Распыление 3. Тайна двух континентов

Фигово. Фигово быть таким правильным. Ошибки – это самое интересное…

И тут появился морской змей. Он выскочил из воды, как чертик из табакерки. Тело его изгибалось, свивалось в кольца и восьмерки – будто им управлял невидимый факир, играя на дудочке.

Голову змея покрывало такое количество рогов, наростов и бородавок, что приз за самое уродливое создание он получил бы вне очереди. Ноздри изрыгали пар, а из пасти воняло, как с заднего двора селедочной фабрики.

Базиль с братом встали на краю плота. Барон Суббота небрежно, словно шубу дорогих соболей, скинул с плеч простынку, Базиль снял и аккуратно положил у мачты любимый потёртый плащик.

– Гони во всю мочь, гардемарин. Ни в коем случае не дай себя поймать… – шеф без всплеска ушел под воду. Младший братец последовал за ним.

Обнявшись, мы с Гамаюн присели у Ванькиных ног.

Плот, влекомый тройкой крокодилов, маневрировал, как блоха меж собачьих зубов. Душный дым лез в глаза, барабанные перепонки лопались от пронзительного рёва – змей никак не мог нас ухватить.

Внезапно из воды выпрыгнули две акулы. Щелкая челюстями, как дыроколы, они вырывали из змеиного тела громадные куски – серебристое конфетти чешуи так и брызгало в разные стороны.

Гигантская рептилия заревела, как низкочастотный динамик. Звук становился всё выше, вот он перешел в вой, затем – в тонкий, на грани слышимости визг и змей, поднявшись под самые облака, лопнул. Над рекой заклубилась стая черных птеродактилей.

Построившись клином они, словно истребители, спикировали на акул. Те, махнув хвостами, скрылись в глубине. Птеродактили в воду не полезли.

– И часто вы так развлекаетесь? – пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос не дрожал.

– Игра в метаморфозы – это ерунда, первый курс. Камень, ножницы, бумага, – бросил Ванька. – Вот метафизиология – это да. Это, я тебе скажу…

Из реки взмыли орлы. Размахом крыльев они напоминали кукурузники, а повадкой – хищных мурен. Поднявшись повыше, орлы на бреющем врезались в черную стаю. Полетели клочки по закоулочкам…

Птеродактили, сбившись в кучу, превратились в смерч. Один из орлов не успел уклониться и задел смерч крылом. Я зажмурилась: будто воробей угодил в вентилятор… Безжизненный комок перьев плюхнулся в воду.

– Кто это, Вань? – крикнула я. Повернулась – а напарника и след простыл. Только мокрая рыжая макушка в десяти саженях от плота…

Второй орел превратился в громадного фиолетового джинна. Вытянув толстые губы он, как макаронину, втянул смерч и крепко сжал челюсти. Из его рта раздалось сердитое жужжание, а щеки вспучились, будто бы их пихали изнутри. Джинн шмыгал окольцованным носом, потешно шевелил ушами, но терпел.

На реке в это время установилась необычайная благодать. Перестал завывать ветер, успокоились волны, улегся песок по берегам – мы оказались в спокойной, как зеркало, воде.

– Глаз тайфуна, – благоговейно прошептала Гамаюн и, выпустив стальные когти, вцепилась в доски. – Ну, теперь держись…

Будто услышав, джинн улыбнулся уголком рта и хитро подмигнул. Извлек из складок просторных штанов древний позеленевший кувшин, выплюнул туда толстого шмеля, закупорил горлышко пробкой и небрежно швырнул глиняную тару через левое плечо.

– Тут и сказочке конец, – отряхивая руки, из воздуха соткался шеф и огляделся. – А где мой плащик?

Я смутилась. О чем угодно можно было думать, пока нас атаковал Сет: о жизни, о смерти, о рыбных консервах…

– Забыли, значит, – осудил нас с вороной Базиль. – Я тут за ваши жизни бьюсь, а вы об имуществе позаботиться не можете?

– Хозяин, мы… – начала оправдательную речь Гамаюн.

И тут из-под воды донесся и стал нарастать глубокий, не побоюсь этого слова, тектонический гул. Будто там, под ногами, столкнулись материковые плиты. Будто континенты, сойдясь в любовной судороге, бьются друг о друга скалами, горами и долинами…

В том месте, куда шеф забросил кувшин, река вспучилась горбом и собралась в гигантскую водяную фигуру. Хрустально поблескивая, она поднималась всё выше и выше. Вот уже обнажились берега, блеснуло илистое дно, – вся вода Нила собралась в громадного, до неба, великана. В его теле возникали свои течения, водовороты, мелькали косяки рыб и один очень удивленный бегемот…

Плот застрял в илистой каше на дне. Вокруг кишели оставленные без среды обитания рыбы, прыгали лягушки и лопались большие мутные пузыри.

Подняв ногу, подобную громадной водяной колонне, великан начал медленно опускать её на нас.

– А вот это, – сказал шеф и покрепче уперся ногами в доски. – Совсем другой разговор…

Волна обрушилась с такой силой, что бревна разметало, как спички. Возник водоворот. Всё – я, шеф, ворона, ошметки плота и корзин, – закрутилось, как лягушки в блендере.

…Вода была тёплая, чуть солоноватая, и сильно приправленная илом. Пистолеты тянули на дно, так же, как и набравшие воды башмаки.

Плавать я, конечно, умела. Но только по-собачьи. Кричать и звать на помощь было бесполезно: никто не услышит. Небо потемнело, опять засверкали молнии, а воздух стал таким же плотным, как мокрый брезент. Горизонт начал закручиваться воронкой, на дне которой зиял багровый, как созревший чирей, глаз…

И тут, где-то высоко над головой, прорезался тонкий луч. Словно нож, входил он в стену воды, и резал её, как консервную банку. По мере прохождения луча горизонт разматывался и ложился на место.

Плюхая по воде руками и ногами, я следила, не отрываясь, за лучом и наконец разглядела серфера, стоящего на доске. По воде он летел с бешеной скоростью, нарезая водоворот серпантином.

Пролетая мимо меня, он задорно улыбнулся и подмигнул – только тут до меня дошло, что это Ванька. Тело его, затянутое в серебристый костюм, переливалось мускулами, ноги уверенно попирали доску, а световой меч сверкал чистым изумрудным светом.

Миг – и горизонт с грохотом развернулся. Я оказалась в обыкновенной реке, среди мешанины веток, коряг и всякой водяной всячины.

Небо окончательно потемнело. Пошел дождь. К счастью, обычный, из крупных капель. Но к сожалению, холоднющий – будто его специально перед тем, как вылить в реку, хорошенько заморозили.

Сцепив зубы и стараясь дышать только через нос, я упрямо барахталась в маслянистом густом супе, совершенно не представляя, где берег.

Шло время. Плыть было всё труднее. Сил хватало только на то, чтобы держать голову над водой. Бабуля говорил, что смерть от переохлаждения – это не страшно. Перед самым концом ты согреваешься, а потом уже больше ничего не чувствуешь…

– Маша-а-а-а!..

– Ванька! – открылось второе дыхание и я отчаянно заработала лапками.

– Ма-а-а-ш-а-а-а!…

Кажется, голос идет оттуда. Или отсюда? Черт, темно, хоть глаз коли.

– Ва-а-анька-а-а!..

Вопль лишил меня последних сил, я захлебнулась и пошла ко дну. Дернулась пару раз, и… Всё.

Смутно почувствовала, как меня, поперек туловища, сдавили жесткие челюсти. Испугалась – а вдруг это крокодилозомби? Но, махнув рукой, ощутила гладкость металла и расслабилась. Только одно существо на свете имеет такие перья…

Воды из меня вылилось литров сто. Кажется, я теперь месяца два на воду смотреть не смогу. Ни пить не буду, ни умываться.

Буря стихла. Нил, потрепанный, но не покоренный, грел серебристую спину в закатных лучах. Мы с Гамаюн сидели рядышком у костра. Ворона всё отчетливее поскрипывала, кончики перьев на крыльях заржавели. Я пообещала себе: как только выберемся из этой глуши, раздобуду самого лучшего машинного масла и лично смажу нашу птичку от хвоста до кончика клюва.

Суббота, целый и невредимый, бессовестно дрых рядом. Шефа не было. Как мне объяснили, он уединился, чтобы поговорить с Сетом…

Весь берег был усеян речными валунами, вырванными с корнем пальмами, перемешанными с песком корягами и разнообразной живностью.

Неподалеку устроилось крокодилье семейство – с тугими от обжорства брюхами и снулыми ленивыми глазками.