25 рассказов

Объяснительная

Я, Непоренкова Алла, была задержана в квартире неизвестного мне музчины. Он ушёл. А я его электробритву поклала к себе в сумочку, да деньги пятьдесят долларов. Он мне дал за ночь всего сто рублей. Этот адрес мне дал парень, имя не знаю, а кликуха Штырь.

Объяснительная

Я была задержана в номере с мущиной Олегом. Он оказался домушник. Я приходила в гостиницу «Маленький приют». Шла в номер, куда говорила администратор Камова Л. Т. … Там были и другие девочки, они работали, как я. Платили, когда как. Парень по кличке Банкет мне знаком, но никаких адресов я от него не получала.

Объяснительная

Говорю вам честно о том, что занимаюсь тем, что встречаюсь с мужщинами и получаю от них суммы денег, но бумажник не брала. Адрес мне дал Бойко, имя Вовка, а кличка Штырь.

– Фу! – бумаги отталкивает.

– И тебя нашли не в твоей квартире!

– …с мУЗЩиной?

– Нет, но квартира не на Горьковой, а на мужчине. И ответь мне, как близко ты знаешь Бойко, он же Штырь, он же Банкет?

У Поляковой хохот (правда, немного нервный).

Клековкин намерен жениться на тихой «Белой Мышке». Она готова. Но он… Он повидал баб. Он отравился их красотой, их откровенными импортными тряпками, их ртами, их умением. Он эту «Белую Мышку»-Машку и обнять не хочет. Нет, теперь ему такую: и сегодня моют пол в коридоре, ночь проведут в «обезьяннике». И он опять не устоит, и в его телефонной книжке прибавится новый номерок. Но брак с такой, криминогенной, навредит карьере: майорские погоны могут и не дать.

Дуализм Клековкина и в отношении девицы Маргариты Поляковой. Да, грим не такой, но и она, как те, что вечерами не дома, не как его сестра Глашка, не как её подружка «Белая Мышь». Глаза Виктора Викторовича – к переносице.

Опять прибыла патрульная машина.

– Вот что, Рита, – (он меняет тактику), будто старший брат: – Вы не видели трудностей. Вам, Рита, надо думать о профессии, да и главное – замуж выйти.

– Не Рита.

– А… а как? Тебя же Маргаритой…

– Да, полное моё имя Маргарита, а сокращённо – Мага. Мага Полякова. Я, по-моему, представилась, когда знакомила с моей работой как исполнительницы. Меня никто никогда не звал Ритой и этого имени у меня не будет. А для вас я Маргарита Всеволодовна!

Какая, чёрт, Мага! Он к ней как к человеку, а она ему – Магу! Я покажу тебе Магу, Маргарита Всево-ло-дов-на!

– Вот что, Рита, – повторяет с тихой злобой. – Ты из тех, кто тёмным городом шляется. Ты ведь так угодишь к не очень добрым людям!

Улыбка в ответ, но будто укол.

Хватит! Он прекратит этот непонятный, не правильный разговор и… прекратит Полякову! Всю. С её голосом, манерой говорить, унижая его, Виктора Викторовича, хозяина в этом (лучшем в отделе) кабинете! Клековкин готов на выход: одёргивает мундир.

– Гитару!

– Можно не отдавать? – так, будто гитара её защитит.

– Нет, нельзя.

Да она беззащитна перед этим милиционером, она в плену. Но тот, немолодой руководитель? Она думает: для какой-то формальности её ведут к нему, доброму, а потом одна проблема – такси. И как бы не «угодить к не очень добрым людям».

– Пройдёмте!

Клековкин закрывает кабинет, а в нём гитару, точно прервав контакт двоих, более сильный из которых, конечно, не Полякова. Без гитары она выглядит неуверенно, идя за своим конвоиром.

– Да, никогда не бывала в милиции, – говорит, бодрясь.

Вниз лестница. Что-то в виде маленькой приёмной, и в ней тот милиционер, молодой и непротивный Влас. Дальнейшее мгновенно: её берут под локоток, и она – в полутьме за дверью. Ну, будто переход в какой-то кинофильм, где героиню вот-вот будут пытать, убьют.

Она давит руками плиту. Толкнуть, выйти! Напрягает руки, но никакого эффекта! И тогда она ударяет кулаком. Звук глухой, но чёткий ободряет, и она колотит:

– Откройте, откройте, вы не имеете права!

Она в могиле, где ничего, кроме лавки, свет в оконце, видна «приёмная», Клековкина нет, но тот лейтенант у стола.

– Уважаемый Влас, откройте, будьте добры!

– Я не имею права.

– Но я не могу тут быть, никак не могу!

У неё рыдания:

– Немедленно откройте! Гады! Ублюдки! – этот синоним незаконнорождённого не употребляла никогда.

Она падает. С высоты. «Это гибель! Я умираю?»

– Не могу тут, откройте, откройте! – с ней истерика.

Рядом в камерах ворчат: дрыхнуть не даёт «какая-то курва».

– Полякова, так вы заработаете срок.

Дверь открыта. Она идёт на прорыв между дверью и человеком. И видит не благородное, как во время баллады про шишки лицо милиционера Власа, а ущербное, как у Клековкина. Рука Власа хватает её локоть. Боль. Она вдруг видит косые глаза Клековкина, а в них древний опыт: трупы растерзанных людей: мужчин, женщин, детей. Подвал, некая вполне реальная преисподняя. И добрая философия «открытой двери», будто мозаика на облицовке храма, падает, как от сейсмического толчка.

Она на лавке в камере. Рука болит, но пальцы смогут зажать струны.

Какая вышла история из этого вояжа городом, для всех людей которого она придумала одну добрую песню! Правая рука в порядке, выбивает ритм о тюремную лавку, будто о гитару:

Вечер поздний, улицы пусты.
А мне так хотелось увидеть тебя,
Спеть тебе мою новую песню…
Тебя нет дома,
а дверь не заперта.
Что ж, я сяду на диван,
буду петь новую песню,
будто пою её для тебя.