Золотая рыба

– А – в хлебный?

– Он в другом веке, с прислугой. Наша теперь приходит иногда. У неё имя Липа. Олимпиада.

– Да? – не верит, и нет охоты говорить.

…Впереди остров Крит, туда везут группу рабов, пленённых критянами в Афинах, бросив на нижней палубе, кормят и поят. Их ждёт игра со смертью в облике быка Минотавра, на растерзание которому отдадут этих бедолаг. С тех пор, как они покинули Грецию, – смертники, и плывут навстречу гибели.

2

Нереальное путешествие на круизном лайнере обрывается ранним утром, как оборвался южный вечер у сопки песенкой про камбалу.

Нервная Рита:

– Вы не готовы?

– Нет-нет, мы готовы, – миролюбивая Настя.

– Какая каюта! – более нормальным тоном, – моя на шестерых. Такие гадины: водку пьют, орут, откуда-то мужики… Их усмиряла команда матросов этого парохода…

– …камбалы, – улыбка Насти.

– …ладно, давайте, чтоб никаких опозданий. Доберётесь?

– Объявило радио судовое, спикер, – Настя в этом эрудированная.

Нервная дрожь. Сандру выталкивают с великолепного корабля. Он теперь поплывёт без неё. Ей бы плыть и плыть… Обедать в ресторане, отделанном цветными витражами, отдыхать в удобной каюте. Постель ещё, как новенькая! Приятный душ…

Высохло выстиранное. Рядом комната-гладилка. Перегладив, аккуратно пакует на удивление маме, бабушке и Олимпиаде Тихоновне (с детства – Липа). А Настя, вроде, и не воспользовалась бытовыми благами. Рулон туалетной бумаги пихает в огромный чемодан, с трудом защёлкивает, стоя на коленях, подобрав юбку. Сандре неловко: как реагировать на такое? Или там, куда они едут, нет туалетной бумаги?

Её озаряет: уехала не ради мести маме и бабушке! Это не инфантильная месть. Ради корабля! Ради путешествия.

Вновь объявляют:

«Всем пассажирам, следующим на Шикотан, собраться на верхней палубе по правому борту…»

Настя глядит вверх, напомнив Галю, будто глас божий. Угрюмое лицо Сандры её удивляет.

– Куда плывёт этот пароход?

– Наверное, на Камчатку, в Петропавловск, который на Камчатке.

– Я не хочу выходить, – резкий подъём и команда: – Идём!

Но выводит их Настя коридорами и лестницами идеальной чистоты на крытую палубу, где нет танцев, но много народа. Угрюмо глядят какие-то тётеньки, от которых дух грязи, дух пьянки. Они ругаются матом. Вот оно что… Этот белый, внутри богато отделанный, блестящий медью, с мягкими диванами и дорогими коврами корабль набит какими-то бактериями, которые вспенились, выплыв на поверхность.

Открыт люк, будто люк самолёта, за которым небо; туда, как в кино, должен нырнуть парашютист. Корабль готов выплюнуть этот нештатный груз прямо в небо! Тянет дождём. Морю он ни к чему, его явление какое-то неестественное.

Вдруг в дверном проёме, как с неба и спиной к бездне, не боясь рухнуть в неё, – существо в полиэтиленовом плаще, некая стрекоза с рукавами-крылышками. Непонятно, откуда (с облаков? или нет?) эта тётка (маленькое мятое лицо, яркие помадные губы). Ну, не влетела же она, будто насекомое? Отбирает паспорта. Рита выдаёт ей пять штук.

– Я боюсь, – вдруг говорит Настя.

«Стрекоза» велит отойти, так как к двери бойкой цепью – студенты с рюкзаками, и – в люк! Отмашка другим.

У дверного проёма и Сандре не по себе: вдоль борта корабля дрожит канатная лестница (ступени деревянные). Публика неловкая, с вещами. В тревоге оглянувшись, видит Настю на верхней ступеньке: боится сделать шаг.

– Настя, не бойся! – она храбрая и перед этой девушкой, мало знакомой, и перед неведомым народом.

И та (вроде, такая бывалая морячка!) – тихонько вперёд. За ней, матерясь, остальные.

На воде – плот, то отдаляясь от борта корабля, то приближаясь к нему. На плоту парни-студенты (и знакомый командир отряда Саша) помогают девчонкам, да и другим. Сандра прыгает, шутливо отвергнув протянутые руки.

А Настя буквально падает в руки парней, и один крепко обнимает под выкрики и хохот. Не молодых, а тёток. Настя одёргивает юбку. На лице слёзы.

И, наконец, чёртова «стрекоза» – бойко с папироской, искрящейся, хоть и дождь.

Дождь не идёт, не накрапывает. И, тем более, не льёт. Он висит. Она будет помнить это утро и этот оригинальный дождик.

Буксир, тарахтя, ведёт плот по воде. На носу и на корме пограничники с автоматами.

– Эй, сударик, куда чалимся? – спрашивает какая-то похмельная пассажирка. – Куды приплыли?

– Шикотан! – орёт в ответ такая же другая.

Студенты готовы на выход. Оркестр: музыканты играют марш. На берегу ребята строятся в колонну, кричат «ура»…

Буксир тянет плот, Сандру увозят в чужое будущее. Она не любит ходить строем. Но, глядя на отдаляющийся берег, хочет в строй, в нём порядок, которого нет в толпе.

Все её любимые герои книг, одинокие, великодушные, не в ровненьком строю, но и не в толпе. Трудно быть одиноким. Но и у тех, кто в созидательном строю, как и у тех, кто в созидательном одиночестве, принципы цивилизованного мира. Принцип толпы – отсутствие принципов. И активность толпы направлена к разрушению. Именно эту энергию используют политики для им выгодных деяний, для этого и людей нарочно сгоняют в толпу.

Она, плывя на чемодане, на этом деревянном пароме, который Настя уже назвала, как надо, – плашкоут, делает вывод: она в толпе. Ну, нет… Она тут не одна! У неё Настя. Правда, паника на трапе корабля говорит о том, что эта подруга – слабая. От паники её избавила та, которая моложе. «Ты такая молодая, – и думаешь о смерти». Сандра ненавидит упоминания об её молодых годах.

– Их много! – удивлена Настя.

Каменные великаны тут и там. По колена в воде, а лиц нет (да и коленей). Безмолвные, как оба пограничника на носу и на корме. В их немоте тайная энергия, окаменевшая, но, того гляди, вырвется. Напоминают деревянных идолов в сквере на Чистых прудах.

– Сколько их?

Да, целая толпа, – хотела ответить. Нет, каменные непонятные надгробья индивидуальны, один на один с ветром и ударами волн.

Они огибают остров Шикотан. Входят в бухту.

3

На берегу их никто не встречает, фанфар нет. Тихо, как на даче. Но деревянное немаленькое здание, явно, не жильё. Лодки у мостика, катер на мели…

Людей нет. Только – девица. Объёмная. Или выглядит так на деревянном возвышении, которое подпирают выходящие из воды мокрые столбы. Будто она на подиуме, где любой выглядит эффектней. Они – на плоту, а он почти вровень с водой.

Девица в тёмном трико, полы белого халата, какие на работницах кухни, завязаны спереди. И белый марлевый колпак, явно поварской, накрахмаленный, надвинут до бровей. Резиновые литые сапоги отогнуты, из одного торчит нож. Девица меланхолична, но внимательно наблюдает выход на берег прибывшего народа, курит.