Проклятье памяти

Ответа не ожидал, действовал наудачу, и получил достойный ответ:

– Понятия не имею! – выкрикнула Пономарева, – я вам не справочная, я заместитель Председателя правления! Зачем она вам? Какое вам до нее дело?

– Надо поговорить, – старательно сдерживаясь, чтобы не заорать в ответ, сказал Илья, чувствуя, что еще немного, и он сорвется. Эта Пономарева – тупая яркая личность, чья-то любовница или жена – другого объяснения, почему она оказалась в этом кабинете нет, и быть не может. Ей ума не хватит картошку пожарить, а уж руководить и подавно. Макс несколько лет этой должности ждал, и получил заслуженно, а тут эта кудрявая курица, сидит в его кресле, за его столом… Или ее сюда посадили за заслуги известного свойства, или… Больно странно она себя ведет: орет, срывается и постоянно врет, и врет неумело, хотя кто бы говорил…

– Я ничего не знаю! – уже откровенно визжала Пономарева, она раскраснелась, кудряшки растрепались, прилипли ко лбу, отчего та стала еще привлекательнее. Злость шла ей, как прическа и макияж, и даже резкий голос не портил картинку.

– Уходите, или я вызову охрану! – Пономарева схватила трубку, принялась нажимать на кнопки. Илья быстро вышел из кабинета, прихватив с собой коробку, пошел к лифту. В голове тем временем крутилось одно: дело здесь нечисто. Эта взбалмошная красотка не просто так заняла место Макса, и ей есть, что скрывать. Уж очень странная у нее реакция, агрессия так и хлещет, причем защитная агрессия, ответная, так сказать. И плевать бы на нее, но не тянет Пономарева на эту должность, хоть убейте, не тянет, тут не известным местом, а и головой хоть немного работать надо. Да и к чему любовнице богатого человека ходить на работу, спрашивается? Ни к чему, тогда в чем дело? А тут еще и секретарша так удачно «по собственному» ушла, все одно к одному…

Он так задумался, что едва не сбил с ног серьезного молодого человека в темном костюме. Ушел от столкновения в последнюю секунду, пошел дальше, но юноша снова оказался у него на пути, и на этот раз «подрезал» уже откровенно, своих намерений не скрывая. За что и поплатился – по инерции Илья двинул дальше, отдавил парню обе ноги, довольно чувствительно толкнул в грудь, и только после этого остановился.

– В чем… – Илья не договорил. На пути между собой и лифтом он увидел еще двоих, тоже спокойных и серьезных до невозможности. Молодые люди просто стояли в коридоре, пропускали сотрудников, и не сводили с Ильи глаз. «По мою душу. Кто ж такие?» – пока он разглядывал оппонентов, тот самый молодой человек с отдавленной ногой сказал ни разу не дружелюбным голосом:

– Пошли, тебя Артемьев зовет.

И отошел в сторонку, пропуская Илью вперед, причем судя по тому, как перестроились двое его коллег, идти предстояло по лестнице. Но невысоко, всего-то на два этажа вверх, и проскочили их единым махом, причем Илья хоть и тащил в руках коробку, но дыхание не сбил, и даже на полшага опережал «конвоиров». И в кабинет начальника службы безопасности банка вошел бы первым, наплевав на субординацию, но рывок за рукав заставил сбавить шаг.

– Полегче, – буркнул рослый, очень коротко стриженый юноша, невежливо сдвинул Илью с дороги и первым шагнул через порог, встал у двери. Второй через пару мгновений оказался рядом, затем пропустили Илью, последним зашел юноша с отдавленной ногой, и загородил собой выход. Действовали все трое слаженно, быстро, не суетились, друг другу не мешали, и «держали» объект так плотно, что Илья ловил на себе взгляды всех троих одновременно. Впрочем, нервничать по этому поводу не стал, вопросов не задавал, а нахально, без приглашения, уселся на единственный свободный стул, поставил коробку на колени, и посмотрел на Артемьева.

Он помещался напротив, сидел, привалившись к стене и крутил в пальцах незажженную сигарету. Илью Артемьев будто и не замечал, целиком сосредоточился на действиях подчиненных, и непонятно – довольным остался или личный состав ждала выволочка. Потом глянул на гостя, на дверь, снова на Илью и сказал спокойно, таким тоном, точно они расстались полчаса назад:

– Здорово. Чего пришел? На работу?

В последних словах прозвучала усмешка, но в лице Артемьев не изменился, и оттого Илье показалось, что сб-шник посмеивается втихомолку. Не обида – злость кольнула сердце, но Илья виду не показал, и ответил Артемьеву в тон, то есть без малейшей эмоции:

– Вещи Макса забрал. Ольга просила…

– Понятно. Дай-ка сюда. – Артемьев быстро глянул вбок, и «конвоир», что стоял у двери, молниеносно выхватил у Ильи из рук коробку, и поставил на стол перед шефом. Тот сунул в рот незажженную сигарету, и подтянул коробку поближе, открыл, полез внутрь. У Ильи перед глазами даже свет малость померк и дыхание на миг перехватило от такой наглости. Но от первого порыва ткнуть Артемьева носом в эту самую коробку, вернее, голову сб-шника туда поглубже засунуть и подержать с пару минут, чтобы тот понял, как себя в приличном обществе принято вести, удержался, и сказал, стараясь не показывать злости:

– Что за хамство, господин начальник департамента. В каком хлеву вас мама родила? Вещи чужие, между прочим, и у них хозяин имеется…. Вам в детском саду не говорили, что чужое брать нехорошо? Или вы, пардон муа, в дикой местности выросли, и о хороших манерах только по телевизору слыхали?

Сработало – Артемьев малость обозлился, глаза сощурил, мельком глянул на Илью, и принялся перелистывать ежедневник Макса. Брат по старой привычке предпочитал планировать дела вручную, то есть записывал на бумаге самой простой синей шариковой ручкой, и при этом таким почерком, что позавидовал бы хирург или терапевт, то есть нечитаемым. В чем Артемьев и убедился, перелистнув пару страниц, потом отложил ежедневник в сторону и сказал, закинув сигарету в угол рта:

– А ты мне не указывай. Скажи спасибо, что повесткой тебя полиция не вызвала, а пока я с тобой по-свойски беседу веду.

Илья напрягся, чувствуя, как изменился тон Артемьева. Сб-шник смотрел на него в упор и даже в лице переменился при слове «повестка». И взгляд не отводил, ждал реакции собеседника, и дождался.

– Спасибо, – сказал Илья, и улыбнулся при этом, – век твою доброту не забуду. Но я вот что тебе скажу: есть что – предъявляй, как положено, через полицаев, а нет – так я пойду, у меня дел полно. Заявление на увольнение, сам понимаешь, писать я не буду, придумай что-нибудь сам, напряги фантазию, и в кодексе покопайся, там есть пара вариантов. Ну, бывайте.

Илья поднялся со стула, взял ежедневник, положил его в коробку, обнял ее и шагнул к двери. Троица моментально сошлась в «стенку», преградила ему путь, Илья поглядывал на них из-за коробки, прикидывая, с кого бы начать. Сподручнее выходило с самого рослого, он торчал строго напротив, и был до краев преисполнен служебным рвением, точно Артемьев им тут проверку на профпригодность закатил, не больше и не меньше. Илья совсем уже было собрался использовать классический ход: сунуть коробку в руки ближайшему оппоненту, ухватить за грудки второго и, прикрываясь от третьего, пробиться к выходу, как из-за спины раздалось:

– Сядь. Сядь, кому сказано. Разговор есть.

На этот раз Артемьев был зол до чертиков, и непонятно, на кого больше – на Серегина-младшего, или подчиненных, что так бездарно и близко подпустили к себе противника. Сб-шник остервенело грыз сигарету, позабыв поджечь ее, и только что ядом не плевался, но держался, как мог, изображал спокойствие. Да и ребятки у двери тоже сообразили, что чуть было не допустили роковую оплошность, разошлись, взяв Илью в «коробочку», и тому ничего не оставалось, как вернуться на стул. Артемьев бросил изжеванную сигарету в пепельницу, выбил из пачки вторую, отправил в рот, и неожиданно ухмыльнулся. Илья сидел в обнимку с коробкой, и ждал, что будет дальше. Артемьеву надо что-то узнать, это к гадалке не ходи, но вот тон, который он выбрал, ничего хорошего не сулит. А раз тон такой, то и козыри, скорее всего, на руках имеются. И не ошибся.

– Ты в курсе, что брат твой деньги из банка выводил? – сказал Артемьев, не сводя с Ильи взгляд. Помолчал, и добавил веско: – Большие деньги. Вором был твой братец, туда ему и дорога…

– Рот закрой, – Илья чувствовал, что губы еле двигаются, а язык точно не свой, присох к небу. Это не злость – ярость в виски ударила, еще немного, и заткнул бы Артемьева любым подручным средством, той же пепельницей к примеру, а тот реакцию Ильи просек, и дальше свое гнул, точно бессмертный или заговоренный:

– Вижу, ты не знал, да я так и думал. К тебе претензий никаких, ты мне вот что скажи…

– Рот закрой, – севшим голосом повторил Илья, и Артемьев неожиданно заткнулся. От двери раздался тихий звук шагов, и можно было не оборачиваться, чтобы понять – троица подошла ближе, и контролирует каждый вздох «объекта», и в случае чего быстро его зафиксирует с применением болевых приемов. С одним-двумя Илья бы сладил, возможно, и третьего бы вниманием не обошел, но тут дело было в другом – Артемьев явно что-то знал, уж больно нагло он ухмылялся, и даже нашел в столе зажигалку, и теперь крутил колесико, стараясь выбить из нее хоть искру. Но ничего не вышло, посему Артемьев зажигалку бросил в ящик, развалился на стуле, и сказал:

– Поганые новости, понимаю, но куда деваться. Мне руководство приказало, вот я и разбираюсь. Но ты пойми – я ж это не сам придумал, у меня документы на руках.

На стол легла тонкая синяя папка, Артемьев вытащил из нее несколько листов, положил на стол, подвинул Илье. Тот подтянул их к себе, и сначала ничего не понял – сплошь таблицы, цифры, текст на английском.

– Это список транзакций за несколько дней, а это, – на столе оказались еще три листа, – разрешение на перевод денег. Это фирмы-однодневки, я проверил некоторые – все конторы реально существуют, платят налоги и даже что-то там продают или покупают, не забывая периодически снимать наличку. Схема проста, и стара, как мир, проверена и безотказна. Сотрудник, давший добро на перевод, получает свой процент, и все расходятся, довольные друг другом. И Макс твой не устоял. Бывает.

Артемьев с истинно людоедским сочувствием смотрел на Илью, а тот, как завороженный, перебирал листы, и смотрел в них, ничего толком не видя. Ничего, кроме подписи Макса, его подписи – это было несомненно – уверенной, размашистой, «министерской», как называл ее отец. И цифр, несомненно, обозначавших суммы – хорошие, с кучей нулей на хвосте, одной такой цифирки простому смертному хватило бы до конца его дней. А всего цифр было несколько, небольшой, но внушительный столбик, по которым стояла знакомая фамилия.

Но, приглядевшись, Илья понял, что Артемьев, мягко говоря, не прав: подпись принадлежала Максу, но сделана была не его рукой. То ли порошок в копире в тот момент заканчивался, то ли бумага попалась не лучшего качества, но линии и буквы были тонкими и прерывистыми, точно их выводили без нажима, или перерисовывали детским способом, наложив оригинал и нужный бланк на стекло. И кроме этого было кое-что еще.

– Вранье. – Илья отодвинул от себя бумаги, – липа это, а не подпись. Это не Макс писал, а кто-то другой, советую тебе в другом месте поискать. Ошибочка вышла.

И сам едва сдержался от усмешки, видя, что попал в точку. Блефовал Артемьев, и ничерта у него не вышло, больше того, судя по его физиономии, он и сам знал, что подпись поддельная, а бумаги подсунул Илье с тем расчетом, что тот еще от горя в себя не пришел. Не знал, что у волковской породы одна особинка есть – тоска и боль инстинкты усиливают, а не глушат, и не только инстинкты, но также зрение, слух и способность соображать, что и сработало.

Артемьев собрал бумаги, пересмотрел их еще раз, и сказал:

– Я сам решу, где и что мне искать. Ты мне лапшу не вешай, а то я подпись твоего брата не знаю…

Злость пропала сама собой, точно воздушный шарик в форточку улетел, стало легко и спокойно. Илья покрепче обнял свою коробку, прижал ее к животу

– Знаешь, как же тебе не знать, тебе по должности положено. Ты на дату смотрел? – показал Илья на документы, – если нет, то сейчас глянь. Макс, по-твоему, что: чертову кучу денег из банка вывел – на свои счета, разумеется – и в тот же день в своей машине подорвался? На радостях, так что ли?

Артемьев перекусил сигарету, не обращая внимания на огрызок в зубах, сунулся в бумаги, глянул на дату, на Илью, снова на цифры, снова на собеседника. А тот улыбался, и ничего не мог с собой поделать, уж больно потешно выглядел главный сб-шник, да еще и в глазах своих подчиненных. И крыть тому было нечем, дату он, может, и видел раньше, но не рассчитывал, что Илья это тоже заметит. А тот постучал пальцами по картонным бокам коробки, и сказал, уже без улыбки:

– И этот, Стешин, что до Макса тут рулил, тоже деньги воровал? И в ангаре от инфаркта умер, когда сумма приличная накопилась, я правильно понимаю?

Вопрос был из тех, что остаются без ответа, как вышло и в этот раз. Артемьев собеседника даже взглядом не удостоил, собрал бумаги, и бросил перекушенную сигарету в пепельницу. Илья наблюдал за сб-шником, понимая, что раунд этот продули оба: Артемьев явно знал больше, чем говорил, и теперь уж ни за что не поделится, на что можно было бы рассчитывать в случае, если бы Илья проглотил ложь с подделкой подписи. С другой стороны, ничего нового сб-шнику выведать у Ильи не удалось, угрозы сдулись, перспектива вызова повесткой испарилась.

– Не твое дело. – Артемьев покопался в папке, и подал Илье еще одну распечатку. «Выписка по счету» – гласил заголовок из мелких букв, дальше шли строки: номер, дата и сумма, и довольно крупная. И внизу, под таблицей, фамилия и инициалы: Серегин М. В. Илья ничего толком не понял, покрутил листок, и положил его перед собой. Артемьев точно этого и ждал, сунул себе в зубы следующую сигарету, и малость невнятно проговорил:

– Это выписка со счета твоего брата. Счет открыт пять лет назад в другом банке. Движения не было несколько лет, и вдруг деньги поступили, и – как сам видишь – за два дня до его смерти. Деньги хорошие, я его понимаю, кто ж откажется. Это его процент за подпись, за разрешение левой транзакции и снятие наличных, что-то вроде аванса, так обычно и делается. Что скажешь?

Сказать Илье было нечего, он бессмысленно смотрел в распечатку, на цифры, а те уже буквально двоились в глазах. «Не может быть» – отчаянно крутилось в голове, но это было. Это счет Макса, это деньги, и – прав Артемьев – неплохие. И зачислены незадолго до того злосчастного дня – ну все-то одно к одному.

Артемьев грыз сигарету, как леденец, с хрустом и наслаждением, смотрел на Илью с превосходством и чуть насмешливо, потом выдал:

– Нечего сказать, бывает. Тогда я скажу – вор твой братец, земля ему пухом. Вор. – Он повысил голос, видя, как Илья подался вперед, но не пошевелился, постукивал пальцами по столу и уже открыто насмехался.

– Вранье, – кое-как проговорил Илья, – и ты это знаешь.

Артемьев изумленно поднял брови, скривил рот, и сказал:

– Докажи. Докажи, что брат не вор, или будешь деньги отдавать. Или сядешь за долги, вернее, вдова Макса, когда все продаст.

Тут вся злость куда-то подевалась, чувства разом притупились точно перед потерей сознания, Илья никак не мог поверить, что это происходит в реальности, и происходит именно с ним. Артемьев врет, как дышит, это понятно, и всерьез намерен свалить все на Макса в полном смысле, как на мертвого. Брату уже все равно, а вот живым еще не все безразлично, в том числе и память о близком человеке. Вор, значит…. Ну, хорошо.