Хаозар

И только решила, как облака в небе неподалёку прорезал гигантский лавовый гейзер. Он вырвался откуда-то из-за ближайшего континента и хлынул вверх. Воздух так и задрожал, а по густому белому мареву над головой разлились яркие алые отсветы. Я невольно вздрогнула и прижалась к своему спутнику; не знаю, почему, но он и сам как-то незаметно стал ассоциироваться у меня с неведомыми стихиями, хотя, наверное, это было глупо, – ведь он, в конце концов, такой же кэлюме, как я. Он тоже смотрел на огонь, хотя я чувствовала, что он-то, в отличие от меня, и раньше видел гейзер не только в учебнике по природоведению… Воздух стал накаляться, светлеть, а облака над головой, клубясь, таяли и расступались – слой за слоем, открывая небо всё выше… Мне казалось, я смотрю в какой-то волшебный перевёрнутый колодец.

– Я никогда ничего подобного не видела! – вырвалось у меня, хотя я, наверное, уже успела утомить его этой фразой.

«Я никогда ничего подобного не чувствовал», – подумал он, и я услышала эту мысль. Я взглянула на него, и тут в небе возникла ещё одна вспышка – появился новый столб лавы, далеко, за горизонтом. Я обернулась.

– Теперь… это значит, где-то сейчас происходит землетрясение, да?.. – сказала я, собрав в кучку все свои скудные знания по метеорологии.

– Да, – глухо сказал он. И, помедлив, прояснил картину: – Сейчас раскололся континент Рута. По линии 4, 5, 6. На две самостоятельные тектонические плиты и архипелаг островов… – у меня на Руте жили дальние родственники. То-то они, должно быть, обрадуются: такое событие! Столько новых энергий!.. Вот им и повод превратить свою аграрную провинцию во «вторую Инфанту», как они всё давно обещают. – И… ещё… раскололось несколько других областей пространства, – скомканно заключил он, по-видимому, решив не нагружать мою бесталанную голову своими неизмеримыми знаниями из сновидческих глубин.

– Ты всё это видишь прямо сейчас?.. – наивно удивилась я.

– Нет… я видел это раньше… – Тут гигантский лавовый поток с рёвом ударил в небо прямо возле нас – наш дом плавно обогнул столб, и огненная стена вспыхнула сразу за лёгкой полукруглой балюстрадой. У меня прямо дух захватило, да, признаться, в раскалённом добела воздухе уже и трудно было дышать. Я подбежала к краю веранды и краем глаза заметила, что мой спутник тоже протянул руку к огню. Потоки пурпурово-красных туч клубились над головой, расходясь. Я обернулась к нему.

– А меня ты тоже видел в своих снах? – смеясь, спросила я. Он медленно покачал головой. – Почему? Я не настолько важная персона? – пошутила я.

– Просто… Провидец не может предсказывать своё будущее… зачем, если это всё равно произойдёт… – неосторожно обронил он и тут же добавил: – Я, кажется, глупости говорю. Я хотел сказать: я же вижу не всё на свете.

– Ну уж нет! – перебила я, возмущённая его покушением на такую заманчивую перспективу. – Ты сказал: я твоё будущее, я прекрасно слышала!..

Он вздохнул.

– Да это с самого начала было понятно, – признался он. Я подбежала и схватила его за руки – возможно, слишком крепко, так что он даже отшатнулся: ничего, он ещё привыкнет мне принадлежать.

– Но это же чудесно, – сказала я, не в силах сдержать улыбку: ужасно люблю, когда мне достаётся что-нибудь особенное!.. Дом, медленно кружась, отплывал от огненного столба, и воздух темнел; дышать стало легче, только я, кажется, разрумянилась от жары.

– Ой, я чуть не задохнулась, – засмеялась я, приложив к щеке тыльную сторону руки.

– Я тоже, – сказал он.

5

– Скажи мне твоё имя, – попросила я.

– Сорвахр, – ответил он.

Вообще-то у нас не принято спрашивать имя у каждого встречного-поперечного. Тот, к кому ты обращаешься, и так поймёт, потому что ясно же, куда направлены мысли. А имя содержало в себе уникальный код, оно произносилось не так, как другие слова. По имени можно было понять предназначение, то, какой видела душу сама звезда, породившая всех нас, ведь это от неё мы получали имена. Изначально, при рождении, имя знали только сама душа и предвечный океан. Некоторые кэлюме всю жизнь проводили, так никому и не назвав своего имени.

– «Око будущего мира», – вслушавшись, медленно разобрала я. – Как интересно, должно быть, жить с таким именем!..

– Думаю, примерно так же, как и с любым другим, – неуверенно возразил он.

– А я – Аллат!.. Ну, что это?.. Совершенно несерьёзно!..

Моё имя означало «первый луч летней зари», и, хоть убейте, я не представляла, о какой такой особой миссии в жизни оно могло говорить. По-моему, выходило, что моя душа на удивление бесполезна. Надо же мне было родиться с таким обыкновенным именем! А ведь в числе моих родителей был, если мне не изменяет память, даже кто-то из рудокопов, не говоря о нескольких министрах, – люди, можно сказать, самых творческих профессий… Правда, ни с одним провидцем я и близко в родстве не состою. Поэтому я думала, что мой спутник будет разочарован моим скучным именем, но он смотрел на меня со своей ласковой улыбкой, в которой – как мне в последнее время казалось – порой мелькала необъяснимая боль, а потом сказал:

– Может быть, это и не очень серьёзно, зато так тепло…

– О, некоторым со мной бывает не то что тепло, а и ужасно горячо!.. – не подумав, брякнула я, и он рассмеялся.

5

Как-то раз, проснувшись без причины среди ночи, я заметила в окно, что дом медленно плывёт среди прозрачных золотистых облаков, поднимаясь куда-то вверх. Я почувствовала, что пустые земли остались позади. Мы возвращались в обитаемую часть. Мой спутник, вопреки обыкновению, спал крепко и, казалось, без сновидений, и я тоже погрузилась в дрёму, обняв его. Когда я проснулась в следующий раз, дом уже стоял на шумной, оживлённой улице, а мой спутник опять притворялся спящим, в действительности просто лёжа с закрытыми глазами. Мне показалось, что ему не хочется никуда уходить; похоже, в пустых городах он чувствовал себя лучше. Мне тоже не хотелось, чтобы он куда-нибудь ушёл от меня, так что наши интересы совпадали, и я покрепче обвила его руками.

– Это Юна, – сказала я шёпотом, чтобы не нарушать очарование наших воспоминаний. – Я чувствую землю, особенно если уже была там… Я училась на «отлично» по географии! – я рассмеялась, вспомнив, как на общеобразовательных курсах, на которые я зачем-то записалась, из меня безуспешно пытались сделать вдумчивую особу. Мой спутник улыбнулся, но глаз так и не открыл, и, кажется, рассеять его тревожное настроение мне не удалось. Тогда я решила попробовать другую тему и сказала:

– Мне кажется, я люблю тебя. То есть я хочу, чтобы мы всегда были вместе.

Это сообщение вызвало более живой отклик, он раскрыл глаза и посмотрел на меня с надеждой, что я приняла за «да», и тут спохватилась:

– А зачем ты, собственно, сюда ехал? – напомнила я ему.

– Я всю жизнь искал только тебя, – ответил он. Тут я окончательно успокоилась: значит, мне не придётся ему разъяснять, что мы созданы друг для друга. Я умиротворённо опустила голову ему на грудь.

– В таком случае… где мы будем жить?.. – элегическим тоном продолжила я, как мне казалось, ту же самую тему, однако у него практический вопрос, похоже, вызвал затруднение. – Может, здесь и останемся?.. – подсказала я, так и не дождавшись предложений. Он кинул за окно опасливый взгляд и молча кивнул. Похоже, он взял себе за правило во всём, что ему не интересно, соглашаться со мной. Это меня устраивало, поскольку я уже успела заметить, что его не интересовало практически ничего. – Мне нравится этот дом, только он тесноват. Я его слегка перестрою, – осмелела я, и он снова молча согласился.

5

Рассеянно кивнув в ответ на предложение Аллат перестроить дом, я и не подозревал, какие это будет иметь последствия. Улице пришлось изрядно потесниться. Дом быстро разросся ввысь, вширь и даже вглубь, поскольку под полом обнаружилось большое месторождение полудрагоценных камней, так что Аллат присвоила и шахту заодно, а первым гостям было предложено поработать старателями, а потом и дизайнерами. Ещё некоторое время и количество фантазии ушло на строительство многоярусной системы искусственных водопадов. Блуждая по дому, можно было обнаружить несколько пиршественных и бальных залов, чтобы те, кому нечем заняться, могли что-нибудь выпить и заодно познакомиться друг с другом, а также отягощённые пышными садами обширные ступенчатые террасы, с которых открывался прекрасный вид на оставшийся далеко внизу континент. Несколько недель спустя после начала косметического ремонта можно было уже с уверенностью сказать, что это не дом стоит на краю улицы, а улица идёт где-то с краю дома. Когда Аллат вызвала меня из спальни посмотреть на нововведения, я чуть в обморок не упал и задал, как я теперь понимаю, самый риторический вопрос на свете:

– Зачем тебе столько места?

Аллат даже руками развела и пояснила:

– Да ведь надо ж как следует гульнуть!..

Если бы я лучше знал её, то, конечно, ничему бы не удивился. Впрочем, удивлялся я недолго. Аллат позвала на новоселье своих друзей, знакомых и знакомых их знакомых, и вскоре в доме яблоку негде было упасть. На всех этажах, кроме верхнего – моего – всё гудело, галдело и всячески получало удовольствие от жизни. Если такие, как Аллат, и населяют Ситу, понятно, почему этот город стал бессменной столицей развлечений всея Бетельгейзе. Как-то я раньше об этом не задумывался. Когда Аллат наконец поднялась ко мне после интенсивной вечеринки, длившейся несколько месяцев, растрёпанная, раскрасневшаяся и довольная, и я с ужасом спросил её, нормально ли она себя чувствует, она искренне распахнула свои глаза цвета тёмного вина и горячо заверила меня:

– Что ты, Хору! Я в жизни не выпивала скромнее!..

5

Признаться, поначалу я не спешил влиться в беспечную толпу многочисленных отдыхающих в нашем доме, поскольку опасался, что меня затопчут, но в принципе законы гравитации на Бетельгейзе таковы, что кэлюме затоптать физически невозможно, даже такого неискушённого, как я. Таким образом, моё уединение постепенно нарушилось, а кстати и выяснилось, что моё имя здесь уже окутано легендами, потому что один из гостей, посмотрев на меня с опаской, сказал:

– Так это ты – тот самоубийца, который согласился жить с Аллат?

Мне показалось странным, что он так говорит о своей же знакомой, – сам-то он, можно подумать, был при смерти? – и я рассеянно сказал:

– Она ужасно милая, – а он обрадовался, словно услышал правильный ответ, и согласился:

– Точно, она предупреждала, что ты немного сумасшедший.

Я любил наблюдать за гостями, а особенно за самой Аллат. Ей всё было интересно, она так живо расспрашивала других, а о себе почти не говорила. Мне кажется, рядом с ней каждый чувствовал себя значительнее, талантливее, сильнее, чем на самом деле, но я-то отлично видел, что именно от неё исходило это головокружительное желание жить, творить, радоваться свету. Это она была источником вдохновения и любви, правда, дерзкой и дикой, не знающей удержу, которая при других условиях могла бы, наверное, и смутить, и напугать… Впрочем, нет таких условий. Это всё моя фантазия художника.

В массовых оргиях я участия не принимал – достаточно того, что я не мешал Аллат их устраивать – зато, когда она, подустав от веселья, сама поднималась ко мне, то принадлежала мне одному, и я всегда наслаждался её пьянящим, горячим светом, как в первый раз. Она, хихикая в подушку, рассказывала заплетающимся языком всякие забавные истории. Она казалась осенней розой, источающей самый крепкий и пряный аромат в последние дни, навстречу сумеркам и прохладе. Я, конечно, понял, да и с самого начала догадывался, что её легкомыслие было показным. На самом деле она чувствовала одиночество оттого, что не знала, к чему применить свою странную силу, хаотическую, не признававшую оков, планов, целей. Думаю, она любила меня потому, что я лучше других понимал её.

5

Иногда, пока её не было, я брался за свой «ящик с секретом», как она говорила. Вообще-то никакого секрета не было, просто Аллат я до всего этого хозяйства так и не допустил. Чтобы открыть краски, требовалось знание специальных формул, которые переключали сознание между уровнями реальности; взявшись за картину, надо было соблюдать дисциплину – как раз то, чего Аллат совершенно не умела – и внимательно следить за всеми оттенками сразу, иначе они могли разлететься по атмосфере, выпасть где не надо в виде радиоактивных осадков или устроить пожар.