Золотая рыба

Они лезут в дыру на склад. Тут нет воды. На укладке – море. Коробки, будто картонные стены. Мы пришли проведать «нашу девочку» Галю? Тётенька Галина Никандровна тут наклеивает этикетки на банки с консервами. Но нет, «мы пришли» их воровать.

Настя берёт из штабеля, который не до верха, банки, и – в карманы халата.

– Бежим!

И они выбегают. Сандра глядит на луну: выть или не выть? Воровка куда-то делась на минуту. Но вот она опять рядом: банки открыты. Не уточняет, кем: парни у катера, рыбаки, наверное.

– На!

Рыба пахнет вкусно. Ночью под навесом нет японца. Саша-подельница выпивает соус. Фрагменты рыбы вытряхивает в рот. Банку далеко швыряет в контейнер для мусора. Блямц! Попала.

– А мою, – с уважением (к броску) довольная Настя. – Будем прихватывать хлеб. Деньги на еду не надо тратить.

Перерыв кончился.

Опять борьба с Тонькой. Опять мат. Актуальна лекция о мелком хищении на предприятии. Да, много тем для лекций и докладов.

Полуобморочно бредут. Утро, но солнце палит, оно курортное. Они идут вверх каскадом деревянных лестниц. Одна лестница, другая, третья.

Мытьё под колонкой. Там холодной воды вдоволь. Баню в этот день не топят. В бараке умывальник, на плите ведро с тёплой водой. Но Рита бесится: они с Настей не ходят за водой, не топят печь. Халаты вешают, мокрые рукава натёрли руки. Рита, Валя и Галя готовы на выход: они в дневной смене.

– Уха на плите! Где вы такую рыбу выловили! – утренний смех Риты. – Поешьте перед сном…

И Сандра ест «только рыбку», и только «дома». Нет ни желания, ни сил идти в кафе (открылось). И она экономит. Невидаль в её характере. Вполне вероятно, и карман для денег пришьёт, какой у Гали-богомолки. Рыба тут в открытом доступе. Другой рыбак отвалил Насте скумбрий. Это не та скумбрия, которой торгуют на материке. Так говорят, наверное, чтобы не забыть: находишься на острове. Для этого парня она – Света.

Удивляет лёгкость. Из каких-то неведомых ситуаций, в которых девушка легко называет себя другим именем? Где, на какой полке в голове, в каком отделе памяти? «Ай ченч май нейм…» – Куприн и Бунин? О женщине, и о позоре. В ряду: женщина-горе-позор. И для сокрытия горя и позора другие имена…

Сандра, назвав себя Сашей (манёвр уровняться с теми, у кого и горе, и позор), теперь не рада. Она тут – горбуша в одной сети с другой рыбой, вот и представилась «сайрой» (Сашей этой).

А вдруг горе и позор ожидают и её в далёком от дома краю? Некий негативный вариант судьбы выполняет программу другого имени. Какая-то не народная мудрость: с переменой имени индивид меняет судьбу. И не к лучшему. До буквальной смены не дошло.

Уху едят так, что не могут говорить. Приступом. Пьяное насыщение…

– В барак, который в конце улицы, навезут студентов!

Сандра не рада, не мыться ей под колонкой даже в полной темноте…

Внизу у моря – семейные рыбаки с катеров. Их жёны в цехе на выгодных местах. А наверху бараки набиты молодыми тётками, девчонками. Проверенные с головы до ног. Пищевая промышленность. Пищепром. Больных и ранее судимых не берут.

«Там бывшие преступницы! – пугает консьержка. – А ваша – туда? Они там заразные. Дворничиха говорит: оттуда едут больные или беременные без расписки». Мама: «Тихо!», мол, у нас в квартире такое не говорят. Но эта Антонина Егоровна придёт за солью, да наболтает. «У меня от неё лицо дёргается». – Жалоба бабушки. Обнять бабушку, как в далёком детстве, повторяя: «бабушка, бабушка», и никаких других слов.

Уха. Отличная уха! Дремлет Сандра. В голове путаница. Какая огромная и прекрасная родина, мы ехали ею так долго! И так много здоровых и добрых женщин. Настя, Рита… Да, да! Классную уху варит Рита! Великолепный остров. Шикотан. День в разгаре. Она додумает… Постель чистая, ветерок с моря в окно. Какой ветерок? Да, как в Евпатории.

– Одесса, – выдох Насти.

3

Далеко она! Не может в метро, на троллейбусе приехать к папе. Они-то в центре, в немаленькой квартире, дедушкиной и бабушкиной. Ей бы туда, к папе, увидеть его, вернуться домой на Долгоруковскую и поговорить… И с мамой, и с бабушкой. Верунька вспоминается маленькой, обнять бы её за мягкие плечики и пойти с ней играть на ковре. Хотя нет, Верунька не такая маленькая…

Накануне была зарплата, давка в их «Промтоварах» в Крабозаводске, идут давиться в Малокурильск. Тёплый летний день – и это выходной! Ей не в радость. Для неё всё, что на Шикотане, – подневольное.

Ну, почему, если надо уехать, то обязательно работать на рыбе? И пусть она хоть золотая, это – не Клондайк! Там хождение по краю. Там неординарные личности. А тут? Пищеблок банальный. Кухня. Бабы. Бабы на кухне. Готовят и готовят рыбу на прорву ртов.

Из бани, в этот день набитой, – с отвращением. Баб концентрация. Голые, орут, некоторые матом. Не остров, женская баня. Морячка-то не видать! Хотя камбалы много, то бишь, сайры…

«Не попади там в лапы соблазнителя!» Ха-ха-ха! Бабушка, наивная бабушка! Какие тут соблазнители! Да и соблазнить твою внучку непросто! Ей подходит яркий, неординарный. Вот папа. Георгий Евгеньевич. Он – смелый. Но его смелость в бумагах. И это не делает его ярким.

Другое дело его папа, то есть, дедушка Евгений Георгиевич, Джек, как его зовёт та бабушка. Бабушка Надя. Они с Верунькой называют её с добавлением имени. Дедушка Джек работал в Министерстве текстильной промышленности. Министерство процветало. Как и промышленность. Жили они с бабушкой Надей на улице Горького, на Советской площади. Он вышел на пенсию до развала всего советского, и этой процветающей отрасли. Теперь он ходит на лодке в море, он умелый рыбак. Он ради моря уехал в Крым. Именно его дом – их крымская комфортабельная дача. «Дом, который построил Джек». Идея: уехать к бабушке Наде и к дедушке Евгению Семибратову. К Джеку. Вместе рыбачить. Папа – рафинированный интеллигент, не такой, как его отец.

Идут цветущим островом Шикотан из Крабозаводска в Малокурильск. Жарко. Тут не только лестницы да тропинка в гору, тут нормальная дорога: пройдёшь кладбище, а дальше – лесом. Моря не видно. На какое-то время она забывает о нём. Дорога приятная. Зелень, трава, будто на подмосковной даче, менее комфортабельной, не такой, как в Крыму, но тоже неплохой, МИДовской. И другой дедушка, мамин папа Иван Илларионович Бурцев работал в министерстве, но Иностранных дел. На окраине дорога, как эта, в лесу птицы поют. По такой дороге она бы на велике. У неё спортивный. Пригнёшься к рулю, ноги легко крутят педали… Э-эх…

Рита, Валя и Галя далеко, они с Настей идут ходко, и вновь море. Оно не такое, как в Крабозаводске, будто огороженное непреступными берегами, а – длинной лентой. Весь Малокурильск – набережная. Но и тут, видимо, не купаются. В Крабозаводске, например, нет выходов к воде. Не поплавать. Купальник ни к чему.

В Малокурильске полно домов, не только бараки, не только баня и столовка. Причалы вдоль дороги, – это, видимо, центр. Окраины – на сопке. Да вот же мостик, где сходили с плашкоута студенты, а вербованных уволокли к другому берегу. Где-то тут командир отряда Саша, с которым танцевали на палубе корабля до полупьяных тёток, прервавших веселье. Эти бабы работают на рыбе каждый сезон. Им не надо далеко ездить. Они неподалёку, например, во Владике. Такой контингент окраин этого города. Тема для журнала «Вопросы социума».

На дороге машины. Они немного одичали в Крабозаводске. Цунамными лестницами вниз – вверх. Название удивляет: какое тут Цунами? Цунами – это бедствие, вроде тайфуна, какие-то непомерно-огромные волны…

– Давай проголосуем! – говорит активная подруга.

Она отоварилась в Крабозаводске – «детям» необходимое, дёшево. И тут купит. Матери – тоже. Она так говорит: не брат и сестра, а дети, не мама, а мать.

Тормозит микроавтобус эпидемической станции, медработники: дама, двое мужчин, не старые, лица добрые. Подкинут до универмага, это немного в объезд. Катят в гору.

В окошки видны пешеходы. Риту, Валю и Галю обгоняет автомобиль.

– Наши девочки, – с наивной энергией Настя.

Врачи торопятся, они «не такси», но тормозят…

– Девочки, Рита, Валя! – Далековато, да и не думают, что кто-то их окликнет из автомобиля. – Девчонки, мать вашу так…! – ну, будто в цехе в общении с Тонькой.

Дама теряет доброту:

– Выходите, живо!

Настя вылезает. Сандра выпрыгивает:

– Спасибо! Извините!

– Чего ты им расспасибковалась? Пошли они…

Вот и «наши девочки».

– Универмаг на горке: мне одна на конвейере говорила. А вы идёте впереди, не сворачивая. Я ору вам, и вдруг вас нет! – Рита напоминает о роли старшей группы Маргариты Трофимовны.

– Я золото куплю. Тут дешевле, чем на материке. Тряпки, что, износишь… Продам. Купим с моим хоть какой-нибудь неновый «жигуль». Вот как сынок умер, он о машине твердит, прямо до развода… На любой Шикотан уедешь…

Говорит Валя с подъёмом перед обретением «золота», ведь оно – автомобиль для «моего», отмена идей о разводе, а там и ещё ребёнок, и не умрёт… А на работе её ценят, кое-как дали отпуск. Начальница сжалилась: Димочка умер. Работает Валя, Валентина Олеговна, инспектором в отделе кадров небольшого предприятия, но одного в их городке.