Ноша

Если бы, если бы!

Я поехал туда. Я хотел быть со всеми.

Я повторял про себя как молитву:

«Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит замок твой или друга твоего; смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе»[28 - Эпиграф к роману Э. Хемингуэя «По ком звонит колокол» (буквальный перевод: По ком бьёт набат), вышедший в 1940 году. Название восходит к проповеди английского поэта и священника XVII века Джона Донна, отрывок из неё и стал эпиграфом к роману.].

Людмила

– Люся?

– Да?

– Почему ты так долго молчишь?

– Размышляю, как мне тебя на улицу выковырять.

– Никак.

– В кафе посидим, пирожное съедим.

– Не хочу.

– На Рождественскую ярмарку заглянем, на карусели покатаешься.

– Не хочу.

Правильно, мы теперь туда ни ногой, в отличие от мужественных берлинцев, решивших не поддаваться страху. Город не затих, не опустел, на улицах, кажется, ещё больше народа.

– Так и быть, на детскую площадку пойдём.

– Не хочу.

– А чего же ты, дорогой мой друг, хочешь?

– С тобой дома играть.

– А если мы поиграем на большой-большой детской площадке и Машу позовём?

– Хорошо. Только я сам позвоню.

Я передала ему трубку.

Мы встретились с Машей и Настей на перекрёстке «Кайзерайхе», у «Дуба кайзера», который был когда-то посажен в его честь.

И там же увидели Галину и Петера, остановились поговорить. Петер не одобрял Настину поездку в Турцию, как это всё-таки опасно. И посла нашего позавчера убили.

Настя возразила:

– А на ярмарку пойти в Берлине, – спросила Настя, – неопасно?

Петер не нашёл, что ответить.

Я начала про меры безопасности – рамы, тумбы, Петер сказал:

– Нет денег.

– Мы видим, – продолжала я, – это вторая Ницца, а министр внутренних дел лепит про аварию, что пока ничего неясно, панику вызывать не хотел, про Мергерет Тэтчер вспомнил, она, мол, считала, что не нужно расстраивать население.

– Да, это правильно, – сказал Петер, – не надо паниковать.

Он отошёл купить газету, а Галина выдала:

– То-то их население не знало, что творится в концлагерях, не хотели население беспокоить!

Я невольно на детей посмотрела, не хотелось нашим почемучкам после всё разъяснять. Но они были заняты своей мирной беседой.

Митя лепил про то, что он зарабатывает деньги в интернете. (Практичный товарищ. По следам папы пойдёт, Антон – компьютерщик). Маша делилась своими достижениями:

– А я хожу в танцевальную школу. У меня-то был экзамен. У меня есть медаль.

Митя был восхищён:

– Давай поженимся.

Маша зарделась:

– Давай.

Мы свадьбу сыграли. В песочнице. Митя включил музыку в моём телефоне, пригласил Машу и повёл её, как взрослый, в танце. Мы их поздравляли.

Они забрались в домик, где будут вместе жить, стали устраиваться.

Настя показала мне в телефоне свою новую карикатуру. Меркель, в костюме крестоносца, неслась на коне к пропасти. Внизу стоял, задумавшись, Путин, рядом со спящим медведем, которого, как советовал Бисмарк, лучше не будить.

Дети узнали и Путина, и Меркель, очень, ха-ха, получилось похоже.

Я очень смеялась… сквозь слёзы.

Настя… ну как это у неё получается? Как бы ни было тяжело, какая-то часть её всё равно остаётся радостной, а когда чувства в карикатуру выплёскиваются, возвращается оптимизм, пусть и беспочвенный, но как сказал Бернард Шоу:

У оптимистов сбываются мечты,

У пессимистов – кошмары.

Аксель

Я пошёл к сестре. Её подруга Бербель не пострадала на ярмарке, у неё лоток в торговом ряду, она продаёт свои авторские украшения из войлока, у неё тяжёлый характер и на всё своя точка зрения. Полиция ни к чёрту не годится, правительство боится, что поднимется новая волна против мигрантов, а Меркель наивная.