– Ага, они покопаются и скажут: «Был труп».
– Не было трупа, он там живой лежал. – Хорошо, если они это поймут. А собаки?
– Что собаки?
– Собаку пустят по следу, а она к нашему амбару. А уж как начнут крутить, тут нам и конец.
– Заткнулась бы ты лучше, богоизбранная, без тебя тошно.
– А сколько нам влепят, если его найдут?
Я вздохнула:
– Думаю, много. Не сообщили – раз, труп спрятали – два, следствие в заблуждение ввели – три…
– Какое следствие? – испугалась Сонька.
– Да никакое. Пошли быстрей.
Мысль об уголовной ответственности придала нам необыкновенные силы, мы трудились с огромным энтузиазмом и углубили яму еще на полметра.
– Все, – сказала я, выбираясь из нее, – хватит, а то и меня хоронить придется.
Сонька дышала с трудом, потом вдруг начала трястись.
– Гретка, боюсь я его тащить.
– А в тюрьму не боишься?
– Боюсь.
– Тогда шевелись.
Входить в чулан было страшно.
– Давай попозже, – опять заныла Сонька.
Я впихнула ее туда и сказала сурово:
– Берись за пальто и понесли.
Он, кажется, отяжелел. Мы с трудом вынесли его из дома, а дальше вдоль огорода, картофельного поля – волоком по земле, оставляя заметный след.
– Ой, найдут, – шептала Сонька, – выйду из тюрьмы бабушкой.
Наконец мы дотащились до ямы, стянули с покойника Сонькину скатерть и, стараясь не смотреть на его лицо, столкнули вниз.
– И хороним-то не по-людски, – не унималась подружка, – ты какую-нибудь молитву знаешь?
– Ничего я не знаю, зарывай.
Мы торопливо орудовали лопатами, каждую секунду ожидая появления Максимыча с органами. Косились на пустынную дорогу, но больше всего боялись заглянуть в яму.
Старательно разровняли землю и прикрыли могилу досками. Отошли в сторонку и оценили: вроде бы неплохо.
– С собакой найдут, – тоскливо сказала Сонька.
– Заладила – собака, собака. Пошли.
– Пошли. Есть хочу.
– Придется подождать.
– Это почему, и куда ты меня ведешь?
– На кладбище.
– Зачем?
– Могилу закопаем.
Сонька замерла, я продолжала идти вперед, не обращая на нее внимания. Она догнала меня вприпрыжку и, заглядывая в глаза, спросила:
– Придумала чего?
– Ничего не придумала.
– А зачем закапывать, Греточка?
– Не знаю. Если кого любопытство одолеет, пусть тоже лопатой помашет, как мы.
– Вот ты всегда так. Задумаешь что-то и молчишь, а я не в курсе. Я ведь тоже знать должна.
– Те, что его закопали, вернуться могут.
– Зачем?
– Да откуда я знаю? Памятник поставить. А могила разрыта. Понравится им это?
– Думаю, нет. Для чего-то они ее зарывали.
– Точно. Вот и оставим, как было.
– А Максимыч?
– Пусть доносит органам. Приедут, разроют, а там ничего, ему ж еще и достанется.
– А ведь точно, Гретхен. Я ж знала, ты умная, не дашь пропасть. В тюрьму-то уж больно не хочется.