Навстречу – солнце, яркая игрушка,
к нему ладони медленно тяну.
А это – море, голубая зыбка.
Я вышла из него вот только, днём.
А этот камень – первая ошибка:
я посижу минуточку на нём.
И отдохнув, я зашагаю вдаль,
как с колыбелью, попрощавшись с морем, —
чтоб расшибить коленки, встретить горе,
побегать с прыгалкой, узнать на вкус печаль.
И чтоб понять, как мало, мало знаю
у мудрости на вечном берегу…
Но – грешница, язычница, земная,
опять по острым стёклышкам бегу.
«Девчонка в промокшем платьице…»
Девчонка в промокшем платьице
ловит весенние градины,
смеясь от счастья и холода,
подбрасывает их ладошками…
Скажите, какого цвета
бывает на свете радость?
Скажите, её руками,
наверно, потрогать можно?
«Бумаги лист —…»
Бумаги лист —
и эта ночь моя!
Быть может,
счастье нарисую я…
Не вспышку, нет,
а мягкий отсвет, искорку,
и солнца диск —
ещё не высоко,
и девочка,
нелепая, как искренность,
по росным травам
ходит босиком.
Странное чувство вызывают эти ранние – неужели мои? – стихи… Как же не похожи они на те, что рождаются во мне сегодня. Но только ли годы – между ними? Не просто годы – целая жизнь… Из прошлого пришедшие стихи… Язычества вчерашнего штрихи? Сквозь толщу лет пробившийся родник? Иль… Истины теряющийся лик?
Материнское биополе
Зачем мы в этот мир пришли?
Чтобы пройти с в о е й стезёй
от лона матери родной
до лона матери-земли…
Перед рождением
– Мама, – подумала она, – я хочу к тебе, мама.
Мама не ответила. Не все мысли можно расслышать.
– Я хочу к тебе, мама, – она присоединила к своей просьбе легкое прикосновение.
Мама лежала и думала о чем-то явно постороннем.
– Мама, – повторила она настойчивее, – я хочу к тебе, хочу к тебе.
Мама перевернулась на другой бок, никак не отреагировав. Тогда она стала толкать маму. Толкать и толкать…
Мама улыбалась, но позы не меняла. Неужели она ничего не слышит?
– Мама, мама, я устала быть в тебе, я хочу к тебе…
Мама выполнила ее просьбу. Но только через три дня, когда вмешались врачи.
– Больше ждать нельзя, – сказали маме врачи, – надо ускорять роды.
…Так она появилась на свет.
Спасибо, мама…
=================================================
«Сплошного народу на свете нету, а живут кучками сыновья, матери, жены, – и один дороже другому. И так цопко кровями все ухвачены, что расцепить – хуже, чем убить… А сверху глядеть – один ровный народ, и никто никому не дорог…»
А. Платонов. «Ямская слобода».
=================================================
Маме в день восьмидесятилетия,
25 марта 1993 года
Это трудный разговор, мама. За ним стоит вся моя жизнь, наша с тобой жизнь – такая, какой была, с её горькими и светлыми минутами, с её обретениями и потерями, со всеми её постижениями, дающимися нередко очень высокой ценой.
Нам нелегко было вместе, мучительно нелегко. И нужно было прожить почти целую жизнь, чтобы ответить на вопрос – почему мы, родные, бесконечно любящие друг друга люди, были почти несовместимы в те не годы, а десятилетия, что жили под одной крышей.
Зачем я затеваю этот разговор сейчас, на склоне лет твоих, да и моих, пожалуй, тоже? Что изменит он для нас с тобой? Не знаю. Быть может, он – лишь продолжение того внутреннего монолога (или диалога…), который звучал во мне долгие годы.
У меня взрослый сын, у сына – свой сын, жизнь продолжается, и мы вольно или невольно передаем следующему поколению эстафету разлада или единства, которыми пропитана душа наша. И происходит всё не в умозрительном далеке, а вот оно – здесь, рядом, в конкретной и ощутимой реальности сегодняшнего быта и бытия. Мы передаём эту эстафету самым родным людям, с которыми связаны кровными узами.
Как же важно не нарушить, не разрушить этой связи, потому что слаб без неё и отдельный человек, и все мы, вместе взятые. Родня, родные, род, народ… Нет, не отделить одно от другого, и дай нам Бог не разорвать этих уз.