– Из девятого.
– А почему с нами?
– Штрафные баллы.
– Хм… Штрафник, значит. Тогда тебе и полы мыть. Слышь, ребят, сегодня штрафник есть, бросай швабры. Подвезло.
Я, молча, отвернулся и начал дотирать свою стену.
– Ты чего, не слышал? – гнусаво протянул розовощекий. – Бери швабру.
Сказать, чтобы я удивился – это ничего не сказать. Ни в одной школе, а их я сменил достаточно, я не видел, чтобы младшие что-то указывали старшим! Какие-то малолетки, сгрудившись в кучу, смотрели на меня, как на пыльный мешок, который можно выбить.
Пока я раздумывал, что мне делать, сзади послышались шаги и, обернувшись, я обнаружил уже всю толчею рядом с собой. Предводитель – розовощекий, все так же чавкая, нагло рассматривал меня, словно прикидывая, куда мне можно зарядить.
– Ты чего, не понял? – опять протянул крепыш, подзывая пальцем кого-то сзади.
Я не стал дожидаться.
– Так, ребятня, а ну расступись, – собравшись, как хищник в западне, я делал вид, что меня нисколько не беспокоит их окружение. Хотя немного кружилась голова, и предательски слабели ноги. От страха я обычно становлюсь бледным, но действую четко и спокойно.
Я сказал все ровным тоном, – они не шелохнулись, и все также задиристо смотрели на меня. Придется напором.
– Да дайте пройти, чего встали, как на празднике!
Один вопросительно повернулся к розовощекому. Я напирал спокойно и с виду дружелюбно. Встретив стаю собак, нельзя показывать, что тебе не по себе, а держать их волей, не позволяя кинуться.
– Давай, давай. Подвинься, – я уж слегка наглел.
– Идёшь пол мыть? – недоверчиво спросил кто-то.
– Ага, – лениво протянул я.
Они расступились. Я скинул тряпку в посудину и, прошествовав под их взглядами, поставил ее на стол у двери. Потом развернулся, помахал им ручкой и вышел. Невольная улыбка растянула мои губы, и я хмыкнул. Вот дураки. Меня отметили, что я приходил. Свое дело я сделал, так что, аривидерчи, амигос. Один день выигран.
Но не тут-то было. Эти поганцы сказали, что я ушел сразу же и ничего не сделал. Мне не засчитали штрафное дежурство и велели прийти еще раз. Весь день я натыкался на смурные лица Семечек.
Наверное, придется завтра махать шваброй. Почему бы им не взять робота-мойщика? Везде его сейчас применяют.
Я даже подумал, – может, подойти к этой женщине и попросить её сделать что-нибудь вечером одному, без этих… Но как-то не решился. Значит, придется весь час до завтрака сидеть там с ними. Стены мы уже вымыли, что будет на этот раз?
А на этот раз были только швабры – мыли пол, оказывается, каждый день, еще столы и стулья. Я не торопился на дежурство, специально оттягивал. Они уже вовсю драили, когда я появился в дверях. Я посмотрел на эту трудовую вахту, и мне расхотелось туда идти. В голове мелькнула шальная мысль – а что будет, если я прокачу дежурство и все? Мне даже стало приятно от такой наглости. Либо предложу докрасить еще один забор, имею же я право выбрать посильную работу? Могу даже нарисовать чего-нибудь, если очень надо.
Я развернулся и пошел досыпать. Завалившись в постель, я тут же заснул, правда, с легкой тревогой, но такой, не назойливой. Мне было даже интересно. В конце концов, они могут меня ставить на дежурство хоть каждую неделю. И тогда придется сторожить, чтобы я не сбежал. Тогда кто-то должен все время там быть. Эта идея мне понравилась, и больше я ни о чем не думал.
День мне опять не засчитали и назначили на следующий. Следующим днем была пятница, и я вовсе не пошел, сказав будившему меня человеку, что подвернул ногу и никак не могу.
И вот, после уроков, я опять стоял в приемной директора. Разговор был короткий – меня просто не отпустили домой на выходные. Неожиданно. Директор что-то говорил про уважение.
Когда народ погрузился в автобус и выехал из нашей «зоны отдыха», я прошелся вдоль решетчатого забора и свернул за сарай, еще поблескивающий свежей краской серо-зеленого цвета. За сараем на сваленных мешках сидел знакомый восьмиклассник. Я примостился рядом. Он косо взглянул на меня и ничего не сказал.
Земля была рыхлая, рассыпчатая. Я приметил палку, дотянулся до нее и, переломив наискось, заострившимся концом начал рисовать линии.
– Сколько человек осталось, знаешь? – спросил, чуть погодя, восьмиклассник.
– Не-а. А обычно как?
– Да, когда как… Человек десять, не больше. Тебя как зовут-то?
– Семен.
– А меня Стас. Надул Семечек, а, Семен? – и он засмеялся.
Я тоже улыбнулся, удивившись, откуда он знает.
– Да-а, наверное, не знаю. Странные они. Волчата.
– Во-во. Как будто из тюрьмы только вышли. Самое интересное, что так они не полезут. Только всей стаей.
– Я заметил. В коридоре некоторые даже глаза отводят.
– Во-во. Но ты не расслабляйся. Подляну кинут какую-нибудь. Розаня на это мастер.
Я сразу понял, о ком он. Да и как тут не понять. Розовощекая предводила команды была слишком на виду.
– Тебя поэтому домой не отпустили? – спросил Стас.
– Именно. А тебя? – впервые мне было интересно узнать, что происходит с другим человеком. И еще мне хотелось понять, почему он меня предупредил.
– Да, меня вообще не выпускают, – ответил Стас спокойно, разминая затекшие ноги.
– Как это? – удивился я.
– Да так. Штрафов много, – Стас довольно ухмыльнулся.
– И что? – такой поворот дела меня озадачил.
– И домой ни-ни.
– А что родичам говорят? – не поверил, обдумывая как мне быть с этим дежурством.
– А чего им говорить, дополнительные занятия. Я же двоечник. Типа, занимаются. На каникулы все равно отпустят, куда денутся.
Стасу, похоже, было все равно. Но мне – не очень.
– Понятно, – протянул я и замолк.
Мне стало не по себе. Это что же получается, я так месяцами могу здесь сидеть, если не закрою свои штрафные баллы? Настроение упало. Здесь я его как-то особенно чувствовал. Если раньше мне все было ровно фиолетово, то теперь меня бросало то вниз, то вверх, я только виду не подавал.