Кротовая нора

«Угу, тебя-то, голубчик, я и буду опасаться вместе с Маврой, – решила я, – лучше не связываться».

У входа в Чесменский зал я заметила Дмитрия, разговаривающего с яркой, красивой дамой, высокой, чернобровой, в изумрудном платье.

– Катя, а кто та красивая дама, с которой Дмитрий Михайлович разговаривает? – решила спросить я.

– Где? – осматриваясь, спросила Екатерина Андреевна.

– Вон, у входа в Чесменский зал, – уточнила я.

– Где? – не поняла Екатерина Андреевна.

«Елки-палки, какой Чесменский зал, откуда я могу знать, как он называется, он так раньше и не назывался», – ругалась я на себя и про себя.

– У выхода в другой зал дама в изумрудном платье, ее трудно не заметить, – постаралась я исправить свою оплошность.

Екатерина Андреевна посмотрела, на мгновение ее лицо изменилось, но ко мне она обернулась уже с улыбкой.

– Это вдова – княгиня Ольга Бельская. Давняя знакомая Дмитрия, – развернувшись к ним спиной, ответила Ростовцева, не желая продолжать разговор.

Я же, наоборот, продолжала за ними наблюдать.

«Как же, знакомая, – иронизировала я, – смотри-ка, как она прижимается к нему. А в руку как вцепилась, да он и не против, улыбается, как Чеширский Кот. А фигура у нее классная, все на месте, не то что у некоторых», – констатировала я и отвернулась.

Стало душно от множества горевших свечей и от большого количества народа.

«Вот и пригодился веер», – вспомнила я. В детстве у меня был веер, пластиковый, якобы кружевной, который не вынес моего варварского обращения. Он был легкий, и не составляло труда пальцами одной руки развернуть и свернуть его. Мой нынешний веер был шелковым, на изнанке у него опорные планки, он чуть тяжелее моего детского веера, но принцип раскрывания и закрывания идентичный. Только мне пришлось следить, разворачивая веер одним движением руки, чтобы он открылся лицевой стороной к присутствующим, а не изнанкой. Я немного поразвлеклась с ним, совершенствуя навыки владения. С веером мне стало гораздо комфортнее.

Пару раз ко мне подходил кавалер в возрасте с красным лицом то ли от жары, то ли от выпивки, от него попахивало водкой. Я отказывалась.

– Мария, иди потанцуй, нечего просто стоять, – уговаривала меня Екатерина Андреевна.

– Не хочу пока, спасибо. Я осмотрюсь, когда еще придется здесь побывать, – отказалась я.

«Уметь бы еще так танцевать, может, и потанцевала бы, – думала я про себя, – как бы уйти из этого зала, чтобы не заставили танцевать».

– О, Варвара Дмитриевна, – помахала веером Екатерина Андреевна, привлекая внимание дамы в возрасте, – не видит. Машенька, извини, мне нужно с ней поговорить, я скоро вернусь.

– Да, конечно, не волнуйся обо мне, – сказала я.

– Сходи перекуси, выпей чего-нибудь или мороженое попробуй, вот там, – указала она мне на Чесменский зал. – Я скоро, – и, повернувшись, пошла к знакомой, огибая танцующих.

«Отличный повод сбежать», – обрадовалась я и двинулась к выходу из зала.

Пару раз я наступила кому-то на ногу, а потом мне кто-то наступил, пока я пробиралась в Чесменский зал.

22

«Ого, здесь еще больше народа, – удивилась я, зайдя в бывший аванзал, – и также шумно».

Стены аванзала сейчас покрывали деревянные щиты, декорированные золоченой резьбой, в том же стиле были сделаны многочисленные бра. Помимо бра, в углах зала стояли напольные канделябры-торшеры. На улице стемнело, и во всех канделябрах, торшерах и бра горели десятки свечей.

Потолок вокруг центральной части плафона и падуги занимала орнаментальная живопись. В простенках между окнами на северной стене были зеркала в позолоченных рамах.

В аванзале стояли накрытые столы. В центре каждого – жирандоли со свечами.

«Посмотрим, чем потчевали на балах знать, – пробралась я к столам. – Фрукты, ого, и арбуз есть, и апельсины, засахаренные фрукты очень вкусные, я пробовала у Екатерины Андреевны. Пирамиды с конфетами, как здесь говорят, с конфектами, богатый ассортимент напитков. Чего бы выпить? В графинчиках, скорее всего, водка. Это вино белое и красное. Кофе, чай. Кстати, самовар в традиционном виде пока не изобрели, помочь, может, изобрести? Подумаю об этом. Вот мороженое буду, надо попробовать, какое оно, тем более натуральное все».

Свежий аромат апельсинов и арбузов перебивал запах свечей, пота и резких духов. Крупные куски сахарной ягоды сочились соком, так же, как и яркие оранжевые круги апельсинов. Огни сотен свечей отражались и переливались брызгами света в многочисленных фужерах с вином и шампанским. Отдельно стояли вазочки с разноцветными шариками мороженого на льду.

Лакеи, обслуживающие столы, сновали взад-вперед. Лакей, которому я хотела сказать про мороженое, не успела я моргнуть глазом, куда-то убежал. «Ладно, сама себя обслужу, чай, не баре», – усмехнулась я.

Пробираясь к столу с мороженым, я увидела ту самую француженку, с которой столкнулась в галерее в парке. Сегодня она оживленно разговаривала с моложавым мужчиной, они вышли обратно в танцевальный зал.

Наконец я достигла своей цели, но не успела протянуть руку к вазочке с лакомством, как рядом со мной раздался визг и запахло паленым.

Обернувшись на визг, я увидела, что у одного вельможи, стоящего у торшера, горит парик. Он, пошатываясь, машет руками. Дамы начали махать веерами. Еще немного, и вспыхнет его кафтан.

«Дуры, что ж вы делаете, а мужики где? Так и сгорит ведь дядька», – мгновенно пронеслись мысли. И, не раздумывая, растолкав верещавших дам, я сорвала парик с вельможи, бросила его на пол. Парик продолжал гореть.

Я увидела лакея, в растерянности смотрящего на меня. Я подбежала к нему.

– Быстро снимай кафтан, – скомандовала я. – Быстро! – закричала я, стараясь перекричать гул голосов и музыку.

Не дождавшись, я стала стягивать кафтан с лакея. Стянув, бросила его на парик и, подняв юбку, потопталась на нем.

К вельможе подбежала дама, начала его тормошить, расспрашивать, кто-то подал ему воды. Вокруг него сгрудилась толпа. Я, пользуясь суматохой, стала пробираться подальше от них, глядя себе под ноги. Вдруг я в кого-то врезалась, подняв голову, увидела, что это был Дмитрий.

– Ой, – только и сказала я.

Строганов молча схватил меня за руку и в прямом смысле слова поволок в сторону тронного зала, в котором тоже стояли накрытые столы, и играл оркестр. Дмитрий, не останавливаясь, привел меня в аудиенц-зал. Я даже не успела рассмотреть тронный зал, а ведь он тоже сейчас не такой, как в будущем.

В аудиенц-зале никого не было, только горели свечи в настенных бра между окон над зеркалами. В зале было практически темно. Двери в буфетную и в белую столовую были закрыты.

Дмитрий остановился, усадил, практически толкнул меня на стул, стоящий у дверей в буфетную, и навис надо мной.

– Это что такое там было? – довольно грозно спросил он тихим голосом, почти шепотом, но мне стало жутковато.

– Что? Я помогла предотвратить пожар и человека спасла, – пожав плечами, ответила тихо я.

– Это было очень дерзко, юные барышни так не поступают, тем более с князьями.

– Если князь, пусть горит? Что же все стояли как истуканы? А где вы были, Дмитрий Михайлович? Что же вы не поспешили на помощь? – пошла я в атаку.

– Где вас воспитывали, барышня? – оторопев, спросил Дмитрий.

– В России, папенька с маменькой, – продолжила дерзить я.

«Не нарывайся, – останавливала я себя, – замолчи, прикуси свой язык. Молчи, дурочка».