Сметенные ураганом

Павел Петрович Улицкий ничего не успел сделать. В ночь после трагического известия он скончался от инфаркта. Яна Витальевна не перенесла двойного удара судьбы – умерла буквально через две недели после похорон мужа.

Маня опять лежала в больнице. Тетя Поля постоянно принимала лекарства от давления и еле ползала по квартире.

В родительском доме Светы тоже все было плохо. Мама, совсем недавно молодая и энергичная женщина, сильно сдала за последний год – быстро уставала, то и дело сидела на больничных.

– Это папаша ваш меня довел, – жаловалась Ольга Петровна старшей дочери. – Сил больше нет так жить! Каждый день напивается. Уж где эти алкаши выпивку находят? Я боюсь, его с работы уволят – ведь ему с утра глаза не продрать, постоянно опаздывает. Светочка, хоть бы ты с ним поговорила…

Света сделала попытку, но поняла, что результата не будет. Придя в субботу утром, она застала отца в глубоком похмелье. Выглядел он ужасно – глаза заплыли, физиономия помятая, взгляд бессмысленный.

– Пап, ты в состоянии разговаривать?

– Конечно, доча. Ты пивка, случайно, не принесла?

– Пивка тебе? – почти взвизгнула в возмущении Света. – Пинка тебе надо, а не пивка! Ты что творишь? До чего маму довел?

– Ты как с отцом разговариваешь, соплячка? – попробовал повысить тон отец, правда, из-за упадка сил вышло у него не слишком грозно.

– Ты на себя в зеркало посмотри, на кого похож? Да я бы за один внешний вид тебя с работы выгнала!

– Доча, не надо так с отцом…

– А как надо? Может, похвалить тебя за то, что ты вытворяешь? Докатился – вещи из дома уносишь! Где мамина песцовая шапка? Где, я тебя спрашиваю? Пропил?

Григорий Иванович покачал головой, мутные глаза увлажнились пьяными слезами.

– Светка, я ж тебя… вот такую… на руках качал! А помнишь, как на шее у меня ездила? За уши дергала и кричала: «Папа, быстрей!» Эх, Светка!

– Сейчас ты на маминой шее сидишь, алкаш! Я бы на ее месте тебя сбросила!

Закончив бесполезный разговор, она вернулась в комнату.

– Мам, разводись ты с ним, чего мучиться?

Ольга Петровна махнула рукой:

– Куда разводиться? Нашу квартиру даже на две комнаты не разменять. Все равно жить вместе…

– Ну, тогда плюнь на него и перестань беспокоиться. Пусть напьется, пусть хоть вообще домой не является. Пускай его с работы уволят, а ты наплюй. Думай о своем здоровье. Что врачи-то говорят?

– Ранний климакс. Гипертония, стенокардия, гастрит, а может, уже и язва. Надо обследоваться.

Светлана сделала внушение младшей сестре: смотреть за матерью, а если что – вызывать на помощь.

– Но постарайся сама справляться, – наставляла она. – У меня на шее двое больных и ребенок. Не могу же я разорваться?

Но, хочешь не хочешь, приходилось разрываться. Когда спустя месяц Манюня вышла из больницы, туда попала тетя Поля с гипертоническим кризом.

Света не спала ночей – у Олежки резались зубки, он температурил, капризничал беспрестанно. Иной раз ее подмывало разбудить Маньку и сунуть сына: на, тренируйся, вот на что ты себя обрекаешь! Выносить ребенка – ерунда, хотя у тебя и это не больно-то хорошо выходит. Ты вот вырасти его! Выкорми, повышагивай ночами, укачивая! И кто это выдумал, что материнство – счастье? Обуза, оковы, кандалы – вот это что!

И днем Света вертелась как белка в колесе. Ездила в больницу к тете Поле, выстаивала в очередях за продуктами. Раза по три на неделе заглядывала к своим. Сонька, зараза пятнадцатилетняя, ни черта не убирала. У мамы едва хватало сил сварить еду из продуктов, которые притаскивала старшая дочь. А Света ощущала себя ломовой лошадью, на которую все грузят и грузят, и заставляют везти, и конца этому не предвидится.

Учеба отпала сама собой, про дискотеки она тоже забыла. Порой вспоминала куда-то пропавшего Шереметьева. Опять, наверное, где-нибудь за границей. А сейчас он бы очень пригодился со своими дефицитными продуктами и автомобилем. Хотя вряд ли у него найдется время ожидать возле магазина, пока она вывалится оттуда с полными сумками.

Только полными сумки становились все реже и реже.

Шереметьев объявился накануне Дня Советской Армии. Света сама не ожидала, что так обрадуется, у нее даже сердце подпрыгнуло, когда подавала ему руку.

Он стоял на пороге, пахнущий морозцем и каким-то приятным одеколоном, и, мягко улыбаясь, смотрел сверху вниз со своей всегдашней иронией в синих глазах.

– Давненько я у вас не бывал… Что-то вы плоховато выглядите, мадам.

– Хороший комплимент для начала, – недовольно скривилась Света.

– Я вовсе не хотел вас обидеть. Меня это на самом деле беспокоит. Что случилось, дорогая?

– Проходите на кухню, я сейчас.

В своей комнате она наскоро привела себя в порядок. Домашний халатик сменила на джинсы и водолазку, расчесала волосы и тряхнула головой, чтобы казались пышнее. Тронула ресницы тушью и мазнула по губам блеском. Дольше заниматься внешностью неудобно, да и Юра может подумать, что это ради него…

«А разве не так? – спросила она себя. И ответила: – Нет, конечно. Просто неприлично такой росомахой перед мужчиной».

Юрий курил у окна и, обернувшись, окинул ее с головы до пят своим фирменным раздевающим взглядом.

– Ну вот, уже лучше, – сказал он, присаживаясь вслед за ней к столу. – Так что же случилось у вас, дружок?

Это по-детски ласковое слово умилило ее. Ведь может нормально разговаривать, но чаще почему-то предпочитает издеваться. Света вздохнула:

– Столько всего произошло… Вы же ничего не знаете. Столько навалилось всего, и, как назло, подряд, одно за другим!