Ноша

«Яркие концертно-развлекательные программы, насыщенные российской и немецкой музыкой, зажигательными танцами и выступлениями популярных исполнителей ожидают гостей фестиваля в течение трёх дней».

Мы усадили Митьку и Машу в тележку и пошли к «Литературному шатру», где свои произведения читали русские и немецкие прозаики и поэты. Боря, мой друг, писатель-сатирик, нас уже ждал.

Писателей, как водится, было больше, чем читателей, в смысле, слушателей, но мы громко хлопали, смеялись в нужных местах, создавали, в общем, соответствующую атмосферу. Боря попросил меня помочь с переводом, я, конечно, согласилась, хотя переводить в живую стихи и афоризмы непросто, но я была в ударе и справилась с тяжёлой задачей, даже не ожидала, что так смогу, так, сходу, слёту, сама себе удивлялась, очень жалела, что Аксель не видит. Две дамы-немки после сказали, что без меня ничего бы не поняли, очень благодарили, они каждый год приезжают сюда, им нравится, как звучит русская речь. Меня попросили и назавтра приехать, здесь почему-то переводчик не полагается, предполагается, что слушатели владеют обоими языками, но это не так.

Ох, я расхвасталась!

Но скромно замечу, что и назавтра приехала, и следующим летом тоже приеду. Аксель меня высмеивает: только такие бессребреницы, как я, работают без гонорара.

И ладно.

Я шагала по зимнему бесснежному Карлсхорсту и решительно вспоминала про мой скромный вклад в дело русско-немецкой культуры, про ярмарку «Москва книжная» вспомнила. Я, страстная читательница, со всей своей упёртостью бросилась выбирать что-нибудь себе по душе и, пока выбирала, послушала зажигательную речь какой-то издательницы – нет, честно, речь мне и правда понравилась. Я окопалась возле её стенда и обратила внимание на одного из писателей, гладенького, кругленького, курносого, с импозантной бородкой. Он был вполне в моём вкусе – люблю добрых, пусть и с виду, мужчин. Но он, увы и ох, меня не заметил, он вёл высокоинтеллектуальный разговор с одной из поклонниц. На любовницу она не тянула, хоть и углублялась в интим, я не декольте имею ввиду, а словесное погружение в сферы, скажем так, взаимной приязни полов. Я не пропускала ни слова. Для конспирации спиной к ним встала. Но можно было и без этих мер предосторожности обойтись, русские за границей уверены, что их не понимают, и в открытую говорят та-а-акое… мало не покажется. А эти двое пока в рамках держались.

Он:

– Да, так ты обещала рассказать о немецких мужчинах. Какие они.

Она:

– Культивированные.

– А в любви как. – Он не ставил вопросительные знаки в конце, и его вопросы звучали как реплики.

Да и зачем ему задавать вопросы, он, писатель, по роду своей деятельности сам всё знает, а разговор ему помогает проверить свои тезисы.

– Не знаю, – сказала она без тени кокетства.

– Ты! – сказал он.

Комплимент хотел сделать. Я же сразу подумала: добрый!

А она могла и не знать, что уж очень походила на крыску Лариску. Кто на такую польстится. Узкогубая, востроносая, в декольте ничего, кроме рёбер. Но то, что не притягивает русских мужчин, прельщает немецких.

– Я, – сказала она, – не знаю национальных особенностей немецких мужчин в любви, только отдельных их представителей. А ты можешь мне рассказать об особенностях русских женщин?

Я сделалась вся одно ухо.

Он засмеялся:

– Наверное, нет… разве что об отдельных представительницах.

Они взяли кофе, сели за столик, я, сосредоточенно листая какую-то книжку, тоже присела и, подслушивая в наглую, обогащалась его опытом, из которого (он излагал опыт тезисно) следовало:

Если женщина не возбуждает мужчину, он видит в ней человека.

Если женщине мужчина не нравится, она в нём и человека не видит.

Если женщина чувствует, что её не воспринимают как женщину, она пытается его обольстить, чтобы показать, как он слеп. Или теряет к нему интерес, потому что он полный болван, коли не видит в ней женщины.

Если женщина чувствует, что мужчина видит в ней только человека (прежде всего человека), она оскорблена.

Если женщина чувствует, что мужчина видит в ней женщину, она оскорблена, что в ней не видят человека.

– Как тут достигнуть гармонии… – сказала она.

– А так вообще, – поинтересовался он, – есть какие отличия между русскими и немецкими мужчинами.

– Есть. Мне нравится разговаривать с немцами. Они меня изначально принимают всерьёз. А нашим я сначала должна доказать, что меня можно воспринимать всерьёз. В немцах нет чувства паши. А в наших всё-таки ещё сквозит домострой.

– Тебе верить, так будто бы наши…

– Я и не хотела обобщать, ты меня вынудил. Продолжаю. Русские мужчины избегают сложных разговоров. Но они не боятся больших слов, немцы же осторожничают: доволен вместо счастлив, ты мне нравишься вместо люблю.

– И как они в любви признаются? (Писатель поставил в конце вопросительный знак).

– Неохотно. Скорее говорят о практическом – не съехаться ли нам и прочее.

– Как – съехаться! Нашего уж точно в кабалу не затянешь!

– Потому что кабала, а они видят в этом союз.

– Надо же.

– И что мне ещё нравится в немецком мужчине. Он ищет в женщине партнёра, любовницу, друга, гордится её достижениями, её внешним видом, её воздействием на других мужчин. А русские ревнуют. Русские, как мухи на мёд, липнут к ярким женщинам, загодя вынося ей приговор: только в любовницы, а жена… жена должна быть тихая, неприметная, своя.

– Мда… – сказал писатель, поглядев на меня. – А мы сейчас у девушки спросим, что она думает.

И как рентгеном в моих извилинах прошуршал.

Писатели, конечно, народ прозорливый, но и мы, читатели, не лыком шиты.

Я извлекла из своей мозговой Тмуторокани ответик:

– Я скажу, раз уж вас и моё мнение интересует, что у меня всё это связано с возрастом. До сорока мне хотелось, чтобы во мне видели человека, а теперь хочется, чтобы – и в первую очередь! – видели женщину. (А не девушку. Он меня, во как, девушкой назвал). (Но спасибо, конечно, за девушку).

Аксель

Я изумлялся славному слову «Тмуторокань». Я его откопал в тоненькой книжке «Краткое пособие по Русской истории» В. О. Ключевского. Я же думал: Тьмутаракань. Глушь значит, «тьма» и «таракан». Ан нет.

«Второму сыну Ярослава, Святославу, досталась область днепровского притока Десны, земля Черниговская с отдалённой Муромо-Рязанской окраиной и с азовской колонией Руси Тмутороканью, возникшей на месте старинной византийской колонии Таматарха (Тамань)».

Старший Ярославич, «Изяслав, сел в Киеве, присоединив к нему и Новгородскую волость; значит, в его руках сосредоточились оба конца речного пути «из варяг в греки».

Я столько учился, а не знал про:

а) Тмуторокань;

б) путь Руси «из варяг в греки».