Матка

– Я сам удивился. Как будто другое существо. Только его внешность невозможно с чьей-либо спутать. На публике он вел себя как святой; а здесь был как все равно бесноватый.

– Что именно вызвало у вас такое впечатление?

– Ну, понимаете, в этой секте хватало всяких чудиков. Абсолютно больных на голову людей. С каким-то бредом, идеями завоевания мира, маниями и прочим. Думаю, там состояла половина из всех имевшихся на тот момент в стране серийных убийц. Но Тасманов – это был особый случай. Он вышел в сопровождении этих своих летающих штук, и еще прислужников – наглухо заколоченных в каменные колодки уродов… Сложил молитвенно руки, как Дева Мария на иконах про Благую Весть, и с выражением экстатического восторга давай на каком-то шифрованном языке про религиозный смысл людоедства, изнасилований и убийств, про то, как это духовно, как возвышенно. Что чем больше мы тут народу переколбасим, тем быстрее человечество вступит в новую, священную эру, где станет управлять жизнью и смертью. Потому что не надо бояться разрушения чего бы то ни было. Я никогда такого не слышал, и самое главное, он не прикалывался. В подтверждение своих слов, чтобы наглядно продемонстрировать преимущества полной свободы от ограничений, он вдруг выхватывает каменный топор и давай им рубать. К нему подтаскивают людей одного за другим, а он, глядя вверх безумным взглядом, шарашит каждого по черепушке. Тут у меня как-то все сместилось… и вдруг смотрю: мы все уже в какой-то другой комнате, длинной, вроде столовой, и там все убитые в специальных тисках привинчены. А на голову каждому надет прибор вроде мясорубки. И как будто мы знаем, что надо им мозг взболтать и потом выпить. Все так и поступили. Я тоже… потому что вроде как интересно. Где еще такое попробуешь? Но… чтобы во все это верить, надо совсем с катушек съехать… по-моему…

– Как вы думаете, чем объясняется последующее исчезновение Тасманова и части его последователей?

– Да переколбасили они там в конце концов друг друга. Он был такой человек, который ни перед чем бы не остановился. Он под настроение мог сам себя угрохать.

(Ответ): – Глеб был особенным, не от мира сего. Он жил в другом времени. Для него не существовало общепринятых норм, предрассудков. Даже законов природы. Он призывал освободиться от посторонних, лживых представлений, обрести свою истинную силу, самому создавать для себя правила собственной жизни. Все мы живем в самообмане о порядке, иерархии, в которой каждый – от бога до последней песчинки – занимает обязательное место. Но, в сущности, разве эти идеи обеспечивают заявленный порядок? Нет, они всего лишь делают человека марионеткой в руках тех, кто готов брать на себя ответственность за свою судьбу. А правда заключается в том, что мир – это бесконечный поток явлений, которые друг другу тождественны. Нет смысла терзаться чувством вины. Нужно следовать глубинным импульсам твоей души, игнорируя любые ограничения, и тогда жизнь откроется во всей полноте.

(Вопрос): – Вы считаете, убить человека или оставить в живых – это все равно?

– Все смертны.

– Тогда почему вы не убьете себя?

– Потому что рано или поздно я все равно обязательно умру… Вы привыкли думать, что существуют законы, что их не обойти. Но если любая жизнь бесценна, то не имеет значения, как ее провести.

– А если все-таки существует возмездие, воздаяние?

– Ничего страшного. Может, даже будет интересно.

(Ответ): – Вы знаете, я шел на эти практики в полном убеждении, что все будет происходить только в духовном, внутреннем мире. Что с помощью автохтонов люди погружаются в транс, где перепроживают какие-то свои негативные качества, и таким образом закаляют волю и познают свой характер. Я был уверен, что реальное насилие недопустимо, что путь к самосовершенствованию идет только через долг, трудную работу над собой. Но как только я начал участвовать… я внезапно понял, что теперь можно абсолютно все. Что сила, которая заключена в автохтонах, и есть бог, а все остальное – выдумки. Потому что именно таким и должен быть бог – способным все, что угодно, дать и оправдать, а иначе он только образ и подобие человека… И я в первый же день пошел и такого натворил… буквально сам себя не узнавал. Наверное, моя ошибка состояла в том, что я вообще согласился это попробовать.

(Вопрос): – А сейчас, после исчезновения Тасманова, как вы считаете, возможно повторение подобных событий?

– Нет. Ни один подражатель не выдержит такой нечеловеческой роли.

– Как вы считаете, что с ним произошло?

– Я не удивлюсь, если все еще о нем услышат. В любом случае, люди слабее, чем о себе думают.

(Ответ): – Я не думаю, что именно Тасманов виноват во всех преступлениях. Люди просто менялись под воздействием автохтонов. Получив власть, они добровольно соглашались на такие вещи, которым сопротивлялись бы насмерть, если бы их принуждали. Тасманов мог, например, прийти в семью и забрать ребенка.

(Вопрос): – В каком смысле?

– Ну вот у меня был случай… Я несколько дней заменял его секретаря и за это время насмотрелся… И теоретически у жертв всегда оставался выбор, возможность одуматься, как-то предотвратить… Но практически все происходило как в дурном сне. Такое впечатление, что людей привлекала возможность причинить себе зло… Так вот, приходит Тасманов однажды в дом каких-то своих почитателей – богатый особняк людей со связями, именем… У них 14-летний сын – хорошенький такой, прямо картинка. И, видно, он сразу Тасманову понравился. А в доме стоит гигантское, в человеческий рост, стереозеркало, прямо в холле – как же, ведь это престижно, дорого… не понимаю, о чем люди думают, вот так размещая у себя смертельно опасные вещи?.. Так вот, Тасманов подводит всю семью к каменному зеркалу и говорит, что покажет им нечто необыкновенное, чего они никогда в жизни не забудут. Потом вдруг – раз! – мы оказались в совершенно другом месте, у каменного алтаря… ну, дальше я половину не понял, потому что во время ритуала каждый видит только то, что ему предназначено. Я обычно слышал только вот этот пронизывающий перезвон и гул, который возникал, когда появлялась стена света, и камни летали… Но, может быть, я многое не помню. В общем, мальчик спустился с алтаря белый, как полотно, в разорванной одежде, весь утыканный какими-то иголками, постоянно руками отмахивается, как будто отгоняет что-то невидимое, вообще в невменяемом состоянии. Тут появились прислужники – для подсобных работ Тасманов специально держал в секте каких-то калек – и его уволокли. Я заметил, что родители тоже куда-то исчезли. Визит, как бы то ни было, закончился. Я в тот период боялся не только задавать вопросы, но даже и думать о происходящем. Но потом мы еще пару раз посещали это семейство, и я понял, что там попросту забыли о существовании мальчика, как будто его и не было вовсе. А куда он пропал, неизвестно.

– Как по-вашему, сам Тасманов действительно верил, что его поступки обладают священным смыслом?

– Я думаю, на самом деле он его просто изнасиловал. Здесь симптоматично не поведение Тасманова, а реакция остальных: подчинение, преклонение, желание подражать… Человеку вообще свойственно себе вредить. Существует множество примеров, когда человек, вроде бы стараясь добиться чего-то высшего, усовершенствоваться, на самом деле разрушал свой мир и себя. Например, бросал работу, семью, под тем предлогом, что они мешают вести правильный образ жизни. Губил здоровье всякими изуверскими упражнениями. Конфликтовал с обществом, потому что от общепринятых правил поведения отказался, а собственных так и не придумал… Теперь я понимаю, что все это происходит от лени, легкомыслия, безответственности. Своего рода попытка штурмом урвать себе место в раю. Подсознательно такой хитрец надеется: вот я сейчас накажу себя за грехи, как сам разумею, пожертвую тем, чем не слишком-то и дорожу; тут-то господь бог и вынужден будет, хочешь не хочешь, со мной расплатиться, меня вознаградить! Как это наивно! И ведь по существу автохтоны только пробуждали глубинную силу психики. Помогали отказаться от стереотипов, понять, что все доступно. Сама по себе власть еще не означает злоупотреблений. А на деле можно вспомнить массу совершенно чудовищных вещей. Даже среди приближенных Тасманова постоянно были жертвы. Он запросто купался в ванне с кровью. Без шуток, я сам видел. А он, наверное, почувствовал какое-то мое неоднозначное настроение, обернулся ко мне, взял стакан воды, плюнул в него и говорит мне: выпей. И я выпил. И, странно сказать, какое-то меня даже благоговение охватило: думаю, и чего это я рядом с человеком, для которого не существует вообще никаких преград, мелочусь, в чем-то сомневаюсь! Он мог меня на первичные элементы разложить, но только мягко намекнул, что я заблуждаюсь… Ужас какой-то! Полное затмение! Теперь я понимаю, что Тасманов мог не только на камни воздействовать. Он и внутри человека мог что угодно собрать и разобрать по своему желанию. Наверное, он и не чувствовал особой разницы между камнями и людьми…

– Сейчас прошло уже достаточно долгое время после исчезновения Тасманова. Как вы считаете, какие процессы происходят среди людей, которые участвовали в его экспериментах, вообще подвергались хтоническому облучению?

– Вы знаете, для меня это как пробуждение ото сна. Постепенно, с пониманием, что снят контроль, в секте началась чистая уголовщина. Я ведь знал многих участников. Дележ колоссальных денег, которые Тасманов не забывал собирать со всех в качестве оплаты за духовные дары. Шантаж, новые преступления, совершавшиеся ради сокрытия прежних. И, кстати, волна самоубийств. Вот чего мы достигли, чему научились. (пауза) Я совершил ошибку. Ужасную, непоправимую. Теперь я понимаю, что преодолевать себя надо через добро, творчество и помощь близким, что разрушать стереотипы можно, только прислушиваясь к голосу совести.

(Ответ): – На самом деле, культ не исчез. Просто длится привычное общество, где все как принято, как положено. Мир иллюзий о том, каким человек хотел бы видеть себя. Но достаточно человеку – неважно, вольно или невольно – переступить черту, проявить свою истинную природу, и его душа перемещается в невидимый город скрытых, запретных переживаний. Возникает растерянность, стресс… И, куда бы ты ни пошел, что бы ни делал, твоя душа остается в невидимом городе, из которого нет выхода…

(Вопрос): – Но если отказаться от автохтонов, этот эффект исчезает?

– Наоборот… Сейчас я понимаю, что у каждого человека, независимо от того, знает он вообще о минералах Тасманова или нет, есть свой собственный невидимый город… На самом дне души каждого человека есть вход в невидимый город, из которого нет выхода…

Из книги Чероны-Бели «Открытие памяти»:

Отчасти успешное функционирование секты объяснялось и собственной нечеловеческой невозмутимостью отца. Он вел двойную жизнь без малейших усилий, и кровавые оккультные эксперименты нисколько не мешали ему продолжать карьеру и участвовать по мере необходимости в светской жизни. Несмотря на масштаб злодеяний, он в сущности не желал никому зла. Он увлекался коллекционированием минералов, исследовал перспективы их практического использования – и только.

В рамках творческого поиска прошли и опыты отца по части создания зомбированных рабов. Наладив функционирование секты, Тасманов понял, что добровольно присоединившийся адепт, как бы ни был открыт для внушения и косвенного контроля, все же отчасти принадлежит к привычному миру, к жизни за пределами секты. Абсолютное приобщение обывателя к автохтону невозможно. И тогда отец принял решение о похищении и насильственном удержании жертв с целью их постоянной обработки.

В основе новой практики лежала идея усовершенствованного жертвоприношения: вместо мимолетного убийства и единичной перенастройки восприятия адептов на хтонический поток предполагалось искусственное внедрение минералов в живую плоть, что позволило бы затянуть смертельную агонию жертвы против естественного предела. Основную информацию о соответствии силовых линий человеческого тела определенным психическим состояниям Тасманов почерпнул в видениях возле алтаря и вскоре опробовал продленное жертвоприношение, состоявшее в заколачивании жертвы в специальные каменные колодки с остриями, обращенными вовнутрь.

Первые же опыты дали чрезвычайно заманчивый результат: жертвы превращались в заторможенных, болезненных, подверженных внушению существ – иными словами, в зомби. Практика сживления органической и неорганической материи стала очередным шагом на пути к созданию ужасного веще-существа, получившего название паразитарного камня.

Поначалу искалеченные создания почти сразу умирали, но отец научился искусственно форсировать избранные жизненные процессы в организме и не только продлил срок годности зомбированных рабов до нескольких лет, но и наделил их сверхъестественной для человека выносливостью, титанической силой, способностью видеть в темноте. За короткое время Тасманов окружил себя умственно ограниченными бессловесными калеками, выполнявшими все его прихоти. Прежде всего в обязанности зомби входило прислуживание во время ритуалов, работа по хозяйству, на каменоломнях и доставка отцу новых жертв.

Судя по стереографическим записям экспериментов, технология состояла в следующем.

Сначала осуществлялась дестабилизация состояния жертвы с помощью физического воздействия – введения в тело каменных осколков и нитей, а также других пыток, к которым для усиления эффекта добавлялось запугивание с помощью разных шокирующих выходок. С точки зрения отца это было примерно как размягчить глину, чтобы потом слепить из нее новую форму.

Затем с незначительными вариациями проводился ритуал, позволявший Тасманову вторгнуться в сознание жертвы – специфические танцевальные движения, стягивающие между участниками действа своеобразный узел хтонических потоков. Дальше на стереографе возникают любопытные эффекты, которые я поначалу приняла за помехи: поскольку каменные экраны настроены прежде всего на передачу психических состояний, поверх фактически происходивших событий записывались переживания жертвы. Во время ритуала отец считывал чужой внутренний мир и на основе подходящих особенностей психики внушал подопытному ложные идеи и директивы, ограничивавшие волю.

Гипнотическое воздействие продолжалось так долго и с такой степенью интенсивности, чтобы в физическом организме начались необратимые изменения: происходило сращение живых тканей с внедренными каменными элементами, которые становились как бы материальными носителями внушенной отцом информации в теле жертвы. Таким образом система замыкалась сама на себя, заключая жертву в круговорот навязчивых состояний, повторявшихся вплоть до окончательного изнашивания и разрушения физического тела.

Мне доводилось видеть в записи результат этих экспериментов – ужасное зрелище. Если не следовало каких-либо приказов от отца, зомби могли бесконечно долго оставаться на одном месте, раскачиваясь при этом однообразными судорожными движениями, как разбитая пластинка; покрывавшие их с головы до ног уродливые раны, которые в обычных обстоятельствах сделали бы человека беспомощным инвалидом или убили, производили не такое жуткое впечатление, как страдальческое выражение ужаса, отвращения и боли, не сходившее с их лиц. Впрочем, и сами эти существа, лишенные воли, причинили немало зла через свою покорность отцу. Тяга зомби к наиболее жестокому и циничному способу действий, их хитрость и свирепость объяснялись тем, что вплоть до момента желанной смерти они не знали ни мгновения покоя.

Для дотошных экспериментов потребовалось много пленников; и Тасманов непринужденно подключил последователей культа к добыче сырья. Когда употребление людей приобрело промышленный масштаб, некоторые из адептов наконец осознали свою виновность в настоящих похищениях и убийствах, а также серьезные нарушения в работе собственного рассудка; однако Тасманов без особого труда убедил их в ошибочности ходульных представлений о морали и праве, опираясь на несколько заученных банальностей из поверхностно истолкованной философии и справедливо полагаясь на неотразимый эффект всевластия и безнаказанности, производимый силой камня. Вскоре Тасманов привык забирать в святилища абсолютно случайных и непричастных к культу людей; в современном безрелигиозном, казалось бы, насквозь прагматичном индивидуалистическом обществе возрождение примитивной экзальтации языческих духовных практик завершилось установлением рабовладельческой деспотии.

Успех, достигнутый в рамках секты в плане изобилия хтонической энергии, произвел на отца настолько сильное впечатление, что он, совершенно не склонный к философствованию, на одной из записей, подводя итоги очередного удачному эксперименту, высказал поразительную мысль. Я и сейчас в деталях помню эту сцену, словно отец сидит на расстоянии вытянутой руки от меня, задумчиво опустив голову, длинные черные волосы падают на глаза, вдалеке зомби, ползая на коленях, отмывают пол от крови, а над ними возвышается громоздкий алтарь в сверкающем калейдоскопе беспорядочно сменяющих друг друга причудливых видений.

– Я вот о чем подумал, – медленно говорит отец, устало проводя рукой по лбу. – Жизнь – это время. И время жизни, оно не… однородно. Оно, как и любой материал, подвержено обработке… может быть изменено для… использования в нужных целях. Сжато, расколото, растянуто, собрано в подходящую конфигурацию… Только… если в пространстве сырьем служит физическое тело… то плоть времени – это осознание.

Павел.

Альбина была артистичной и непредсказуемой – такой, как казалось Павлу, и должна быть настоящая журналистка. Ему повезло, что его приняли на работу в крупную телекомпанию при его сравнительно небольшом операторском стаже, и Альбина, к которой его определили в напарники, а фактически – в ученики, была старше и опытнее; но все равно она оставалась очаровательной молодой женщиной, блестящей и игривой, как шампанское, а главное – в ней была безрассудная авантюристическая жилка, за которую Павел прощал ей и привычку к алкоголю, и чуждую Павлу практичность в отношениях с людьми.

Очередная командировка в сибирскую глушь ради тенденциозного репортажа о работе алюминиевого завода накануне выборов главы города ознаменовалась банальной проблемой: когда окончательно стемнело, а впереди не появилось ни проблеска городских огней, стало ясно, что они поехали не по той дороге.

Поворачивать было поздно, искать дорогу во все сгущавшемся незнакомом лесу, который они поначалу приняли за очередную рощицу, – бессмысленно. Проехав еще немного по растерянности и в надежде заметить какой-нибудь ориентир, они решили остановиться и заночевать в машине, как вдруг поняли, что едут вдоль высокого забора из цельного черного камня, который не сразу заметили.

– Военный объект, что ли, какой-то, – пробормотал Павел.

– Может, дворец местного толстосума, – предположила Альбина. – Сейчас с причудами строят.

Забор казался бесконечным. Наконец из темноты, как туча, надвинулась громада похожего на асимметричную пирамиду здания.

– Вот о чем надо репортажи делать, – кивнула Альбина, пристально всматриваясь в непроницаемый фасад.

– Пойду попробую узнать, где мы находимся, – неуверенно предложил Павел.