В столовой остались Стас и ещё один парень, по всей видимости, из его класса, – они сидели вместе и о чем-то переговаривались, – и две девочки в дальнем углу. Я подошел к столику Стаса.
– Что будете делать? – как можно равнодушнее спросил я.
Стас ухмыльнулся и перевел взгляд на приятеля. Тот даже не посмотрел в мою сторону.
– Мы… ещё не знаем. А что?
– Да так, – я подумал, стоит ли делать это предложение, но, с другой стороны, тогда и не надо было начинать. – Можно телек посмотреть.
Я отметил взгляд исподлобья соседа Стаса, и заинтересованный самого Стаса.
– Где? – отрывисто спросил он.
– Есть место.
– Хорошо. А когда? – Стасу не терпелось, это было заметно.
– Да хоть сейчас.
Стас весь подобрался от такой идеи, было видно, что он уже готов сорваться с места. Но его приятель смотрел на меня недоверчиво и как будто иронично. Мне стало неприятно. В его глазах читалось – подлизывается, болван. Доходягой обозвали, теперь товарищей ищет. Он бы на моем месте, конечно, поступил по-другому. Сказал бы что-нибудь, этакое. А может, и нет.
– Я с девчонками не связываюсь, – на всякий случай добавил я для него и встал. – Приходите, если надумаете.
Выйдя из столовой, я дал себе зарок больше ни к кому не подходить и в компанию не набиваться, даже если мне станет совсем скучно и одиноко. Жил же я без них. Просто раньше все время кто-то дергал: то мама со своими делами, то одноклассники – передай то, а у тебя есть это. Сейчас я чувствовал, что никому, абсолютно никому не нужен. Что ты есть, что тебя нет, всем абсолютно фиолетово.
Мне было даже немного неловко перед Стасом, что я не принял тогда его дружеского предупреждения. Может быть, поэтому он сейчас так отстранен, и мне теперь хотелось как-то загладить свою оплошность. Но если это похоже на либезение, то больше я к нему не подойду. Я сделал шаг. Теперь очередь за ним.
Они пришли через полчаса. Мы просто смотрели телек и ни о чем не говорили. Посмотрели – разошлись.
Среди ночи я проснулся от жуткого воя сирены. Звук как будто резал стены и кромсал воздух, сотрясая здание. Может, землетрясение?
Подбежав к окну, я ничего не увидел, кроме фонаря у забора, раскачивающегося как всегда от порывов ветра. Я быстро оделся и выбежал в коридор. Темное небо вдалеке рассекали лучи света, мечущиеся во все стороны, а звук сирены уже звучал с надрывом, как будто захлебываясь от собственного воя.
В коридоре появлялись остальные ребята. Через некоторое время к нам поднялись и девчонки.
– Что это? – нервно спросил кто-то из девочек.
Мы, молча, пожали плечами и снова прилипли к окну. Странное дело, у меня было ощущение, что мы в здании совершенно одни. Ни сторожа, ни охранника не видно, да вообще никого! Дежурная из столовой ушла – я это видел. Но должен же был кто-то за нами присматривать?! Или как? Я хотел спросить, но не решался, чтобы меня не сочли еще вдобавок трусом.
И тут Стас вдруг развернулся и как-то даже присел.
– Я знаю, что это. Там где-то по дороге старая зона. Ее давно должны были закрыть. Если так орет сирена, то это уголовники сбежали.
Девочка, которая плакала сегодня, вскрикнула и закрыла рот ладонями.
– Да, ладно. Не заливай, – покосившись на нее, пробубнил молчаливый и хмурый его приятель.
– Точно говорю. Они далеко, там пустырь. Мы в прошлом году как-то наткнулись. Только почему так слышно, это же километров десять, не меньше.
– А где наш сторож? – подал голос кто-то сзади.
– Может, дрыхнет, а может, сам в конуру забился.
Не знаю, сколько времени мы так стояли, сколько звучала оглушительная сирена, и почему, если верить Стасу, её было так слышно, если зона далеко. Уже позже я узнал, что это сработала сигнализация перед выходом из города на чипы, вшитые в их одежду. Если бы они знали, то сбросили ее задолго до пересечения. Но все равно, прекрасный Пейск имеет три колонии, и одна из них вообще находится в черте города.
Только в тот момент наш забор закачался под тяжестью переваливающихся над ним теней, и мы присели на пол. Луч света еще шарил во все стороны.
– Вот попали, – выдохнул Стас. – Что будем делать?
– Пошли на крышу, – предложил его друг.
– А там что мы будем делать?
– Там хотя бы видно, кто куда лезет.
– Да они уже залезли, чего смотреть.
– Тогда надо позвонить. Здесь есть телефон?
– В камере хранения у всех есть телефон.
– А директор. В кабинете.
– Туда можно, но надо как-то спускаться очень тихо. Может, они и в здание уже пробрались.
– Где же этот сторож?
– Где, где… Напился и спит, как всегда. Кто вниз пойдет?
– Все пойдут.
– Все, так все.
Из сыпавшихся со всех сторон голосов, я не разобрал, кто и что говорил. Говорили все одновременно и в то же время попеременно. Некоторые повторяли одну фразу вдвоем. Так про мобильники вспомнил я и еще мальчик из младших. Самое странное, что никто не подумал, что кабинет директора так же закрыт, как и камера хранения. Она казалась такой неприступной, что легче было все же надеяться на открытую директорскую дверь.
Мы начали осторожно спускаться, держась ближе к стене. На лестнице свет ночью приглушался, но не выключался совсем. Не дойдя до второго этажа, мы услышали звон разбиваемого стекла и всем табуном рванули наверх. Грум со своей любовью к древности слишком переборщил, даже стекла бьются просто от удара.
Поднявшись обратно, я увидел, как Стас замахал руками, показывая идти в их крыло. Мы тихо шли. Рядом со мной девочка дрожала мелкой дрожью, и у меня от страха слегка подгибались колени, отчего я часто спотыкался. Голова кружилась и была пустая-пустая. Нас всех вперед гнал инстинкт, как можно дальше, как можно тише и быстрее.
Мы очутились в закутке с четырьмя спальнями, но Стас показал пальцем чуть левее и наверх.
Я разглядел железный квадрат на потолке.
– А лестница? – тихо спросил я почти одними губами.
Стас кивнул, скрылся за одной из дверей и вскоре появился с раскладной лестницей.
– Её придется втаскивать за собой, – как будто просвистел Стас, сквозь плотно сжатые зубы. Лестница была тяжелая.