Блог начинающего мага

Мы доехали до поворота к ее дому и неохотно расстались. Мне ехать еще около часа. Я пою за рулем, вспоминая романсы, которых, вроде бы, никогда не знала. Настроение совершенно потрясающее, легкое возбуждение и повышенная чувственность вызывают желание писать стихи, но я знаю, что едва успею выспаться, ведь завтра снова четыре часа в пути и десять – на занятиях.

Я рулю и рассуждаю о жизни. Принято считать, что люди заводят друзей в детстве и в юности, а дальше их круг только сужается. У меня в последнее время – все наоборот. Количество близких по духу людей растет, как снежный ком. Вдруг находятся друзья юности, которых больше не ожидал встретить в жизни. Друзья, оставленные на разных этапах жизни и по разным причинам, вдруг находят меня, не раз менявшую адреса и фамилии, и требуют внимания, и восстанавливают отношения, и хотят общаться. Я всем им рада, но с годами я стала ценить и одиночество, которое для меня – возможность развиваться в том направлении, в котором мне хочется. Я иду своим Путем. Я учусь отдавать любовь. Наверное, это и притягивает ко мне совершенно разных, но таких близких мне людей.

Некоторые просто честно сознаются, что заряжаются в моем присутствии энергией. Им кажется, что это – метафора. И ладно. Мне не жалко. А то еще лопну! Чем больше отдаешь, тем больше получаешь. Это – постулат. На практике иногда отдаешь энергию так интенсивно, особенно общаясь с больными людьми, что не сразу восстанавливаешься. Но я думаю, что скоро научусь отдавать энергию без ущерба для себя. Совсем другое дело – на семинаре или в клубе. Там отдаешь искренне все, что можешь, но взамен получаешь такую дозу энергии любви, что долго еще пребываешь в возвышенном состоянии духа. Если бы все люди умели так общаться, не было бы ни болезней, ни войн, ни преступлений.

Примерно в таком состоянии духа я въехала во двор. Везет же! Сегодня не шел снег, и я могу просто завалиться спать, не выполняя вечерней гимнастики с лопатой. Я сижу за столом и лениво ковыряюсь в еде. По телевизору идет концерт, посвященный творчеству Высоцкого. Современные певцы исполняют его песни, непривычно, конечно, но все равно слушаю с удовольствием. Выключаю телевизор, когда Высоцкого начинает исполнять Кобзон. Мне почему-то неприятно, какая-то в этом исполнении есть натяжка. Пишу об этом просто для того, чтобы пояснить, как мы все за один день пропитались общим духом: на следующий день выяснилось, что все, как один, выключили вчера телевизор именно в этот момент. Узнав об этом совпадении, мы хохотали так, что не могли остановиться.

Ложусь спать, все еще не расплескав состояние любви ко всему сущему. Вдруг какое-то беспокойство охватывает меня, не давая провалиться в счастливое небытие. Я долго ворочаюсь, а когда все-таки засыпаю, вижу крайне неприятный сон.

Пустой стадион, трибуны, ледовая арена. Почти наверняка я знаю, что подо льдом – вода. Откуда же я это взяла? Вдруг я слышу всплеск, поворачиваюсь в сторону звука и у забора, ограждающего стадион, вижу полынью, которая небольшой своей частью выходит на внутреннюю территорию стадиона, а большая ее часть явно располагается по другую сторону высоченной ограды. Меня охватывает паника. Я точно знаю, что этот всплеск раздался в результате падения в воду человека. И я знаю, кого именно. Это молодой парень, сын нашего директора. Такой же умный, красивый и добрый. Я бегу по льду, падаю у забора и шарю рукой в ледяной воде. Все бесполезно. Отверстие настолько мало, что даже если я и нащупаю тело, то не смогу его вытащить. Я вскакиваю и бегу вдоль забора до ворот стадиона, а потом в обратном направлении.

Там прорубь шире, но тоже недостаточно большая, чтобы в нее нырнуть. Я подползаю к краю и шарю в воде руками. Бесполезно. И вызывать помощь тоже бесполезно. Поздно. И во сне я думаю, что мне никто не поверит, ведь я ничего не видела. Мало ли что кому кажется. Пытаюсь ломать руками лед, но он толстый и не поддается. И я успокаиваю себя абсолютно нелогичным доводом: скорее всего парень плавает в проруби с аквалангом и уже, наверное, давно вынырнул где-нибудь в другом конце пруда. Какого только экстрима молодежь не придумает! Но сама понимаю, что этот довод не выдерживает критики. Хватит, нужно просыпаться.

Я просыпаюсь, беспокойство не проходит, картина продолжает стоять перед глазами. Я закуриваю, хотя бросила курить, потом беру книжку, читаю, немного успокаиваюсь и снова засыпаю. И вижу вторую серию. Мы на работе, утро следующего дня. Людмила, как всегда, опаздывает. Вбегает, бледная и в слезах. Рассказывает, что нашли тело. Ужас охватывает меня: я могла его спасти, но уговорила себя не вмешиваться. Я виновата. Слезы душат меня. Я просыпаюсь по звонку будильника, подушка мокрая от слез, веки опухли. Перед глазами стоит прорубь. Я завтракаю, собираюсь, еду за своей тезкой и все время неотступно думаю, что делать.

Пытаюсь анализировать события. Что было накануне? Мы загадывали желания, и я попросила расширить границы моего чувственного восприятия, обострить мои способности к чувственному познанию мира. Может ли этот сон быть ответом? Почему бы нет! Своими обостренными чувствами я уловила информацию, которая шла, возможно, не мне. Просто в ближайшем окружении этого парня не оказалось никого с открытым сознанием, готового ее считать. Возможны два варианта: либо ему грозит реальная опасность, и его через меня предупреждают, либо меня проверяют, что я буду делать с полученной информацией, стоит ли использовать мои возможности восприятия?

Задачка! Что делать? Так, в растрепанных чувствах, я доезжаю до дома моей тезки. Она выходит очень быстро. У нее тоже задумчивый вид. На мой вопрос вздыхает, потом рассказывает, что впервые за двадцать лет увидела во сне погибшего сына. Он улыбался и гладил ее по головке, но ничего не говорил. Она тоже проснулась в слезах.

– Не знаю, что и думать. Столько лет прошло, и вдруг – сын.

– Ты вчера рассказывала мне о нем. Так бывает. О чем перед сном думаешь, то и снится. Мне вчера показалось, что ты до сих пор себя винишь.

– Конечно. Мне не нужно было его тогда отпускать.

– Больше не вини себя. Сон для того и пришел к тебе, чтобы ты поняла, что у сына все в порядке, он любит тебя и ни в чем не винит. И ты не должна.

– Ты так думаешь?

– Абсолютно уверена. Ты вчера посылала такие импульсы, такие волны любви, что они дошли до твоего сына и вернулись обратно. Твоя любовь нашла его там, где он сейчас находятся. Но твоя боль мешает ему следовать дальше своим путем. Сейчас он свободен, потому что вместо боли почувствовал твою любовь и ответил тем же. И ты свободна.

– Знаешь, а мне и вправду стало легче.

– Вот и хорошо. Теперь, когда ты будешь думать о нем, ты будешь чувствовать только любовь. И этим поможешь ему. Ведь сейчас мы это знаем, правда?

– Спасибо, ты мне очень помогла. А сама-то что зареванная?

– У меня тоже был сон, с которым не знаю, что делать. Он у меня засел занозой в мозгу и не отпускает ни на минуту.

– Что такое, рассказывай.

Я рассказала все в деталях. Мы обе приуныли.

– Понимаешь, нам крупно повезло с директором. Он классный мужик, всегда в прекрасном расположении духа, все у него ладится, он нам полностью доверяет, никогда не дергает, пару раз ухитрялся помочь, причем оба раза до того, как мы почувствовали, что нам нужна его помощь. Он все время где-то на несколько шагов впереди. К тому же мы работаем в разных зданиях и практически не видимся. На праздниках встречаемся чаще, чем на работе. Это я к тому, что я о нем почти никогда не думаю. Он есть, это данность, и меня это устраивает. И сын у него такой же. Всегда улыбка на лице, со всеми доброжелателен. У него офис в нашем здании, иногда сталкиваемся в коридоре, здороваемся, и только. И уж, конечно, не думаем друг о друге долгими зимними вечерами. И вдруг, как обухом по голове. Беспокойство не отпускает. У него знакомые ребята, я знаю, экстримом увлекаются. Один пацан, он у нас работает, гонками на выживание занимается, чемпион области. Но я, честно говоря, не знаю, насколько они дружны.

– Я думаю, что его нужно предупредить.

– Конечно, в понедельник я с ним поговорю, даже если он примет меня за идиотку.

Я уже во сне пережила ужас, когда должна была его спасти, и не спасла. Но вдруг он сегодня во что-то ввяжется?

– А у тебя телефон его есть?

– Конечно, нет. И отца тоже нет. Могу узнать телефон матери, она с моими девчонками раньше вместе работала, они дружат. Но так нельзя, мать с ума сойдет, если, конечно, отнесется к этому серьезно. И вредно это, начнет гонять в уме дурные мысли, и нагонит. Могу попробовать достать телефон мальчика, но это будет странно выглядеть. Ума не приложу, что делать.

– Говорить с родными, ясное дело, нельзя. А предупредить как-то надо. Слушай, а давай с нашей магиней посоветуемся. Она же ясновидящая, может, что и подскажет.

Я вздохнула с облегчением.

– Правильно, а то я, может, зря паникую.

Мы приехали немного пораньше. Людмила, наша магиня, уже была на месте. Я подошла к ней и рассказала свой сон.

– Люд, я не знаю, имеет ли этот сон какое-то значение, или нет. Не идет он у меня из головы. А мальчик-то хороший, страшно за него.

– Скажи, как его зовут, я посмотрю.

Я назвала его имя и представила его. Людмила тут же выдала тираду:

– Какой же он мальчик, ему уже за двадцать!

– Точно, я его так назвала автоматически, для меня он – мальчик.

– Так, вижу большую черную машину. Больше ничего.

– У него черный Джип. Но я не пойму, причем здесь машина? Я видела лед и воду.

– А самого момента падения в воду не видела?

– Нет.

– Уже хорошо. Вода – просто символ опасности. А сама опасность исходит от машины.

– Что же делать?

– Не ездить на машине.

– Это невозможно. Ну, где ты видела парня, у которого есть машина, а он пешком ходит?

– Тогда он, по крайней мере, должен знать, что опасность существует. Может, будет осторожнее.

– Ох, пойду, пока занятия не начались, попробую позвонить кому-нибудь, у кого есть его телефон, а то заниматься не смогу.

– Давай, еще есть пять минут, потом телефоны отключим.

Я вышла в коридор. Единственным человеком, который мог узнать нужный мне телефон, был мой непосредственный начальник. Он замечательный, он поймет. Конечно, не хотелось бы так открываться даже перед ним. Он не скажет ничего плохого, даже не подумает. И поможет. Но репутации странной женщины мне не избежать. И это – вместо репутации жесткой и требовательной сотрудницы. Но, – не до репутации. В конце концов, не увольняют за странности, если они не мешают работе. По крайней мере, у нас.

Звоню своему начальнику в воскресенье, с утра пораньше, почти истерическим голосом, во всяком случае, дрожащим, и вываливаю, как можно короче: