Екатерина Чубарова

Они огляделись: бескрайность леса давила со всех сторон. Как яма, из которой в жизнь не выбраться; как беспощадные объятия трясины. Закричать до хрипоты, звать на помощь – никто не услышит, потому что за далью леса – мир, не подозревающий о существовании этого места.

«А где… Леонтий?» – стуча зубами, выдавила из себя Ненила.

Глаза различали в темноте силуэты: на дороге, где остались растоптанные следы от подков, лежал распростёртый человек.

Екатерина одна никогда не видела смерти. Но первая кинулась к нему. Наклонилась над его лицом, дотронулась до макушки. Войлочный колпак был горячий и мокрый, пар от него растворялся в морозном воздухе. На пальцах осталось что-то липкое.

– Леонтий! – хрип в горле заглушил её голос.

Подбежал Раффаеле, с неаполитанской расторопностью потормошил его за плечи и руки и приподнял под спину. Леонтий охнул. Из темени его на утоптанный песок вытекала тёмная кровь. Екатерина смяла колпак и попыталась промокнуть.

– Чем перевязать? – спросил Раффаеле.

– Погодите! – Ненила уложила Алёнку в траву на обочине. – Погодите, я найду!

Она развязала узелок, вытащила чистую пелёнку и разорвала пополам. Они втроём склонились над Леонтием, стоя на коленях на влажном песке.

– Потерпи, голубчик, – прошептала Ненила, обматывая ему голову.

– Пробили череп, – сказал Раффаеле. – Нужна тугая повязка. Но прежде – удалить осколки кости.

– Вы сможете? – спросила Екатерина.

– Без света и чистого ножа…

– Нам неоткуда ждать помощи, сеньор Раффаеле. Углич в одиннадцати верстах. Нам не дойти туда ночью с раненым человеком.

– Близко деревни могут быть, – он покрутил над коленями немеющими руками.

– Если пойдём искать, мы заблудимся, – сказала Екатерина. – Надобно дожидаться рассвета.

Лиза дрожала. У неё в ногах в траве сопела Алёнка.

– Который час? – Раффаеле сунул руку в карман. – Dannazione![39 - Проклятье! (неап.)] Они украли мой брегет!

– Чего делать, Катерина Иванна? – всхлипнула Ненила. – Будем ждать на дороге чью-нить повозку?

– Мы не сможем стоять на дороге неведомо сколько. Нам не остаётся иного, как ночевать в лесу. Как рассветёт, так и подумаем, как выбраться отсюда.

– Вы правы, Каттерина. Мы должны уйти с дороги. Ночью проезжают не только хорошие люди, – Раффаеле не признавался, какая усталость одолевала его после бессонной ночи в сарае. Сколько бы он отдал теперь, чтобы туда вернуться…

Он приподнял Леонтия под шею. Повязка промокла, почернела – хоть отжимай.

– Н-надо остановить кровь.

Ненила оживилась:

– Подорожником! Я пойду поищу!

– По-дорожь-ни-ком. Что это?

– Это круглые полосатые листья, – Екатерина ползала по обочине, ощупывала слизкую траву. – Не то, сеньор Раффаеле, это лопухи! Подорожник меньше.

Ненила нащипала листьев в подол. Не жалея пелёнок, туго примотала их к голове Леонтия. И Раффаеле понёс его в лес. Ветка схлестнула ему шляпу, и она пропала в пространстве ночного леса – но это было теперь не важно.

Екатерина шла впереди, раздвигая тенёта ольхи, лещины и молодых берёз. Под ногами шуршало, трещало и ломалось. Нашли сухое место под двумя осинами. Уложили Леонтия на покрывало опавшей листвы.

– Глядите, как бы ссыканцы не бегали! – беспокоилась Ненила. – Да не замёрз бы, страдалец, на голой-то земле! Ишь как сентябрит!

Держа на одном локте Алёнку, другой рукой она повесила клетку с голубем на сучок.

Повсюду пахло сыростью, болотом и еловой смолой. Кто-то хлюпал носом. Раффаеле, на коленях перед Леонтием, откинул с глаз прядь волос: Лиза дышала на руки – вот-вот посинеет.

– Мы можем зажечь огонь? – обратился он в небо, будто к самой Деве Марии.

Пока Ненила отламывала безжизненно висячие ветки ольхи, а Екатерина собирала хворост, он завернул Лизу в шерстяное одеяло. Как скульптуру Святого Ианнуария, привезённую после реставрации… А Лизе вспомнилось слово старой няни: «кузовенька». Когда после бани зимой её, четырёхлетнюю, кутали в толстый платок, а он ей оказывался до пят. Ласковое, домашнее и тёплое слово…

Сложили костёр пирамидкой. «Ог-ниии..», – стонал Леонтий.

– Огниво! – догадалась Ненила.

А он всё тянул дрожащую руку к груди, открывал сухие губы, издавая слабые стоны. Раффаеле наклонился к нему, приставил к уху ладонь… «За… па-зуфой».

Ненила сообразила – расстегнула большие пуговицы его старенького зипуна и нашла огниво.

Кучка хвороста вспыхнула. Пламя озарило лица оранжевым рассеянным светом. Все встали вокруг костра и с удовольствием стали греть руки.

Затихло. Влажная свежесть болотного воздуха смешалась с запахом дыма. Тоненькие веточки корчились в огне, тихо потрескивая. С деревьев, шелестя, скатывались листья. Ни одно птичье крыло не задевало покойных крон над головой. Лес спал.

– Повните того мужика в трактире? – шёпотом заговорила Ненила. – Мене кажется, он был средь них. От него смердело так же.

Барышни молча посмотрели на неё, высвеченную мигающими всполохами.

– Я не думал, что русские злые, – произнёс Раффаеле. – Когда надо защищать свою землю от врагов, они сами – враги друг друга. Нападают, убивают, грабят… Ненавидят… Мне жаль вашу страну… У нас в Неаполе тоже есть разбойники… Неаполитанцы, как русские, могут ненавидеть… Теперь они предали короля и свергли его…

– И наши однажды предадут и свергнут царя. Как я говорю, так и будет! – ответила Екатерина.

Леонтий блестящими глазами смотрел на умиротворяющее пламя. Не привык он лежать в присутствии господ, когда они так нуждались в его верном служении. Он силился найти в себе прежнюю мощь, но здоровье уходило из тела, и боль дробила седую голову.

От дороги их закрывала огромная пушистая ель. Нижние тяжёлые лапы её лежали на земле. Поверх осыпанной хвои Екатерина расстелила одеяло.

– Кто-то из нас должен смотреть за костром и стеречь от опасностей, пока другие будут спать, – сказала она.

– Вы сможете уснуть – на земле? – Раффаеле ткнул пальцем под ноги.

– Сеньор Раффаеле, в военный лагерь мы с вами едем тоже не на перинах спать!

«Едем, – повторила она шёпотом, развязывая шляпные ленты. – Знали бы мои бедные родители… Знала бы Нина, где я этой ночью. Знал бы Александр…»