Я отомстила Гитлеру. Менталитет советского народа

У неё глаза такие, словно чудеса!
У неё такие брови, глаз не оторвать.
Я не сплю вторые сутки, мучаюсь опять.

Эх, звуками играя, поёт сама зурна.
Вот она какая, Армения моя!

В Ереване на базаре слушали свирель.
А на озере Севане кушали форель.
И коньяк армянский пили, пили там и тут.
Голова у нас в порядке, ноги не идут!

Эх, звуками играя, поёт сама зурна.
Вот она какая, Армения моя!

Гитару у Рустама просит Гиви. Он грузин, и, конечно же, его песня о Грузии.

Вадим поет о Москве, и мы мысленно шагаем с ним по столице.

А я иду, шагаю по Москве.
И я пройти ещё смогу
Солёный Тихий океан,
И тундру, и тайгу!

Сашок поет о Ленинграде:

Город над вольной Невой
Город нашей славы трудовой,
Слушай, Ленинград, я тебе спою
Задушевную песню свою.

А я жалею, что нет гитариста из Иркутска, и, когда Саша замолкает, пою:

Плывут и плывут
прибайкальские шири.
Саянские горы
синеют вдали.
Нас встретит столица
Восточной Сибири,
любимый Иркутск —
середина земли!

Все гитаристы подыгрывают иркутяночке, как ласково они меня здесь называют. После меня Катя завершает импровизированный концерт песней:

Мой адрес – не дом и не улица,
Мой адрес – Советский Союз.

В конце концов, к этой песне присоединяются все.

Вдруг мы замечаем, что лучи солнца уже давно прибились к нашей компании. Костер потускнел. Из палаток один за другим появляются студенты, им пора на работу.

Мы разбредаемся по палаткам спать.

Рассвет наступил.

    г. Усть-Илимск.
    1975

Горячее лето 1973 года

Еще не звучало набатом слово «БАМ», а уже вовсю работали изыскатели и проектировщики, шло освоение необходимых баз для будущего строительства.

Я закончила тогда третий курс строительного факультета ИПИ и поехала со стройотрядом «Иркутянка» в Усть-Кут. Наш лагерь располагался на реке Якурим, на окраине города в лесу. В отряде было сорок девчонок, семнадцать из которых звали Танями. Весь отряд разделили на три бригады. Одна работала на ремонте школы, другая на окраске и изоляции трубопроводов, а наша, третья, на земляных работах по обваловке резервуаров для хранения нефти. Работали мы с восьми утра до восьми вечера. Выходной день, он же банный, был один: воскресенье.

Говорить, что мы уставали, это значит, ничего не говорить. Основными орудиями производства были: лопата, кирка, кайло, лом. Работа на валах с раскидываем привезенного грунта лопатами с последующей одерновкой считалась легкой. Поэтому нас очень часто гоняли на помощь другим бригадам, как считалось, имеющим более тяжелую работу. Так мы красили спортзал в школе для одной бригады, долбили слежавшуюся годами землю на проезжей части дороги для пропуска трубопровода для другой.

Но никогда, ни до того дня, ни после, в моей жизни не было такого тяжелого трудового дня. А уж где только не пришлось мне поработать! И штукатуром, и маляром, и каменщиком, и кровельщиком, и бетонщиком, это не считая инженерных должностей от рядового инженера любого отдела в строительной конторе до его начальника.

Нас вдвоем с девушкой, такой же худенькой и высокой, как я, послали на помощь изолировщикам трубопроводов. Бригада прошла все трубопроводы, оставив за собой все труднодоступные места, там, где была запорная арматура и там, где трубопроводы подходили друг к другу так близко, что обернуть их изолентой не было никакой возможности. Изолента была в рулонах диаметром около тридцати сантиметров и шириной полосы сантиметров в двадцать пять. Сначала мы обследовали трубопроводы, они были в полметра диаметром, затем вырезали необходимую длину изоленты, затем подлезали под трубы и заматывали непокрытые места. За день мы так ухайдакались, что не только работать не было сил, их не было даже держаться на ногах. Оставался один час работы, и один не заделанный участок трубы. Мы, пересиливая себя, старательно выполняли работу, когда к нам пришла бригадир. Она сказала, что должны привезти бетон, и мы, когда закончим, чтобы шли на бетонные работы. До конца рабочего дня мы едва успели доделать свою работу, у нас не было ни времени, ни сил идти на бетонные работы.

В тот раз подняться в кузов машины нам помогали другие девчонки, сами мы были не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой. В лагере мы даже не пошли на ужин, только умылись и доползли до кровати. Уснули сразу.

Часов в одиннадцать нас подняли с постели и повели в штаб отряда. Там присутствовала вся верхушка: командир, комиссар, бригадиры и куратор. Они выговаривали нам за плохую работу, за отказ идти на бетонные работы, указывали на лень и недобросовестность. Мы стояли перед ними ошалелые, еще не проснувшиеся, не имеющие силы держать голову прямо и ничего не соображающие. Нас лишили зарплаты за этот день и всех привилегий отряда: премии, почетных значков и грамот.

Сегодня я вспоминаю этот день как самый трудный день в моей жизни. И, когда мне плохо из-за того, что кто-то относится ко мне, на мой взгляд, незаслуженно и неправильно, тот день помогает мне преодолеть безысходную тоску, нанесенную человеческой черствостью и глупостью. Смогла же я не сломаться тогда, выстою и сейчас.

Иркутские истории

Визиты

1. Май 1972 года. Я сижу в пустом читальном зале политехнического института и готовлю реферат по истории. Обычно шумный и гудящий от многочисленных студентов, зал свободен и тих. У меня мало времени, и я стараюсь как можно быстрее проштудировать объемные учебники и журналы. Шестым чувством я замечаю, что кто-то садится за мой стол, и недовольно ворчу:

– Что, места больше нет в пустом зале?

Мое занятие так важно для меня, что это занимает меня еще в течение получаса. Потом я замечаю, что мой сосед до сих пор сидит и смотрит на меня. С негодованием поворачиваюсь к нему с заготовленными словами обвинения и… вижу брата, который должен быть в Харькове в отпуске. Я помню, что у него нет моего адреса, он не знает ни факультета, ни группы, в которой я учусь.

– Как ты нашел меня? – мой первый вопрос.

– Без проблем. Я спросил на вокзале, где находится институт, доехал на единице до конечной остановки, зашел в вестибюль, увидел девчат у зеркала, спросил их, где тебя можно найти, они объяснили, я нашел. Понимаешь, я привез тебе цветы, в Харькове такая жара, все цветет, их надо срочно поставить в воду. И вообще у меня всего час времени до поезда, а ты уже полчаса не обращаешь на меня никакого внимания.

Назавтра выясняется, что в заполненном студентами вестибюле из сотен студентов он обратился к девчонкам из моей группы…

2. Зима 1972 года.

Возвращаясь с занятий, я нахожу в комнате своего старшего брата в его обычном состоянии слегка навеселе. Он обнимает меня, искренне рад встрече, с воодушевлением начинает рассказывать, как меня нашел. Открывая дверь в общежитие, он с порога всем объявил, что у него замечательная сестра, она студентка и живет здесь, в 401 комнате. Его пропускают на четвертый этаж, девчата в комнате поддерживают разговор о его хорошей сестренке Ане, все ждут, когда она вернется с занятий. Открывается дверь, входит девушка, вежливо здоровается, раздевается. Мельком взглянув на нее, брат продолжает свой рассказ. Девчонки в недоумении переглядываются и перешептываются.

– Аня, к тебе брат приехал, – наконец сообщают они.

– У меня нет брата, разве вы не знаете, – отвечает она, слегка ошарашенная сообщением.