Отпетые плутовки

– Сашка, – еще больше испугалась я.

– Помолчи немного, ладно? – попросил он и стал меня целовать.

Я дрожала то ли от холода, то ли от страха, а он ласково говорил:

– Ты не бойся меня, не обижу.

Потом были звезды в дырявой крыше, разбросанная на сене одежда и острое, ни с чем не сравнимое ощущение счастья.

Пропел петух, я открыла глаза, сквозь щели в двери пробивалось солнышко. Я вспомнила прошедшую ночь и зажмурила глаза. Сашка рядом потянулся с хрустом, позвал:

– Машка, просыпайся, пора мотать отсюда, пенсионеры народ бойкий.

Я подняла голову, старательно избегая Сашкиного взгляда, испытывая неловкость, некстати вспомнив, что я замужем. Тут выяснилось, что я одета, это меня удивило.

– Моя работа, – улыбнулся Сашка. – Боялся, озябнешь. – Он съехал со стога вниз и подхватил меня. – Что, двигаем? – спросил весело.

– Какой у нас следующий пункт? – бойко поинтересовалась я.

– Конечный. Сегодня должны дойти.

К обеду солнце стало по-летнему жарким, мы устроились на пригорке и закусили остатками колбасы. Я разглядывала Сашку, вид его казался мне попеременно то бандитским, то безопасным.

– Сашка, – расхрабрилась я. – Ты из тюрьмы сбежал?

– Из тюрьмы? – поднял он брови. – А… Вроде того.

– Значит, ты от милиции скрываешься?

– Точно. Пятерка тебе за догадливость.

– А можно… – воодушевилась я, но он перебил:

– Нельзя. Честно, нельзя.

– А ты вообще кто?

– Как это?

– Ну, кто ты, что за человек? – Чужая бестолковость слегка раздражала, и я нахмурилась.

– А… да так, бегаю…

– Не всегда же ты бегал. Чем-то еще занимался?

– Да у меня все как-то бегать выходило. Машка, а тебя как в детстве дразнили? – раздвинув рот до ушей, вдруг спросил он.

– Лихоня, – растерялась я.

– Как-как?

– Ты же слышал, зачем спрашиваешь?

– Ладно, не злись. Я думал, тебя Мальвиной звали. Волосы у тебя на солнце голубые. И вообще… красавица ты у нас, девочка из сказки. Как есть Мальвина.

– Ты меня так не зови, меня так папа зовет, а ты не смей! – разозлилась я.

– Ладно, мне что, как скажешь. – Сашка почесал нос, откинулся на руках и стал смотреть в небо, щурясь на солнце и позевывая. Потом спросил: – А почему Лихоня – фамилия, что ль, такая?

– Ага. Лихович, Лихоня.

– Как твоя фамилия?

– Теперь Назарова, а была Лихович.

– Отца-то как зовут?

– А что? – Теперь я насторожилась.

– А то. Отец-то Павел Сергеевич?

– Да. А ты откуда знаешь?

– От верблюда. – Сашка хохотнул и покачал головой: – То-то я удивился, больно ты на папу напирала, когда с муженьком разговаривала, – «скажи папе», ясно.

– Ты чего к моему отцу привязался? – разозлилась я.

– Да нет, не то думаешь, – успокоил Сашка. – Письмо у меня к нему. Надо передать. – Он помолчал немного и спросил: – Машка, а ты знаешь, кто твой отец?

– Мой отец – это мой отец, вот кто. Чем занимается, не знаю и знать не хочу. Зато знаю, что человек он хороший и меня любит. Пожалуй, только он и любит.

– А муж-то как же, Марья?

– А муж – не твое дело.

– Понял. Мне когда толково объяснят, я завсегда пойму. – В Сашкиных глазах появились два средней величины черта и нахально на меня уставились.

– Саш, а за что тебя посадили? – помолчав немного, спросила я.

– За убийство.

– Что? – Рот у меня открылся, а вот закрываться не желал, хотя я очень старалась.

– Вот до чего доводит любопытство, – развеселился Сашка. – Уже боишься, а тут место тихое, ты да я, и никого больше.

– Врешь ты все. Я тебе не верю. Кого же ты убил?

Сашка насмешливо улыбнулся, вздохнул, сморщил нос и нараспев проговорил: