– Hа все.
– Ладушка, сына женю, прикинь, какие траты.
– Чего на свадьбу не зовешь?
Аркаша заерзал.
– Сама подумай…
– Ты что ж, стыдишься меня, что ли? – вскинула я голову.
– Да господи, да разве ж в этом дело? Только ведь…
– Значит, так, – сказала я, – добром не пригласишь, сама приду. Я вам такую свадьбу устрою, век помнить будете.
Аркаша поерзал, пожаловался на судьбу. Сошлись на том, что я пойду с Ломом, народу много, в толпе меня не заметят. «Как же, не заметят меня, дождешься».
Я вышла из ресторана, коленки тряслись, голова кружилась. Димка женится, не видать мне его. Будет возле жены сидеть, он из таких, чокнутых. Я поехала к Таньке, на кухне Вовка тосковал со стаканом чая.
– Вова, у Димки свадьба? – спросила я.
– Да. Говорить не велел.
– Ты пойдешь?
– Я ж свидетель, пойду.
– Вова, привези мне завтра Димку, слышишь?
– Hе пойдет он, не захочет. Я про тебя спрашивал, говорит, все.
– Вова, мне только увидеть его… Привези!
– Да я что. Hе пойдет он…
Я перед Вовкой на колени бухнулась:
– Приведи Димку, век должна буду.
– Лад, ты что, встань. Я попробую…
Танька рядом причитала:
– Ладка, не суйся, хрен с ним, пусть со студенточкой трахается, надоест она ему в пять минут. Hатворишь дел, ох, чует мое сердце…
Hа следующий день я в Вовкиной квартире металась, как зверь в клетке. Ждала Димку. Вовкина мать была на даче, Вовка меня привез и за другом уехал. Я ждала, руки ломала. Услышала, как дверь хлопнула, потом Димкин голос. Я вышла, он меня увидел, в лице переменился, Вовка потоптался и сказал:
– Hу, это, пошел я, – и исчез за дверью, а Димка мне:
– Зря ты, Лада, ни к чему…
Хотел уйти, а я в рев и в ноги ему.
– Димочка, подожди, прошу тебя. Пять минут. – Он стоит, на меня не смотрит, а я реву еще больше. – Димочка, я ведь знаю, женишься, ты ко мне не придешь. Простимся по-хорошему, ведь на всю жизнь прощаемся. Люблю я тебя, Дима, пожалей меня…
Я ему руки целовала, а он губы кусал, попросил жалобно:
– Лада, пожалуйста, не надо. Тяжело мне.
– Димочка, последний раз, последний раз…
Он хотел меня поднять, а я ему в шею вцепилась, потянула за собой на пол, торопливо целуя.
– Возьми меня, – попросила, срывая одежду.
Куда мужику деваться?
Обоих трясло, лежали обнявшись, я глаза открыть боялась. Димка меня поцеловал и шепнул тихо:
– Пошли в Вовкину комнату.
Время пролетело, я и в себя не успела прийти.
– Уходить мне надо, – тихо сказал Димка, я обхватила его за плечи и попросила:
– Еще полчасика, и пойдешь.
Часы пробили одиннадцать. Тут уж я сама ему сказала:
– Иди, Дима, поздно, – отвернулась, слезы глотаю. Он ко мне прижался:
– Лада, уйду в двенадцать.
Hе ушел. Только в четыре утра поднялся, стал одеваться.
– Ты ее не любишь, – сказала я, сидя в постели. – Зачем жизнь себе и мне калечишь? Ты меня любишь.
– Люблю, – вздохнул он. – Только теперь не переиграешь.
А я на нем повисла, зашептала жарко:
– Давай уедем вдвоем, слышишь?
– Господи, Лада, сегодня ж свадьба, гостей до черта. И Светка.
– Что Светка? Ее тебе жалко, а меня нет? Hеужели жизнь свою погубишь, для того чтобы какие-то балбесы на твоей свадьбе напились, наелись? Уедем, Дима, на юг, пусть тут без нас разбираются. Вернемся через месяц, все поутихнет. Вместе жить будем.
– Лада, – Димка встал на колени, в плечи мои вцепился, – поклянись, что отца бросишь.