосок, которым вопит, ни с кем не ссорясь.

Нормальные фразы у неё за двоих: за себя и за Навалову. Имя этой Наваловой спросить? Но и так ладно: Навалова и Навалова… Старше (хотя выглядит наоборот) Стенька. У этой пока только имя. Полное – Степанида. Так уважительно её звать никто тут не будет, но она не претендует.